Андрей Бондаренко - Аляска золотая
Санька сидела на низком табурете и аккуратно капала из пузатой склянки в кружку с водой какуюто вязкую, светлозелёную жидкость. Покончив с этим важным делом, она подняла на Егора свои огромные, небесноголубые глаза и тихо проговорила:
— Похоже, Илье уже ничем не помочь. Умирает. Как в таких случаях говорил покойный доктор Карл Жабо: — «Кровь заржавела и понемногу закипает». Странно это всё. Такое впечатление, что полковник гниёт изнутри…
— Сашенька! — ласково позвал Егор. — Шторм надвигается, надо успеть до его начала вернуться на наш корабль…
— Как это — вернуться? — непонимающе нахмурилась Санька. — Ты что же, предлагаешь — бросить здесь умирающего Илью? Как тебе не стыдно предлагать мне такое?! Вот уж, не ожидала! Я ещё, называется, командор…
— Там, на «Короле», остались наши с тобой дети. Ты не забыла, часом, про это?
— Дети? — лицо жены стало растерянным и испуганным. — Петенька и Катя! Как я могла запамятовать? Но ведь — Илья умирает…. Может, ты уплывёшь к близняшкам, а я останусь здесь? Нет! — сама же и ужаснулась собственному предложению. — Нет, так тоже нельзя! Что же нам делать, Саша? Что — делать?
Ответить чтолибо Егор уже не успел: страшный удар бросил его прямо на койку, где лежал умирающий Солев. Впрочем, в каюте попадало всё и вся: Санька, табуреты, склянки с лекарствами, стоящие на столе. Даже масляный светильник сорвался со стены и упал на кровать рядом с Егором. Ещё через дветри секунды тесное помещение каюты начало заполняться едким дымом: это мгновенно вспыхнула льняная простынка, выполнявшая функции больничного полотенца — для обтирания потного лба больного…
«Вот и дождались: с неожиданного удара шквалистого ветра начался обещанный шторм!», — подумал Егор, набрасывая на пламя первое, что подвернулось под руку. А именно, кафтан Солева, которым полковник и был укрыт. Огонь, естественно, тут же потух, но потух и масляный светильник, в каюте стало темно — хоть глаз выколи.
Преодолевая сильную качку, Егор с трудом добрался до двери, распахнул её до упора, вставил специальный крючок в скобу, вбитую в стенку коридора именно на случай сильного шторма, чтобы дверь не мотало из стороны в сторону. В помещении стало гораздо светлее.
«Это, братец, временно. Просто ещё не успели прикрыть палубный люк», — тут же подсказал заботливый внутренний голос. — «Раз пришёл шторм, значит, и люк скоро закроют. Надо срочно разобраться со светильником…».
Стараясь не мешать жене, он взял в руки потухший масляный фонарь, с помощью кресала снова зажёг крохотный огонёк на кончике фитиля, бережливо прикрыл оранжевожёлтый язычок пламени стеклянным колпаком и накинул дужку светильника на бронзовый крюк.
— А он не свалится снова? — обеспокоено прокричала Санька, пристёгивая безвольное тело полковника к койке специальными кожаными ремнями.
Егор вытащил изза пояса пистолет, ловко разрядил, и, взявшись за ствол, двумя сильными ударами дополнительно загнул кончик крюка. После этого он соскочил на пол каюты, обхватил жену за плечи и, приблизив свои губы к её уху, сообщил:
— Саня, я наверх! Узнаю, что там и вернусь…
— Иди! — нетерпеливо отмахнулась Санька, лихорадочно пытаясь нащупать пульс на запястье Солева.
На палубе бригантины творилось нечто невообразимое. Буквально со всех сторон страшно и безостановочно выло, гремело и ухало. Ветер крепко — на добрые шестьсемь секунд — прижал его тело к палубе, которая была очень мокрой и скользкой от многочисленных вееров морской воды, регулярно перелетавших через корму. Наверху, как показалось над самой головой, сверкнула яркая, беложёлтая молния, ещё через пятьшесть секунд по ушам больно ударил неожиданногромкий раскат грома.
Ветер решил коварно переменить тактику: он неожиданно приподнял человеческое тело над палубой и сильно бросил его вперёд…
Егор, влекомый вперёд взбесившимся воздушным потоком, смог остановиться, только крепко обхватив обеими руками мачту, в ту же секунду почувствовав, что рядом с ним мачту обнимают ещё чьито сильные руки.
— Это я, Фруде Шлиппенбах! — прокричал ему в ухо невидимый сосед. — У штурвала стоять совершенно невозможно, сдувает…. Пришлось его заклинить намертво…. Теперь идём прямо по ветру…. Больше ничего сделать нельзя…. Такой сильный шторм…. Настоящий тропический ураган…
Гдето рядом прозвучал резкий хлопок, словно бы какойто неведомый великан выстрелил из своего великанского пистолета.
— Бомкливер разорвало! — пояснил капитан «Кристины». — Он был последним…. До этого уже лопнули все стакселя и топселя…. Хорошо ещё, что мы захватили с собой комплект запасных парусов…
— Что с остальными кораблями? — перекрикивая вой ветра, спросил Егор, задирая голову вверх: там, в обрывках различных снастей и канатов, бешено приплясывали на ветру только какието жалкие лохмотья и длинные светлые ленты, бывшие когдато надёжными корабельными парусами. Только фамильный флаг князей Меньшиковых — с чёрной златоглазой кошкой на розовоалом фоне — продолжал гордо реять, надменно презирая все ураганы этого бренного и безумного мира…
— Не знаю…, — честно ответил Фруде. — К корме не пробиться…. Но, думаю, все они давно уже отстали…. Только многометровые волны — за кормой…
Ветер не стихал ни на минуту, «Кристина», мелко дрожа всем корпусом, неудержимо неслась вперёд. Куда? По словам Фруде получалось, что большей частью на запад, но иногда, когда ветер ненадолго менялся, то и на югозапад.
Изредка бригантина, подпрыгивая на волнах, отрывалась своим днищем от водной поверхности. Тогда в животе — на краткий миг — ощущался ледяной холод, а в голове поселялись серьёзные сомнения: — «Вдруг, шведский шкипер тогда вовсе и не шутил, и этот корабль действительно умеет летать?».
Время текло вязко и медленно, как хмельная блевотина по стене деревянной избы — в очень морозную и безветренную погоду. День, ночь, день, ночь…
Илья Солев умер ещё в самом начале урагана, видимо сильно ударившись головой об угол стены — после первого же серьёзного порыва ветра. Так что тогда Санька пристёгивала кожаными ремнями к койке уже безнадёжного мертвеца. Он там, на корабельной койке и оставался, пристёгнутый ремнями. Во время такого сильнейшего природного катаклизма даже сбросить за борт мёртвое тело не представлялось возможным…
Санька, Санечка, Сашенька, Сашенция…. Смотреть на неё было откровенно страшно: от нервных переживаний она сильно похудела, подурнела, огромные глаза потухли и ввалились, даже волосы — раньше густые и пышные — както сразу потускнели, свалявшись в несимпатичные старушечьи лохмы…
Егор, тихонько скрипя зубами, безвольно наблюдал, как его жена, сидя на полу в дальнем углу каюткомпании, часами раскачивается из стороны в сторону, повторяя — как безнадёжно заезженная грампластинка — одно и тоже:
— Петенька, Катенька, где же вы? Живые ли? Сперва Шурочка пропал. Теперь вот — вы…. За что мне это всё? За — что??? Петенька, Катенька…
Время от времени Егор садился рядом, крепко обнимал жену за плечи, пытаясь успокоить, шептал ей в ухо всякие нежные глупости, понимая, что все его усилия бесполезны и бессмысленны. Он уговаривал Саньку съесть хоть чтонибудь, только она всегда отказывалась наотрез. Хорошо ещё, что воду глотала иногда…. С ума можно было сойти от всего этого. Но Егорто точно знал, что он не сойдёт. Никогда и ни за что. А вот с Санькой определённо творилось чтото неладное…
В один из редких моментов, когда мысли жены ненадолго ушли чуть в сторону от детей, затерявшихся гдето в бесконечных просторах Атлантического океана, она неожиданно поделилась с Егором своими подозрениями:
— Знаешь, Саша, мне кажется, что Солев не сам умер. То есть, я хочу сказать, что не от удара головой об угол стены…
— А от чего?
— Я думаю, что его ещё в Синише отравили. Может быть, Наоми…
— Саня!
— Что — Саня? Я уже двадцать шесть лет — Саня! Помнишь, как Илья в Синише ругался с японкой?
— Ну, помню.
— Вот тебе — и ну! — неожиданно разозлилась супруга. — У Наоми тогда — от злости — в глазах даже сверкали ультрамариновые искры…. Ох, неспроста это! А ведь она осталась на «Александре» с нашими детьми…. Саша! Пообещай мне, что сразу, как только мы вернёмся на фрегат, ты обыщешь эту подозрительную японку!
— Обыщу, конечно же, — вяло пожал плечами Егор. — А раньше ты говорила, мол, Наомисан хорошая и славная…
— Претворялась, наверное, гадина! — отпарировала Санька, но тут же, вспомнив о неизвестной судьбе близняшек, снова завела свою бесконечную пластинку: — Петенька, Катенька, где вы сейчас? Живые ли? Сперва вот Шурочка пропал…
«Какие же вы, Меньшиковы, недоверчивые и подозрительные ребята!», — искренне удивился внутренний голос. — «Ну, ты, братец, ещё ладно. Начитался в своём двадцать первом веке заумных и гадких детективных романов, вот тебе в голову и лезет всякая глупость. Но, Санькато? У неё, откуда, спрашивается, взялась эта нездоровая подозрительность? Ладно, давай вместе рассуждать. Предположим, но только на минутку, что Сашенция полностью права, и именно наша нетипичная японка отправила Илью Солева на тот свет. А, что такого? Японка, какникак! Только вот зачем? Не знаю…. Бред полный! А вот семейство Солевых…. Старшего брата какието непонятные гады зарезали в крохотном немецком городке. Младшего беглые стрельцы запытали — до самой смерти — в прибалтийских жёлтых дюнах. Теперь вот пришла очередь среднего…. Да, в откровенно недобрый час все они повстречались с тобой, братец! Надо бы узнать: может в России у них старикиродители остались. Если что, то и помочь надо будет чемнибудь. Деньгами, например…».
