Антон Демченко - Самозванец по особому поручению
— Ну что, Виталий. Каково ваше мнение о яхте? — Чуть иронично поинтересовался Белов, когда мы вынырнули из недр надстройки, и оказались у остекленного эркера кормового салона.
— Красивый корабль. Стройный. — Честно вздохнул я, бережно проводя ладонью по тиковой накладке планширя. — Даже продавать не хочется.
— Хм. — Капитан с боцманом снова переглянулись, но уже не с усмешкой, а с каким-то… удивлением, что ли? Глянув на моряков, я встряхнулся, и смог наконец вынырнуть из пучины морской романтики.
— Так. А теперь, давайте определимся с кое-какими мелочами. — Протянул я. — Во-первых. За время осмотра жилых помещений личного состава, я так и не нашел ни одной душевой. Можете мне сказать, почему?
— Может потому, что их там попросту нет? — Приподнял бровь тесть. — Помывочная для экипажа устраивается раз в седмицу, на нижней палубе…
— Не пойдет. — Покачал я головой. Благо место, где можно было бы разместить нормальный душ для команды, я присмотрел там же, недалеко от кубриков. Был там такой закуток, рядом с гальюном… И это был только один из моментов, который я отметил, обследуя свою собственность. Вообще, меня поразило, насколько роскошна (в моем понимании) была пассажирская часть яхты, настолько же непритязательна и аскетична оказалась часть, отведенная для команды Варяга. И ведь нельзя сказать, что этому мешали какие-то конструктивные особенности яхты. Нет, просто создавалось впечатление, что комплектация матросских кубриков, столового отсека, да и тех же гальюнов, была проведена по остаточному принципу. Хорошо еще, что рабочие места были спроектированы с умом и, кажется, на мой дилетантский взгляд, были довольно удобны.
Едва до Белова и боцмана Шульги дошло, что все мои замечания касаются лишь условий жизни экипажа яхты, мариманы повеселели и с энтузиазмом принялись рассуждать о том, что еще можно улучшить. Когда они дошли до того, что надо де, переоборудовать один из трюмов левого борта под курительную комнату, я понял, что эти двое просто издеваются… Правда, после того, как я объявил тестю о терзающих меня сомнениях по поводу необходимости существования «адмиральского часа»[13] на гражданском судне, смешки прекратились. А боцман, почуявший, что следующим моим нововведением может стать замена обеденной рюмки для экипажа, вторым компотом, тут же сдал назад, и уже вполне серьезно стал прикидывать, какие работы нужно провести в доке, а с какими, команда справится и в море… В общем, мы друг друга поняли.
А через два дня, едва солнце поднялось над горизонтом, Варяг вышел из дока и, проскользнув под бортом у огромного торговца, двинулся по недавно открытому Конуградскому морскому каналу, чтобы спустя четыре часа, миновать Вислинскую косу, Вограм, и выйти в открытое море.
Вот тут-то Варяг и показал, на что он способен. Едва удалившись на пару миль от берега, Белов приказал дать полный ход. Палуба под нашими ногами чуть дрогнула, до ушей донесся тихий гул выходящих на маршевый режим накопителей и яхта словно сорвалась с цепи. Взрезая форштевнем невысокие волны, Варяг понесся на запад со скоростью в двадцать два узла. Специально узнавал у тестя. Правда, ответив на этот вопрос, он тут же выставил меня с мостика, рявкнув для порядка и поддержания капитанского имиджа, и пришлось мне искать другое место, с которого можно было бы сполна насладиться открывающимися видами и скоростью хода моей яхты. Моей! Звучит-то как, а?
— Виталий Родионович! — Услышав раздавшийся из-за спины голос, я было подумал, что опять помешал кому-то из команды, и меня сейчас вежливо попросят отойти на пару метров в сторону, но обернувшись, увидел лишь Леопольда Юрьевича. Инженер с Хольмского завода очевидно уже успел нарваться на боцмана, громогласно рассуждающего о том, как, по его мнению, следовало бы поступать с нерадивыми пассажирами, болтающимися под ногами у занятых людей, поскольку с явной опаской оглядывался по сторонам и осторожно обходил суетящихся вокруг различных судовых приспособ, матросов.
— Слушаю вас, Леопольд Юрьевич. — Кивнул я инженеру.
— Лада Баженовна уже велела накрывать к обеду, в кормовом салоне. А мне наказала сыскать вас.
— Тогда, чего же мы стоим? Идемте. — Я указал «Лёвушке» на как раз освободившийся от матросов проход по правому борту, и мы направились к салону. Двигаясь следом за инженером, мысленно я не переставал удивляться тому, как скоро решился вопрос о его «вписывании» в нашу теплую компанию. От недавнего официоза не осталось и следа. Немного освоившись в нашем обществе, Попандопуло перестал «застегиваться на все пуговицы», оказавшись на деле, чуть застенчивым, но весьма эрудированным молодым человеком, немного неуклюжим в быту, но чрезвычайно увлеченным изыскателем, что не прошло мимо внимания Высоковских. Но, если Берг просто обрадовался такому совпадению интересов и увеличению числа понимающих оппонентов в их ежевечерних с сестрой и профессором диспутах на философские темы, то Хельга, присмотревшись к молодому человеку, призвала на помощь Ладу, и дамы тут же взяли инженера под свое крыло, опекая его, словно младшего родственника, эдакого, немного неуклюжего растяпу-племянника… Чему Попандопуло, кажется, совсем не противился, моментально приняв как должное авторитет «тетушек» в бытовых вопросах, и с удовольствием выполняя их указания и поручения. Зато в беседах о будущем естествознания инженер отрывался по полной программе, жестко отстаивая свою точку зрения даже перед Хельгой. В отличие от Высоковских, Попандопуло был искренне убежден, что дальнейшее развитие прикладной философии возможно только в тандеме с техническим прогрессом, и не стеснялся вступить в полемику по этому вопросу даже с такими признанными мэтрами естествознания, как тот же Берг.
Вот и сейчас, за обедом, несмотря на недавнее обещание, данное всеми исследователями, они опять сцепились в жарком споре, напрочь забыв обо всем на свете. Я обвел взглядом сотрапезников. Хельга внимательно следила за их беседой, так же как и брат, забыв о стынущем перед ней сырном супе, Тихомир и Грац тихо переговаривались о чем-то своем, и к их беседе прислушивался лишь сидящий рядом Лейф. А я, честно говоря, был рад, что не нахожусь на его месте, поскольку слушать во время обеда о различии раневых следов оставляемых бебутом и абордажным палашом, не очень-то приятное занятие. А вот Лада, кажется, была сильно расстроена.
— Что случилось? — Тихо поинтересовался я у супруги, на что та лишь тяжело вздохнула и указала взглядом на окончательно разошедшихся исследователей, уже принявшихся выкладывать хлебными палочками на белоснежной скатерти какую-то мудреную схему. Хм. Не удивлюсь, если вскоре, в качестве наглядного пособия они привлекут посуду и столовые приборы. Я погладил Ладу по руке. — Оставь, пусть наговорятся. В споре рождается истина, так кажется? Вот пусть и… того, рожают.
— Да ну тебя. — Улыбнулась она. — Мне отец с дества твердил, что едой играться нельзя…
— Ну так, может пусть он и им об этом говорит, а? — Я кивнул в сторону сидящего у противоположного торца стола, тестя, хмуро наблюдающего за действиями спорщиков.
— Это невежливо… — Вздохнула Лада, — всё же, я хозяйка стола…
— А он капитан всего корабля, «первый после бога» и так далее. Так что, имеет право. — Ухмыльнулся я, и Белов, словно услышав мои тихие слова, сказанные чуть ли не на ухо жене, вдруг треснул со всей дури кулаком об стол. А едва все присутствующие замерли на полуслове, разразился длиннющей тирадой, после которой наши спорщики стали похожи на подростков, получивших заслуженную взбучку. Красные от стыда, и надутые от гнева.
— Право же, не стоило так резко, всё же они не дети малые. — Покачал головой профессор, но получив в ответ яростный взгляд капитана, примирительно взмахнул руками. — Молчу-молчу, Бажен Рагнарович.
Обед заканчивали в молчании, которое было нарушено лишь с уходом капитана. Постепенно, наши изыскатели отошли от устроенного им разноса, и в салоне снова начался очередной спор между «менталистом» — Бергом и «техником» — Леопольдом. Правда, поскольку посуда со стола уже была убрана, а кофейные приборы были недостаточно многочисленны, эти двое вооружились блокнотом из запасов Попандопуло и, вырывая его друг у друга, принялись чертить свои схемы.
К вечеру яхта украсилась ходовыми огнями, Белов приказал сбросить ход до половины, и, чуть довернув вправо, Варяг ушел от береговой линии, весь день маячившей по левому борту, продолжая тем не менее, двигаться на запад, к Руяну. Хм. Если мы так и будем идти дальше, то к логову ушкуйников прибудем уже завтра к обеду…
С этими мыслями я и отправился спать. И уже устраиваясь в постели, под боком у Лады, довольно подумал о том, что на своей яхте, мне никакие правила приличия не указ, и спальня у нас с сероглазкой, одна на двоих… Что тоже не может не радовать.
