Дмитрий Старицкий - Ловец человеков
И один и вовсе православный ортодокс, по внешнему виду — так просто запорожец, одетый в обрывки красных шелковых шаровар. Оставалось его только побрить, оставив усы с оселедцем, и годен в свиту Тараса Бульбы.
Все остальные гребцы на галере оказались неграми разных оттенков черной кожи. Как мне объяснили — язычники, которых купили в Марокко у португальцев.
Освобожденных я приказал отвести на бак. Вымыть их не мешало как следует, и лохмотья с них отстирать, а то смердели все старой козлятиной посильнее скотного двора. Аж глаза рядом с ними слезились.
Когда их уводили к шпироту, один здоровенный негр цвета спелого баклажана — чисто Кинг-Конг на вид, яростно бесновался, пытаясь сорваться с цепи, стуча огромными кулаками по ближайшим поверхностям, и что-то выкрикивал, явно привлекая к себе всеобщее внимание.
— Что он кричит? — спросил я.
В ответ мне сарацины только пожали плечами.
— Он кричит, что его крестили португальцы, — обернулся старший из кастильцев. — Только он говорит по-португальски с таким жутким акцентом и так коверкает слова, что его очень тяжело разобрать.
— Скажите ему, пусть он перекрестится, — потребовал я.
Кастилец незамедлительно перевел тому на португальский язык мое требование.
Негр тут же успокоился и торжественно, я бы сказал — широко осенил себя крестом животворящим. И запел красивым густым басом. Чисто Поль Робсон.
— Что он поет?
— Молитву, — ответил мне кастилец. — «Отче наш». Тоже вроде как по-португальски.
И усмехнулся уголком рта.
— Освободить его, — приказал я, — и отправить с остальными на бак. Отмываться!
Старшими над помывкой поставил Микала и Филиппа, как уже имеющих подобный опыт с дю Валлоном на Луаре. Все нужное для тщательного мытья у них запасено, сам проверял.
Все остальные разборки с расконвоированным контингентом я оставил на потом. Пообщаюсь с чистыми. А то от их вонизма глаза режет.
Проходя обратно на ют мимо наклонных мачтовых вантов, ухватился за веревочные ячейки, подтянулся и сделал «уголок». Получилось! Нормальное тело мне пацанчик оставил. Тренированное. Надо будет попробовать сейчас размяться по Мюллеру, а потом — со шпагой. Вроде как последствия сотрясения мозга прошли. Не мутило, не кружило, не болело…
Но пришлось играть с капуданом в нарды, — дипломатия, ёпрть, утешая себя, что в третьем тысячелетии они тоже вроде как спорт, вместе с шахматами.
После незамысловатого «морского» обеда я спросил капудана. Так, вскользь, как бы меня эта тема совсем не интересует, а я просто поддерживаю светский треп с хозяином «поляны».
— Хасан-эфенди, а почему вы не плаваете на запад? Там вроде как земли есть, мне говорили, нам незнаемые. Вы — сарацины, более опытные мореходы, чем мы, даже в Китай ходите, как я слышал. Неужели через этот океан вы никогда не плавали? Я не имею в виду лично вас, но других ваших моряков.
— О, мой прекрасный эмир, — ответил мне старик, — это для вас — франков, те воды — Океан, а для нас они — Море Мрака. Действительно, говорят, что удачливый капудан может за этими водами обогатиться несметно, коли отыщет в них растущую из вод гору Гиверс, в которой спрятан волшебный султанат; дома в нем выстроены из золотых кирпичей, заборы сделаны из серебряных слитков, а дороги выложены железной брусчаткой. Там даже песок пляжей — серебряный. Жители там не особо гостеприимны, но если «крокодилу моря» удастся по-хорошему договориться с местными обитателями и их султаном, то дождавшись противоположного благоприятного ветра, при поддержке фатума его корабль благополучно вернется домой, а его экипаж до конца жизни ни в чем не будет нуждаться. Серебряный песок пляжей там считается как ничей. Но с большей вероятностью они там и погибнут все, потому как Море Мрака не только холодное, но и очень грозное своими свирепыми штормами и жуткими морскими тварями. Кисмет. Я слышал всего про один такой случай, чтобы ушедший на запад корабль вернулся назад в Магриб с грузом серебра. И то было это лет двести назад, если не больше.
— Давно и неправда, — съехидничал я.
— Истину говорите, мой прекрасный эмир, — поддержал меня капудан. — Столько баек, сколько расскажет моряк, не сочинит ни один поэт. У поэта просто фантазии не хватит. Это же не новый эпитет для восхваления правителя сочинить.
— Что, есть примеры? — поднял я бровь.
— Как не быть… — захихикал он по-стариковски ехидно. — Вы, наверное, не знаете, но есть записки одного морехода по имени Синдбад, написанные давным-давно в Индии. Там такое наворочено, такие страсти, что кровь в жилах стынет, когда читаешь, а на самом деле страшнее пиратов ничего в тех водах южных нет. Пираты там действительно свирепые — что правда, то правда.
— Это какой Синдбад-мореход? — переспросил я. — Из «Тысячи и одной ночи» или другой?
— Вы знакомы с этой книгой волшебных сказок, мой эмир?
— Читал как-то в детстве, — обошел я возникший острый угол. — Очень толстая книга про говорливую Шехерезаду, которая вместо того чтобы ублажать султана как женщина, по ушам ему три года ездила, но так и не дала.
— Интересная трактовка, — откликнулся капудан, — никогда не слышал такой.
И заразительно рассмеялся. А отсмеявшись, передвинул камни на доске, развел руки и добавил:
— С вас восемь су, ваше высочество.
На доске меня опять наголову разбили в нарды. В который раз. Как ему это удается, просто не представляю. Мечем же одни и те же камни по очереди…
— Кофе? — участливо предложил капудан.
Я охотно кивнул в подтверждение заказа.
— Кстати, насколько я помню эту книгу, ваше высочество, Шехерезада, пока рассказывала султану свои сказки, родила троих детей. — Капудан посмотрел на меня несколько с высоты своей образованности.
— М-да… — не нашелся я сразу, что ответить. — А там точно сказано, что она рожала от султана?
— Этого я не помню, — засмеялся Хоттабыч. — Но судя по тому, что султан время от времени порывался ее казнить, может, и не от него, — развел капудан руками.
Тут засмеялись все, кто присутствовал на обеде.
А потом, поддерживаемая в воображении восточными картинками с прекрасной Шехерезадой в полупрозрачных одеяниях, во мне проснулась похотливая страсть, и я отправился насыщать ее в сосредоточие чести девицы Элен.
Так что знакомиться с освобожденными пленниками я вышел почти перед самым закатом. Нашел их всех на баке веселыми, увлеченными поглощением бретонской ветчины с белым хлебом, но с большим удовольствием отдающими предпочтение грушевому сидру.
— Бог в помощь, — только и нашелся что сказать, видя такое усердие в чревоугодии.
— Присоединяйтесь к нам, — предложил старший кастилец после паузы, во время которой он усиленно прожевывал то, что раньше запихал в рот.
Я не стал отказываться от сидра, который мне с готовностью нацедил Микал. Сел на бухту просмоленного каната, отпил глоток и, обратившись к бывшим пленникам, прояснил свою позицию:
— Меня зовут, как вы все уже знаете от моих людей, дон Франциск, принципе де Виана, инфант наваррский. У вашего освобождения есть одно обременение: вы должны оборонять эту галеру в случае нападения на нее. Кто бы ни напал. И на этом все ваши долги ко мне закончатся в Сантандере, где все мы сойдем с корабля. А теперь я хотел бы узнать ваши имена.
Старший кастилец, дико обросший седым волосом не только на голове, но и на груди, встав, произнес, указывая рукой на младшего:
— Это мой сын Сезар. Несмотря на то что ему было всего четырнадцать лет, он мужественно и без жалоб разделил со мной все тяготы сарацинского плена. Нас захватили на траверзе Туниса два года назад, когда мы ездили проведать моего старшего сына на Родосе. Он там член братства Святого Иоанна. Ему я и хотел отдать Сезара в окончательное обучение ремеслу кабальеро. Вместо этого полгода мы с Сезаром крутили колесо на мельнице у какого-то дикого бербера, пока нас не продали на эту галеру. За что мы постоянно благодарим Господа, так как здесь к нам относились вполне терпимо, грех жаловаться. Но пребывание в рабстве научило меня христианскому смирению, ваше высочество, отсутствием которого я страдал до того. По гордыне и спеси моей наказал меня Господь рабством и по смирению моему послал ваше высочество освободить.
После чего он поклонился мне в пояс. Выпрямившись же, продолжил свою речь:
— Меня зовут дон Хуан Родригез сеньор де Вальдуэрна, конде де Базан и Сант-Истебан, барон де Кастро. Мы из Леона. Не смотрите, что я весь седой, мне всего сорок один год, и я готов выступить в вашу защиту, ваше высочество, при нападении на этот корабль, хоть он и сарацинский. Только дайте мне оружие.
— За оружием дело не станет, — ответил я ему.
— Ваше высочество… — На этот раз он отвесил мне учтивый придворный поклон, что выглядело весьма забавно в его живописных лохмотьях.
