Илья Те - Абсолютная альтернатива
Еще одной чертой, поразившей меня до самых глубин души, была религиозная вера русского Самодержца. Православие не являлось каким-то эффектным жестом царя, какой-то пропагандистской кампанией или «политической необходимостью» как можно было подумать про правителя «православной» страны. Религия составляла глубинную основу мировоззрения этого человека, самую суть его личности, фундамент индивидуального психотипа, если хотите.
Вера в Бога, идеи ответственности и долга являлись своего рода «самостью» Николая, что, в общем, легко было объяснитьобъяснялось, учитывая суровое детство, военное воспитание, семейное почитание недалекого Государя-отца, а также многочисленные убийства родственников, которые окружали будущего «кровавого царя» с ранней юности. Когда мальчику стукнуло всего тринадцать лет, в парадный вход Зимнего внесли его деда — взорванного террористами царя Александра, с ошметками мяса вместо ног и торчащими из кровавой каши изломанными бедренными костями, — тут поневоле станешь религиозным!
Возможно, поэтому, Николай относился к несению обязанностей монарха, прежде всего, как к тяжелой работе, к труду и, более того, как к своему священному, страшному, неподъемному, порой откровенно пугающему, но неизбывному долгу. Несчастный человек этот до дня своей смерти истово верил, что для стомиллионного русского этноса царская власть является благом, священной манной, а революционеры — только тонкий налет, кровавая пена, на теле величайшего из народов…
С другой стороны, назвать Николая глупцом или неучем, запутавшимся в собственных заблуждениях, не поворачивался язык. «Глупец на престоле» в совершенстве владел четырьмя языками: родным русским, французским, английским и немецким.! С иностранными послами в России, а также с многочисленными родственниками во всех дворах Европы, он общался без переводчика — свободно. Кроме того, Николай окончил полный курс по программе Юридического и Экономического факультетов Петербургского университета, то есть имел минимум два высших образования по важнейшим для правителя специальностям. Начальный же курс образования будущего царя занимал двенадцать лет (это при распространенных тогда в России школах-трехлетках) и включал отнюдь не зубрежку молитв, традиционных для дворян иностранных языков, танцев и песнопений. В «детский» курс будущего Императора входили расширенные (по сравнению с принятыми на тот момент «гимназическими») программы по минералогии, химии, физике, ботанике, зоологии, и даже анатомии.! Добавьте к этому обширнейшую военную практику — два полных сезонных сбора в рядах Лейб-Гвардии Преображенского полка, двух сезонов в рядах лейб-гвардии Гусарского полка и один сбор в рядах артиллерии. По меркам будущей, постреволюционной России это— был полный двухлетний курс службы обычного призывника.
Как бы там ни было, роясь в слоях его памяти, я убедился, что Николай являлся глубоко эрудированным человеком, не только начитанным, но и обладающим страстью к перу. Личный дневник Николая, который я нашел в прикроватной тумбе, поразил меня меня, пожалуй, даже больше того, что я отыскал в его голове. Воспоминания человека порой сумбурны и теряют яркость с течением времени. Слова же, переданные бумаге, не меняются никогда.
Забросив все, я с головой погрузился в чтение. Записи, сделанные на желтых страницах рукой моего реципиента, отчасти можно было винить в позерстве, ибо писал наследник и император весьма цветиасто, витиевато. Разумеется, Николай не мог не знать, что после смерти его тетради станут достоянием истории. Однако, написанные рукой ребенка, а затеме взрослого в минуты ужаснейших потрясений, таких как смерть деда, отца и дяди, или величайших радостей, таких как рождение любимых детей, записки отражали особенности характера этого удивительного человека.
Впрочем, одна из записей поразила меня более всего, поскольку имела непосредственное отношение к моему собственному незавидному положению.
На последней странице дневника, заполненной как раз перед моим «вторжением», была оставленаимелась следующая запись:
«Сегодня был в лесу. Как тихо. Все забываешь, все эти дрязги, людскую суету. Здесь ближе к Богу и ближе к природе. Долго сидел, болтал ногой в ручье».И ниже дата:
«Двадцать первое февраля».Прочитав строки, я внутренне замер. Очарование, охватившее меня при знакомстве с царем Николаем по страницам его дневника, вдруг исчезло, снесенное ледяным ветром. Судя по предшествующим «запискам», в последние дни существования своей великой Империи, несчастный мой Император выезжал на автомобиле за город — на длительные многочасовые прогулки, полные безделья и философских раздумий. Пока в окопах умирали солдаты, их вождь и предводитель болтал сапогом в ручье!
Эта запись и дата более чем что-то другое давали характеристику моему реципиенту, перечеркивая все, что я узнал о Николае чуть ранее. Прекрасный человек, могучий, образованный, умный и волевой, он упустил ничтожный момент, являвшийся главным в жизни его Семьи и Державы. В минуту, когда царапались эти милые уютные строчки, судьба ломала хребет его Родине и любимой семье. Стране и армии в эти мгновения оставалось жить всего несколько дней. Неудивительно, что при подобном отношении Государя, она их не пережила. Бездеятельность царя Николая невозможно было объяснить ничем — ни его внутренней сдержанностью, ни усталостью от постоянной борьбы. Человек может быть сколько угодно прекрасен, сколько угодно устал, сколько угодно сдержан. Однако факт остается фактом — страну Николай упустил, позволил свалиться в бездну. Именно — в эти дни.
Захлопнув тетрадь, я спрыгнул с кровати, сорвал со стены шинель и решительно направился к выходу. Со всем этим нужно было что-то делать, — не допустить того, что произошло. Интересно, как развиваются события в столице?..
События, между тем, развивались плохо.
Алексеев, Иванов и некоторые прочие старшие офицеры, при моем появлении в штабе вытянулись во фрунт, но на их лицах читалось то ли презрение к венценосной персоне, то ли крайняя растерянность чем-то мне неизвестным.
— Что стряслось? Докладывайте!. — пПриказал я, внутренне приготовившись к худшему.
Первым решился ответить генерал Алексеев. Воейков в присутствии старших чинов молчал.
— Всю ночь приходили телеграммы из Питера, Ваше Величество. Вчерашний указ возымел ужасное действие. — Дума отказалась самораспустится.
Я криво усмехнулся:.
— А вы ожидали, что депутаты мирно разойдутся? — Я спокойно покачал головой. Это известие вполне предсказуемо. Что там Беляев с Хабаловым? Похватали уже народных представителей?
Вместо ответа, Алексеев молча протянул листы телеграмм.
Первая из них была именно от Беляева.
«Государь! К моему несчастию нахожу полностью невозможным исполнение Вашего повеления в виду отсутствия средств и неподчинения личного состава. Забастовки в Петрограде продолжаются, однако, к великому прискорбию моему, в беспорядках начали принимать участие войска. Приказов стрелять в митингующих и об аресте Думы не давал, поскольку опасаюсь вверенных мне частей. Хабаловым введено военное положение, однако работники коммерческих типографий отказываются печать объявления. Никто из горожан о военном положении не осведомлен. Сегодня ночью лейб-гвардии Преображенский и Волынский полки покинув расположение казарм, ушли к Таврическому Дворцу, для охраны взбунтовавшихся депутатов. В Таврическом объявлен Временный комитет государственной Думы, заседающий под охраной солдат непрерывно. К преображенцам присоединяются другие части. С развернутыми флагами в сопровождении военных оркестров, присягают новому правительству. По сообщениям представителей градоначальства, в городе бастует уже сто восемьдесят тысяч рабочих. Начались тотальные погромы булочных, пекарен, продуктовых лавок. Людей убивают…»Недоуменно, я сложил телеграмму, выровнял сгиб ногтем, и бросил бумагу на стол.
Сто восемьдесят тысяч бастующих?! Бунт гарнизона?! Новости впечатляли.
Итак, мой хваленый Беляев не только не предпринял мер для физического разгона зарвавшихся говорунов из Думы, но даже не смог расклеить объявлений о военном положении. Коммерческие типографии не принимают у военного министра заказ?! Смех, да и только!. Нет, подлец, определенно, подлец. С Хабаловым было ясно с самого начала — он является негодным исполнителем, но отчего оказался настолько слаб духом военный министр?
Я глянул на Алексеева:.
— Дальше!
Телеграммы всю ночь действительно шли потоком. В руках начальника штаба находилась целая стопка, он протянул мне из нее два верхних листа. Взглянув на подпись, я понял — генерал отдавал мне сейчас самые важные сообщения.
