Алексей Волков - Русский фронтир
– Можно и так, – тоже без малейшей уверенности согласился губернатор. – Но я все же в первую очередь отомстил бы тому, кто посмел оказать сопротивление армии законного правительства.
Хотел сказать – «законному губернатору», однако тогда остальные могли подумать, будто речь идет о личной мести.
Минья, смуглолицый от природы, а сейчас вообще едва не черный от постоянного пребывания под солнцем, извлек сигару, откусил кончик, прикурил и возразил из клубов дыма:
– Я бы не стал торопиться с этим. Пусть сначала отстроится, уверует в собственную безопасность, а тут мы и… – Командующий красноречиво умолк.
Д’Ори некоторое время осмысливал предложение, а затем расхохотался и в порыве чувств хлопнул соперника по плечу:
– Вот это дело! Представляю морду этого Педро, когда в разгар какого-нибудь празднества вместо гостей заявимся мы собственной персоной!
Минья и Гомес азартно присоединились к хохоту, и их смех не сулил строптивому помещику ничего хорошего.
Общее веселье на время сблизило разных людей. Бывший флибустьер опомнился первым и, отхлебнув из стоявшего перед ним стакана, произнес:
– Все хорошо, но нам надо наметить дальнейший план движения. Сидение на месте расхолаживает людей. Да и выигрываются революции решительными ударами. Не зря же мы выступили в поход!
Планы были слабым местом в действиях армии. Предводители никак не могли договориться между собой на сколько-нибудь длительное время. Оба были согласны в том, что победа достигается непрерывным продвижением вперед, но Д’Ори, являясь, согласно бумагам республиканского правительства, губернатором Тешаса, заботился исключительно об установлении своей власти над штатом, возможно же, вообще был не прочь создать на его основе независимое государство, а Минья думал, так сказать, в общегосударственных масштабах и стремился как можно скорее захватить всю страну. Для него Тешас был лишь трамплином к дальнейшему, а для флибустьера – конечной и, по существу, единственной целью.
– Двигаться надо. – Хоть в этом Минья был согласен с компаньоном. – Но куда?
– Я думаю, надо пройтись вдоль побережья.
Все-таки д’Ори был флибустьером и инстинктивно старался держаться поближе к морю. Хотя бы как к средству спасения.
– Есть у меня кое-какие наметки, и, согласно им, неплохо бы пока свернуть чуть в сторону…
Франсиско красноречиво посмотрел на Гомеса, и последний, поняв значение взгляда, выдвинулся на первый план.
– Дело в том, что многие недовольны сменой власти, – тихо шепнул он, наклоняясь поближе к соперникам.
– И что? – не понял Луи.
– Как? Надо просто…
17
Выступление состоялось лишь на второй день. Линия станиц была разбросана настолько, что даже подтянуть казаков из самых ближних поселений требовало немало времени. Границу в любом случае оставлять без присмотра не годилось, вдобавок у станичников имелась куча дел, и прекрасно знающий казачью жизнь генерал обошелся самым минимумом. С ним в поход, считая конвой Муравьева, выступили неполные три сотни человек. С ними была вся наличная артиллерия – два конных орудия с прислугой.
– Ничего, – бросил генерал. – Против нас не регулярные войска. Если уж мы Наполеона одолели, то каких-то повстанцев и подавно. Я послал гонцов к местным воякам, может, тоже подойдут.
Отношения казаков с бывшей испанской армией были сложными. По условиям соглашения с испанской короной все желающие военнослужащие могли или вернуться на родину, или продолжить службу в своих подразделениях, ставших частью русской армии. Только возвращаться большинству было некуда, и едва ли не все офицеры и солдаты дисциплинированно принесли присягу новому императору.
При этом на посланцев нового повелителя местные порою посматривали свысока. Кто-то, конечно, втайне побаивался быть обойденным по службе, кто-то просто привык чувствовать себя начальником посреди бескрайних степей, все же мексиканская армия стояла не крупными формированиями, а небольшими командами, и любой из начальников ощущал себя богом. И, как всегда, остро вставал вопрос – кто же кому должен подчиняться? Здесь, вдали от Европы, о казаках даже не слышали и до сих пор не могли понять: кто же это – воины или какие-то ополченцы, большую часть времени занятые обычными полевыми работами? Вроде бы селились они так, чтобы не только границу прикрыть, но и обеспечить себе достаточное количество земель под поля и пастбища. Даже слово «солдат» в их отношении не употреблялось. Вот и понимай, как знаешь, что это за люди и на каком основании они имеют воинские звания, причем не похожие ни на какие другие.
С другой стороны, прошедшие сквозь непрерывные войны казаки посматривали на местных коллег свысока. Мол, а вы бы так сумели? Это вам не бардаком здесь заниматься, с лучшей армией Европы воевали. И куда та армия в итоге делась? Все осложняло отсутствие единой для всех системы и узаконенной иерархии. Сысоев, к примеру, считался начальником пограничной линии и напрямую не имел власти над армией бывшей испанской колонии, хотя и являлся генералом.
– Вы надеетесь, они выполнят приказ? – спросил Муравьев, поневоле ставший начальником штаба крохотного отряда, дежурным офицером, квартирмейстером и адъютантом в одном лице.
– Я даже не знаю, действительно ли это приказ, – дернулся Сысоев. – По букве и духу устава нынче я являюсь старшим воинским начальником в Тешасе, но понимают ли это другие… Насколько я успел познакомиться с местной армией, решение будет приниматься сообща после жарких и весьма долгих споров. Но, хочется верить, достаточно многие захотят сделать карьеру в новом для себя государстве, а невыполнение приказа – это не лучший способ заявить о себе новому начальству.
Прошедший всю войну в штабах Муравьев мог бы немало рассказать о всевозможных генеральских дрязгах, однако местное отношение к службе для него было новостью. Сысоев же лишь вздыхал да явно мечтал о том дне, когда в краю появятся настоящие воинские начальники со всеми своими правами и обязанностями.
– А если все же не выполнят?
– Справимся без них, – отмахнулся Сысоев. – Они еще казаков в деле не видали.
И горделиво покосился на едущее колонной по три воинство. В длинных синих чекменях, с лихо заломленными папахами, с торчащими над головами пиками казаки чем-то напомнили Муравьеву былинных русских богатырей, выехавших на бой с очередным супостатом.
Даже гордость обуяла, что в какой-то степени принадлежишь к этим не имеющим аналога в мире воинам, которым жара – не жара, мороз – не мороз, был бы противник, а победа всегда будет с ними.
Конечно, Муравьев по собственному опыту знал, что в действительности дела обстоят чуть иначе. И пехотное каре казакам прорвать трудно, и с регулярной кавалерией в равных силах бороться нелегко, и отступить они не прочь, правда, чтобы заманить врага в засаду, а уж на добычу падки, как их предки, что ходили за зипунами в далекую Туретчину. Но так хотелось воспринимать сейчас казаков последними рыцарями без страха и упрека, что Николай прогнал знания прочь.
Ближе к полудню все-таки пришлось устроить длительный привал. Место было выбрано заранее вплотную к небольшому лесочку, чтобы была возможность хоть на время отдыха укрыться от безжалостного светила.
Продолжать движение по-любому было невозможно. Воздух все больше становился похожим на обжигающее пламя. Люди и лошади покрылись потом. Дальнейший поход стал чреват солнечными ударами, а людей и коней Сысоев берег.
– Лучше будем двигаться ночью по прохладе, – пояснил он нетерпеливому капитану. – Казаку степь – дом родной. Не заплутаем. Да и бунтовщики, чай, тоже люди. Сейчас тоже, поди, отдыхают.
Его подчиненные в особом присмотре не нуждались. Как не нуждались в понуканиях и приказах. Кто-то споро заготовил дров, кто-то нашел родник, и в ложбинках, невидимые со стороны, загорелись костры, обещавшие сытный походный кулеш. Хоть и не хотелось есть по жаре, но в походе требуются силы.
Во все стороны привычно ушли дозоры. Казаки впитывали понятия службы с первых дней, ко всем ее мелочам относились серьезно, и застать их врасплох не удавалось никому. Они сами любили внезапные нападения, а вот свой покой на отдыхе старательно берегли.
Солнце пекло невыносимо, будто задалось целью выжечь всю землю начисто. Свободные от нарядов люди завалились спать. Сны по такой жаре были липкими, душными, только бодрствовать было еще тяжелее.
Муравьев, превозмогая себя, трудился над привычными отчетами, чертил карты местности – словом, занимался обычными делами квартирмейстерского офицера. Только кажется, будто у штабных нет забот. Бумаги требуют к себе исключительно серьезного отношения.
Привал поневоле затянулся. Сысоев старательно выждал, пока температура спадет до приемлемой величины, и лишь тогда объявил продолжение похода.
