Александр Авраменко - Мы всякую жалость оставим в бою…
Айзенштайн снова трясет меня за рукав и теперь к нему присоединяется заряжающий, ефрейтор-хохол со смешной фамилией Пивень. Оба кричат мне что-то, но шлемофон видимо испортился окончательно, и я только вижу распяленные рты. Я машу на них рукой:
— Чего надрываетесь, горлопаны? Я ж все одно ни х… не слышу!
Пивень пытается изобразить руками нечто неопределенное. Я не понимающе кручу головой и в этот момент тусклый электрический свет в башне вдруг приобретает красный оттенок. Красный туман густеет и скоро я уже не вижу ничего, кроме красно-багровой пелены, которая растет, ширится и, наконец, поглощает весь мир без остатка…
Флаинг-капитан Фриц Штейнбаум. Китай. 1939 год
Нас срочно собирают в штабе авиагруппы. Интересно, что произошло? Неужели началось? Вряд ли. По радио ничего не было. Ладно, идём в «молельню»… Вот это новость! Фашисты подходят к Бэйпину. Там сейчас очень жарко, судя по сводкам. Выкликают добровольцев. Что же, если так, то надо ехать. Бороться с гидрой нацизма везде и всюду — вот долг настоящего члена Третьего Интернационала. Я поднимаюсь и прошу записать меня. Командир не удивлён, но выглядит расстроенным. Я его понимаю: лучший пилот, тем более, с опытом реальных боевых действий уходит. Но меня зовёт долг и личный счёт. Хочется посчитаться с этими гадами, уничтожившими первое в мире государство рабочих и крестьян. Отомстить за павших товарищей!..
Как хорошо! Мне дали целых три дня, и я проведу их с Машей. Она не рада, что я уезжаю, но понимает меня правильно, что долг превыше личного. Всё-таки хорошо, что у меня личное и долг совпали. Мы почти не вылезаем из постели. Товарищи из Штаба вошли в моё положение и отпустили Марию на время моего отпуска. Более того, мы даже успели пожениться. Правда, скромно. Без всяких религиозных обрядов. Как и приличествует настоящим членам коммунистической партии. Нам просто выдали справки, что товарищ такой-то является мужем товарища такой-то, и наоборот. Так что теперь я женатый человек. Мария держится достойно, не хочет отравлять мне последние дни перед боями слезами и упрёками. Молодец! Настоящий товарищ! Но всё хорошее кончается очень быстро, так и эти три дня пролетают мгновенно. Мы стоим на пирсе, откуда отходит наш транспорт. Через моря и океаны лежит наш путь. Можно было бы и самолётом, через всю Европу и Индию, но мы отправляемся морским путём, потому что с нами в трюмах наши самолёты и другие необходимые грузы для наших солдат в Китае. Странно… Я ловлю себя на мысли, что впервые посчитал британцев нашими… Ладно. Пока мы делаем одно дело — они наши. А сейчас мы просто на одной стороне… Маша стоит на пирсе и машет мне платочком. Гудок. Отдаются концы. Мягкий толчок буксира, и наш транспорт начинает медленно отваливать. Скрипнули пронзительно кранцы на корме. Лондон постепенно исчезает в тумане и дожде, а я наконец-то спускаюсь с палубы. У меня перед глазами моя жена…
Уже две недели мы в море. Наш конвой на всех парах спешит к месту грядущих сражений. Юркие эсминцы постоянно кружат вокруг каравана, оберегая нас от вражеских подводных лодок. Погода стоит нормальная, по крайней мере, особых штормов не было, так, лёгкая болтанка. В воздухе бывает намного хуже иногда. Особенно, когда флаттер на пикировании — всю душу выматывает! А здесь — мягкие переваливания корпуса из стороны в сторону. И не чувствуешь, практически. Вчера видели нацистский дирижабль. Хорошо, что не военный, а пассажирский. Морской офицер сказал, что это рейсовый «Буэнос-Айрес — Берлин». На двести пассажиров. Долетает за четверо суток. Мы долго спорили, чей это: русский или немецкий, пока он не подошёл ближе, и мы не увидели здоровенную надпись на борту «Ziolkovskiy». Русские! Проклятая молния в круге! Надо было велеть гидросамолётам сбить его, чтобы не отравляли воздух своим смрадным дыханием! Там же наверняка полно шпионов. Настроение было испорчено на весь день, поэтому просто валялся в каюте и читал труды товарища Бухарина, видного теоретика. Недавно совсем вышла. А плыть нам ещё долго… Хорошо, хоть кормят неплохо…
Наконец-то прибыли! Нас выгружают в Бомбее! Хох! Коричневокожие грузчики носятся будто заведённые, извлекая из трюмов бесчисленные ящики и тюки. Невыносимая духота. Но укрепляет осознание того, что скоро — в бой! Держитесь, сволочи! Я покажу, как может драться настоящий коммунист! Нас грузят в автобусы и везут по раскалённому городу. Грязные улочки, справляющие на глазах у всех нужду аборигены. Коровы, мешающие движению. Бескультурье и варварство. Всё-таки, мы, европейцы, делаем правильное дело, неся культуру и просвещение народам. Вскоре нас грузят на поезд. Наконец свистит паровоз и состав трогается. Мои товарищи возбуждены предстоящими боями. Молодые пилоты рассуждают о будущих подвигах. О наградах. Наивные глупцы! Они не знают, что враг силён и коварен, что их ждут не прежние учебные бои, а жестокие драки насмерть. Кто из них уцелеет? За себя я спокоен. У меня уже есть опыт, я знаю многие уловки, и просто не поддамся горячке боя, не угожу в ловушку. Надо будет проследить за некоторыми горячими головами. На всякий случай…
Вот и Китай. И очень плохие новости. Бэйпин взят. Японские союзники отступают. Впрочем, наши части тоже. В воздухе непрерывно висит вражеская авиация. На измотанные в боях части день и ночь сыпятся бомбы, не давая отдыха. Как мне всё это напоминает Испанию! Нас пока не выпускают в воздух, вначале необходимо изучить театр предстоящих военных действий. Неподалёку стоит японская часть. Там настоящие асы! Каждый день они сбивают один-два нацистских самолёта. Но им очень тяжело, практически каждый сбитый идёт на размен: свой за чужого. Когда же появляются фашистские стратегические бомбардировщики, то они так же сидят на земле и бессильно скрипят зубами. Гигантские Мессершмиты проплывают на недосягаемой для их машин высоте и скорости. Невольно мной овладевает гордость за соотечественников, как жаль, что мы по разные стороны баррикад! Если бы Германия была на НАШЕЙ стороне, то коммунизм бы уверенной поступью шагал по планете…
На земле идут жуткие бои. Вчера мы вылетали в ознакомительный полёт, так что я всё видел собственными глазами: окутанная всполохами разрывов линия фронта. Гигантские колонны танков, идущие к ней, бесконечные колонны пехоты на бронетранспортёрах. Лунный пейзаж. Растерзанные трупы. Наши молодые пилоты под впечатлением и целый день ходят подавленные. Ещё бы! До сих пор войну они видели только в кино. А здесь настоящая кровь и настоящие трупы. Утром на наших глазах сожгли два японских бомбардировщика. Вынырнувший из-за туч русский «Хе-112» легко их зажёг и окутанные дымом машины врезались в землю. Когда мы подбежали к пылающим ярко-алым пламенем бомбардировщикам, спасать уже было некого. Погибли все. Самое обидное, что проделал это русский легко, буквально две очереди и крутая свечка вверх. Никто даже и пошевелиться не успел. Свободный охотник. И Ас. Да… нелегко нам придётся здесь. Ой, не легко…
Первая потеря. Сбили четверых из второй эскадрильи. Подловили на «живца». Молодые клюнули, а там… Словом, назад никто не вернулся. Зажали их в коробочку и всех… Наши ездили, куда — там. Привезли три бутылки пепла, четвёртую машину не нашли. Вообще. Как будто её и не было. Все не столько подавлены, сколько обозлены. Рвутся отомстить. Настаивают на немедленном вылете. Дураки. Их сметут и не заметят. Правда начальство говорит, что договорилось с японцами и завтра мы пойдём вместе с ними. Обидно. Словно воспитанники под присмотром няни. Но что поделать, это лишний шанс выжить в этой войне, а мне ещё умирать не хочется. Я ещё должен отомстить за Испанию и своего старшего брата. Весь вечер сидел на поле и смотрел на запад, где идут бои. Собирался с мыслями. Завтра — в бой.
* * *Мой «харрикейн» идёт в плотном строю нашего крыла. Немного поодаль японские истребители. Их немного, но это успокаивает. Если что — уйду к ним. По крайней мере (я надеюсь), эти ребята прикроют. Кручу головой во все стороны. Привычка, выработанная ещё в Испании. Враг коварен, и может напасть в любой момент, а не только за линией фронта. А вот и она! Плотные порядки атакующих танков врага, мощнейшая артподготовка. И зенитки. Небо перед нами покрывается чёрными облаками разрывов бризантных снарядов. Очень плотным слоем. В наушниках слышу вскрик, и машина под номером 24 дёргается и устремляется к земле. Неужели подбили?! Нет выравнивается, начинает делать разворот. Кто же так!!! Идиот!!! Блинчиком!!! В разные стороны разлетаются крылья, и обломки фюзеляжа, медленно вращаясь вокруг своей оси начинают падать. Закон Ньютона ещё никто не отменял. Тяну ручку на себя и ухожу выше. Но что это?! Огонь стих. И в этот момент плотная очередь проходит впритирку с фонарём. Фашисты! Внизу справа! Резко дёргаю педалями, начинаю «быструю» бочку с одновременным набором высоты. Проклятие! За что не любил этот «Харрикейн», так это за то, что он тупой. Вроде удаётся. Ох! Дикая перегрузка вжимает в кресло. Кажется, что сквозь рёв мотора слышен протестующий скрип набора. Только бы крылья выдержали! Сваливаюсь! Сваливаю-ю-юсь!!! Чудом выхватываю машину из под пушек заходящего на меня «Мессершмита», и тут же очередь «стодвенадцатого» рвёт обшивку крыла. Летят какие-то фрагменты, что-то мелькает перед глазами. Жить! Главное, выжить! Передо мной мелькает чей-то силуэт. Я давлю гашетку. Мимо! Как-то небрежно противник выходит из прицела, и я ничего не могу поделать. Ох ты! Это не те итальянцы, с которыми я дрался на равных в Испании! Это волки! Уходящий от меня самолёт выплёвывает огненную очередь, и пришедший нам на помощь «зеро» японского союзника взрывается… Снайперский залп! С такой дистанции! Мы бежим. Стыдно признаться — но мы бежим. Уносим ноги. Позади добивают подранков и защищающих нас японцев. Я всеми силами хочу вернуться. И не могу. Это сильнее меня. Я бегу…
