Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»
— Интересно, как бы ты повёл себя на моем месте? — усмехнулся в ответ Президент. — Насколько мы все знаем, ты всегда, с комсомольских времён, открещивался от любой реальной, самостоятельной работы…
— Именно. Чем чище погон, тем чище совесть. Кроме того, для руководящей работы, что в СССР, что сейчас, нужен набор личностных качеств, которых я полностью лишён. В подробности вдаваться не будем, неподходящий момент, да вы их и так знаете. Но ты-то наделён ими в достаточной мере. Следовательно, вопрос лишь в том, чтобы верно уловить момент, когда и какие из них следует пустить в ход, не ограничиваясь в средствах. Нравственно всё, что ведёт к достижению цели. Была бы цель достойной… — Литератор непроизвольно начал впадать в назидательный тон, больно уж момент был провоцирующий.
— А кто это вправе определять? — осведомился Президент.
— В данном случае — ты, если уж наделён мандатом и облечён доверием. Я во многом согласен с твоими «собеседниками», «защитниками реальности». Ситуация с этой самой реальностью действительно непростая и требует неординарных мер. «Александр» упомянул про «синдром Павла Первого». Доля истины в его словах есть. Ты ведь действительно имеешь в виду… Пусть не табакерку в висок и шёлковый шарфик, но что-то вроде «бунта элит», переходящего в «последнюю и окончательную» российскую смуту. А «защитники» — не боятся. Иван Грозный не боялся, ввёл, когда счёл нужным, опричнину, Пётр, Александр Третий, Сталин, наконец… Да и Ельцин, уже на наших глазах. — В ответ на протестующий возглас одного из друзей Литератор примиряюще улыбнулся: — Только не будем о нравственных оценках. Для каждого времени они свои. Атомную бомбардировку Хиросимы большинство граждан антигитлеровской коалиции восприняли с чувством глубокого удовлетворения. Как в то же время мир рукоплескал победам Красной Армии. Через недолгое время точки зрения на указанные события кардинально поменялись. То же касается и всего остального. Часовой на посту стреляет без предупреждения по нарушителю охраняемой территории и получает награду, не вникая в обстоятельства и личность убитого. Но одновременно казнь по суду безусловного преступника вызывает такие протесты, что фактически отменена в «цивилизованных странах». А американцы плевать на мнение «общечеловеков» хотели, прошу заметить, и проводят «санитарные чистки» и у себя дома, и за его пределами, везде, где можно это делать безнаказанно…
— Мы, кажется, отвлеклись, — сказал Философ.
— Отнюдь, — не согласился Литератор. — Я подвожу вас к мысли, что позиция «защитников» пусть и несколько прямолинейна, но зато рациональна. Если у нас с вами есть какие-то цели и идеалы, нужно проводить их в жизнь решительно и бескомпромиссно. Или бросить вёсла и… Куда вынесет. Одним словом, я за то, чтобы принять помощь кандидатов в союзники. Лучше всего после переговоров создать какой-то совместный координирующий орган. Другого выхода я просто не вижу. Иначе, не исключаю, могу пойти на личную унию с этими ребятами. Если позовут…
Сказано было так, чтобы присутствующим стало ясно — хоть и шутит товарищ, но не так уж и шутит.
— Стоп, — пресёк слишком длинный монолог товарища Президент. — Брэйнсторминг так брэйнсторминг. Твоя позиция ясна. Кто присоединяется?
С теми или иными оговорками позицию Литератора разделило незначительное, но большинство. Категорически против были Финансист, Юрист и, что показалось удивительным, Контрразведчик. Резоны двух первых были ясны и во многом совпадали с точкой зрения Президента. Угроза краха кое-как отлаженной экономической системы, серьёзные проблемы с важнейшими зарубежными партнёрами, почти тотальный слом всей правоохранительной и правоприменительной системы и полная неясность, что удастся выстроить взамен и удастся ли вообще хоть что-нибудь при нынешнем внутреннем и международном положении. Запаса прочности у страны почти не осталось.
Но вот Контрразведчик… Казалось бы, ему следовало обеими руками ухватиться за предложение «комитета». Неограниченные ведь возможности открываются.
Президент так и спросил.
— Ребята правы, — ответил тот. — С запасом прочности у нас плохо. Зато имеется масса желающих организовать десяток «цветных революций» сразу. И технически это не такая уж сложная задача. Особенно если и «друзья» захотят сыграть на этом поле. Ты ведь об этом тоже думал, признайся.
Немедленно вставил очередное слово Философ:
— Коллега просто боится конкуренции. С теми методиками, что якобы доступны «защитникам», ему и его структурам, как бы он лично к ним ни относился, в новых условиях светят только вторые, а то и третьи роли — мальчиков на подхвате и на побегушках. Вдобавок все наши разведки и контрразведки сами станут объектами наблюдения и разработок. Я правильно понял?
— И это правильно, — не стал кривить душой тот. — Такой «союз» непременно низведет нас до роли марионеток. Нам всем будут что-то сначала подсказывать, потом рекомендовать и, в конце концов, просто предписывать. И самостоятельности у нас в итоге не останется никакой, и способов противостоять давлению — тоже.
— А сейчас они есть? — осведомился Литератор. Казалось, ему диспут доставляет истинное удовольствие. Да так оно и было. Он оказался в своей стихии: всё, что раньше представлялось лишь играми разума его самого и «собратьев по перу», сейчас явилось совсем в ином свете. Будто бы богослов вдруг наяву встретился с объектами своей схоластической деятельности. И всем стало абсолютно ясно: нет больше у него другой цели, как вступить в личный контакт с «защитниками», по воле Президента или вопреки ей.
— Кто это может знать? — неохотно вымолвил Контрразведчик. — Демонстрация, на твой взгляд, выглядела убедительно, не спорю, — обратился он к Президенту. — Но что, если это была именно демонстрация, на пределе их возможностей? Предположим, их прибор способен только на то, что он изобразил. Прямой контакт через телеэкран, перенос некоторой материальной массы на километры, а может быть, всего лишь на метры. Мы ведь не знаем, откуда велась передача. То же и с якобы «жертвами». Достаточно простой фокус — замотивировать нужным образом уже случившиеся события. Шерлок Холмс демонстрирует чудеса дедукции, называет имя и адрес преступника, описывает внешность, все повергнуты в шок и восхищение, а он всего лишь нашёл на месте преступления впопыхах оброненный паспорт. То же и их «аппаратуры» касается. Пусть она действительно есть, но в настоящее время — как винчестер без патронов. Только что стрелял и произвёл фурор, а что перезарядить его нечем — никто вообразить не может.
— И это не лишено. Тем больше оснований согласиться на предложенную встречу. Так что давайте как следует к ней подготовимся, исходя из любых мыслимых вариантов. Это для вас с Философом задача, — предложил он Литератору, — спрогнозировать ходы партнёров, — прекратил Президент дискуссию. — Прочие подготовят соображения каждый в своей области.
А Контрразведчику он поручил озаботиться мерами обеспечения безопасности, исходя из максимума возможностей «защитников».
— Если из «максимума» — вообще ничего делать не надо, — ответил тот. — В таком варианте мы перед ними бессильны. Если блефуют — тем более бояться нечего. А вот меры безопасности против чересчур любопытных «своих» я безусловно приму, надёжнейшие из возможных.
Глава четвёртая
Ляхов-Секонд так до сих пор и не получил обещанные Императором «под настроение» за организацию романтической встречи с Сильвией и идею «Мальтийского креста» генерал-адъютантские погоны. Через несколько дней Олег Константинович как бы между прочим заметил, что он своих слов не забывает, но сначала — результат, награды — позже. Вадим и сам не особенно надеялся, учитывая свой неприлично молодой для генеральства возраст. Но всё равно было немножко обидно, пусть на самодержцев и не принято обижаться. «Над жизнью я своих людишек волен, и над смертью тоже», — как любил выражаться Иван Грозный.
Грешным делом, Вадим считал, что в его карьерной неудаче косвенно виновата именно Сильвия. Согласись она ещё дня три-четыре поиграть с государем во всепоглощающую страсть, заданного в подходящий момент вопроса: «А что это наш конфидент до сих пор в прежнем чине ходит?» — хватило бы.
Карьеристом в обычном смысле Вадим не был, велика ли разница для рыцаря «Братства», какие аксессуары украшают его в один из преходящих моментов? Но для пользы этого же «Братства» его генерал-адъютантский чин предоставлял значительно большие возможности, без сомнения.
Игра Сильвии тоже была ему не совсем понятна — отчего она вдруг резко прервала так удачно им подстроенную связь с Императором. Женщине её характера и морали не всё ли равно, одну ночь провести в чужой постели или «сколько потребуется»? Сам он с юных лет считал, что понятие «измена» количественному измерению не поддаётся. Что в любви, что на войне. Если «старшая сестра» изменила нынешнему мужу единожды, то, не рискуя больше повредить своей «чести», могла бы делать это и далее, в меру необходимости.
