Мэри Джентл - Том II: Отряд
В ее голове раздался крик Диких Машин, крик горя и торжества. Она почувствовала, как в нее вливается сила. Сила входила в нее помимо сознания, в самую глубину души, туда, где скрываются самые изначальные стремления, убеждения, движения тела…
— Я умею выжить и победить там, где не осталось надежды, — говорит Аш, криво улыбаясь. — Чем я, по-вашему, занималась всю жизнь?
— КАК СОЛДАТ…
— Задолго до того…
Она касается лба женщины-лекаря, ее прикосновение легче пуха, но когда пальцы продвигаются вверх, Флора напрягается и вздрагивает от боли. Кровь засохла в золотистых волосах и не течет больше, но Аш чувствует пальцами сильную припухлость. «Ей бы в госпиталь; оказаться бы сейчас в аббатстве…»
— Еще даже до тебя, — тихонько шепчет она раненой. — Давай, держись, будь умницей. Когда меня насиловали, когда отряд Грифона-на-золоте был перевешан до последнего человека, после сдачи крепости. Когда меня бросил Гильом. Когда я стала шлюхой, чтобы не умереть с голода. С тех пор. Держись. Все дело в том, чтоб держаться.
— ОНА УМИРАЕТ. БУРГУНДИЯ УХОДИТ.
— Времени нет. Не спорьте. — Аш просовывает руку под камзол Флориан, щупает холодную кожу, находит пульс. — Я уже видела такие ранения.
— ОНА ЕЩЕ ДЫШИТ…
— ЕЩЕ БЬЕТСЯ СЕРДЦЕ…
Давление в мозгу невыносимо.
— И я сотворю… свое чудо, а не ваше.
— НЕТ…
Вокруг, за стеной темноты, убивали друг друга люди. В панике или подчинив себе ярость. В трепещущем свете факелов мелькнул Роберт Ансельм, подхвативший штандарт Лазоревого Льва, когда Джон Баррен кубарем перелетел через стену. Пальцы, лицо, все тело онемело от холода. Бой продолжается.
— ТЫ НЕ…
Она ощущала в себе их силу. Она потянулась к ней той частью души, которой привыкла слушать голоса, и жадно впивала ее. Они сопротивлялись. Она ощущала их, их безграничный разум, мешавший ей.
— Ну, — зарычала Аш, — вы что, не поняли, она нужна мне живой! Она же Бургундия!
— ЭТО БЕСПОЛЕЗНО, — спорили Дикие Машины. — ЧТО ТОЛКУ УНИЧТОЖАТЬ СПОСОБНОСТЬ ТВОРИТЬ ЧУДЕСА, ЕСЛИ СОХРАНЯЕТСЯ ВАША РАСА? ВСЕ ВЕРНЕТСЯ, А МЫ БУДЕМ БЕССИЛЬНЫ.
Аш чувствует, как история, прошлое и память, расплывается, изменяясь. Ее охватывает чувство пустоты, которую не может заполнить новое будущее, только собственная реальность.
Она тихо убеждает:
— Вам нужна самая природа Бургундии, чтобы чудеса не смогли вернуться.
От картин, проносящихся в мозгу, кружится голова. Дикие Машины разворачивают перед ней расчеты пяти тысячелетий, прошлое и настоящее.
И в сердце их — так быстро, что она не способна уследить мыслью, — вершится новый расчет.
Обеими руками — одной голой, другой — перевязанной (тупая холодная боль), Аш разрывает ворот камзола Флориан, прижимает ладонь к горячей коже и, не задумываясь, облизывает грязный палец, подносит его к ноздрям женщины, чувствуя на влажной коже легчайшее дуновение.
Говорит вслух:
— Бургундия нужна вам — в вечности.
Под ее коленями скопилась лужа талого снега. На штанах и башмаках кровь. Из темноты дует ледяной ветер, застилает слезами, слепит глаза. Вспыхивает, догорая, последний факел.
Аш подняла голову, увидела на снегу горящие брызги греческого огня и голема, перешагнувшего развалины стены и поднимающего наконечник трубки метателя.
Под наушники шлема пробился рев. Человек в латах с гербом Льва выскочил вперед, занес и опустил тупой набалдашник алебарды: брызнули осколки камня, струя пламени стекла из разбитой руки голема, лизнула гранитное тулово.
— За Льва! — проревел знакомый голос Роберта Ансельма.
Аш открыла рот, чтобы крикнуть. Голем взмахнул каменным обрубком. Роберт Ансельм тяжело рухнул лицом вниз в грязь. Бак с греческим огнем взорвался беззвучной бело-голубой вспышкой.
В ослепительной белой вспышке она увидела линию сражающихся за стеной часовни: силуэты луков и изгибы алебард: штандарт Льва, орлиное знамя Фридриха поодаль, толчею людей и каменных тел.
— Давайте, подходите, — выкрикнул мужской голос в коротком взрыве смеха, — если вы такие твердые!
От руин пролегла чернильная тень, дальше все было темно. Теперь над шумом боя повсюду слышались голоса, солдаты наперебой соревновались в насмешках.
— За Льва! — раскатился голос Ансельма. — За Льва!
Ее щеки коснулось горячее дыхание. Аш не повернула головы.
Краем глаза она заметила ступившую на камень лапу с огромными острыми когтями.
Пальцы больше не чувствовали биения сердца, влажный палец не встречал дыхания, но тело Флориан оставалось теплым.
Она закрыла глаза перед величием геральдического зверя, которого Божья Благодать — пролившаяся через мужчин и женщин отряда Лазоревого Льва — вывела из темноты.
— Сейчас.
Она тянется к ним, впивает их силу: золотое сияние солнца. Она чувствует, как начались перемены, которых уже нельзя остановить.
— Я не сдаюсь, — говорит она, прижимая к себе Флориан, — а если уж проигрываю, так стараюсь сохранить все, что возможно.
Момент изменения.
Она чувствует вес Флоры. Только теперь открывает глаза, смотрит на протоптанный след на старом опрокинутом алтаре, на заснеженные руины стен, узнает знакомые очертания.
Но лес моложе, и долина другая, и нет разбитых окон и деревьев остролиста.
У нее хватает времени улыбнуться. «Фортуна. Просто повезло».
И словно взрывается разум, безмерная мысленная мощь Диких Машин протекает сквозь нее, обволакивает ее, становится подвластным ей орудием. Она способна проделывать тончайшие вычисления — что должно стать невозможным, что материализовать, что оставить в потенции.
— Ну, теперь не подведи, — ее руки обнимают Флориан, ее ладони касаются Бургундии. — Давай, девочка! — и, тихо, в темноту: — В надежное место.
Она на миг задумывается неужели каждый священник, обладающий Благодатью, чувствовал то же, что она сейчас.
Любовь к миру, каким бы жестоким, горестным и горьким он ни был. Любовь к своим. Воля и желание защитить.
И тогда властным тоном командира она говорит:
— Пошли!
Она переносит Бургундию.
Расшифровка записи беседы профессора Дэвиса, мистера Дэвиса, д-ра Рэтклифа и мс. Лонгман.
Запись датирована 14/1/2001.
Место записи не определено, определяемые шумы соотносятся наиболее вероятно с приемной госпиталя. Оригинал пленки с записью не обнаружен. Пропуски и лакуны относятся к данной расшифровке.
ЛЕНТА ЗАПИСИ #####
Источник ####
№ ####
(Шумы пленки, звук. переключателя.)
ВИЛЬЯМ ДЭВИС: (неразборчиво) …с фоточувствительной эпилепсией телевизор смотреть не следовало бы.
ВОГАН ДЭВИС: Верно, однако человеку, на шестьдесят лет выпавшему из времени, приходится. Признаться, я поражен. Прихожу к заключению, что с тридцатых годов вкусы населения деградировали. Самые низкопробные развлекательные программы, и ничего больше.
ПИРС РЭТКЛИФ: С вашего позволения, профессор Воган, представлюсь…
(Неразборчиво. Фоновый шум помещения.)
ВОГАН ДЭВИС: Так вы Рэтклиф. Должен сказать, не скоро вы собрались со мной повидаться. Судя по вашим предыдущим публикациям, вы кажется, склонны к некоторой строгости мышления. Могу я надеяться, что вы обошлись с моей работой с соответствующим пониманием?
ПИРС РЭТКЛИФ: Надеюсь, профессор.
ВОГАН ДЭВИС: Пока живешь, надеешься, доктор Рэтклиф. Кажется, я не отказался бы от чашки чая. Дорогая, вы не могли бы распорядиться?
АННА ЛОНГМАН: Я спрошу сиделку, можно ли это устроить.
ВОГАН ДЭВИС: Вильям, может быть, ты…
ВИЛЬЯМ ДЭВИС: На меня не обращайте внимания. Мне вполне удобно.
ВОГАН ДЭВИС: Я предпочел бы побеседовать с доктором Рэтклифом наедине.
(Неразборчиво, комнатные шумы, голоса снаружи.)
АННА ЛОНГМАН: (неразборчиво) …кофе… в местном кафе. Вам подать трость?
ВИЛЬЯМ ДЭВИС: Господи, не надо. Всего несколько шагов.
(Неразборчиво — открывается и закрывается дверь?)
ВОГАН ДЭВИС: Доктор Рэтклиф, я говорил с этой девушкой. Не будете ли вы столь любезны, чтобы сообщить нам, где вы пропадали в течение, насколько я понял, почти трех недель?
ПИРС РЭТКЛИФ: С девушкой? А! Анна говорила, что вы беспокоились обо мне.
ВОГАН ДЭВИС: Будьте любезны, ответьте на вопрос.
ПИРС РЭТКЛИФ: Мне он кажется несущественным, профессор Дэвис.
ВОГАН ДЭВИС: Черт подери, юноша, отвечайте, когда вас спрашивают!
ПИРС РЭТКЛИФ: Боюсь, я мало что могу сказать.
ВОГАН ДЭВИС: Подвергались ли вы в прошедший промежуток времени опасности для жизни?
ПИРС РЭТКЛИФ: Что? Чему подвергался?
ВОГАН ДЭВИС: Это абсолютно серьезный вопрос, доктор Рэтклиф, и я буду признателен, если вы отнесетесь к нему соответственно. В свое время я поясню свою мысль.
