Стивен Кинг - 11/22/63

Тебе самое место в Дерри, Бонни Рэй, подумал я. Они тоже не видят того, что у них перед носом.

– На лестницу. – Я повернулся к Сейди.

– На лифте будет...

Если у нас еще и оставался какой-то шанс, лифт бы его похоронил.

– Он застрянет между этажами. На лестницу!

Я взял ее за руку и потянул за собой. Края узких деревянных ступеней стерлись после долгих лет использования. Слева тянулся ржавый металлический поручень. У первой ступеньки Сейди посмотрела на меня.

– Дай мне револьвер.

– Нет.

– Ты вовремя не успеешь, а я успею. Дай револьвер.

Я почти сдался. Не то чтобы я чувствовал, что револьвер должен оставаться при мне. Переломный момент практически наступил, и не имело значения, кто именно остановит Освальда, при условии, что его удастся остановить. Но мы находились всего лишь в шаге от ревущего зверя, имя которому – Прошлое, и я не мог позволить Сейди сделать этот шаг первой лишь для того, чтобы угодить в его пасть, полную острых зубов.

Я улыбнулся, наклонился к Сейди, поцеловал ее.

– Догони меня. – И начал подъем. Оглянувшись, добавил: – Если я вдруг засну, он твой!

– Вы просто чокнутые, – услышал я донесшийся снизу задумчивый голос Бонни Рэя. За спиной поскрипывали ступени – Сейди поднималась следом. Я не просто опирался на костыль – буквально подпрыгивал на нем, вцепившись в поручень. Револьвер в кармане пиджака раскачивался и бил меня по ноге. Колено ревело. Я ему не мешал.

На площадке второго этажа взглянул на часы. Двенадцать двадцать пять. Нет, двадцать шесть. Я слышал приближающийся рев толпы, который в самом скором времени достигнет пика. Кортеж проезжал перекресток за перекрестком: Главной и Эрвей, Главной и Акард, Главной и Филд. Через две минуты – максимум через три – он доберется до Хьюстон-стрит, повернет направо, минует старое здание Далласского суда на скорости пятнадцать миль в час. С этого момента президент станет видимой целью. В оптическом прицеле четырехкратного увеличения, который стоял на «Манлихер-Каркано», Кеннеди будут такими же большими, как актеры на экране лисбонского автокинотеатра. Но Ли подождет еще немного. Он не рвался в самоубийцы – хотел выйти сухим из воды. Если бы выстрелил слишком рано, охрана, ехавшая в первом автомобиле, увидела бы вспышку и открыла ответный огонь. Он собирался подождать, пока автомобиль с охраной – и президентский лимузин – повернут налево, на улицу Вязов. Не просто снайпер – гребаный стрелок по затылкам.

У меня все еще оставалось три минуты.

Или, скорее, две с половиной.

Я атаковал лестничный пролет между вторым и третьим этажами, не обращая внимания на боль в колене, поднимаясь все выше и выше, как марафонец, набегающий на финиш длинной дистанции. И я, разумеется, был тем самым марафонцем.

Снизу доносился голос Бонни Рэя. Он кричал, что какой-то чокнутый мужчина утверждает, будто Лила собирается стрелять в президента.

До середины лестничного пролета на третий этаж я чувствовал, как Сейди дышит мне в спину, словно всадник, побуждающий лошадь скакать быстрее, но потом она чуть отстала. Я слышал, как она жадно хватает ртом воздух, и подумал: Слишком много сигарет, дорогая. Мое колено больше не болело: мощный выброс адреналина временно заглушил боль. Я старался по возможности не сгибать левую ногу, переложив всю нагрузку на правую и костыль.

Поворот, вверх к четвертому этажу. Теперь уже я хватал ртом воздух, а ступени становились все круче, как горный склон. Опора костыля, упирающаяся в подмышку, стала скользкой от пота. Голова гудела, барабанные перепонки рвал нарастающий шум толпы у здания книгохранилища. Широко раскрытым глазом воображения я видел приближающийся кортеж: автомобиль с сотрудниками секретной службы, потом лимузин президента, по обе стороны мотоциклы «Харлей-Дэвидсон» управления полиции Далласа, копы в белых шлемах с ремешками под подбородком и солнцезащитных очках.

Еще один поворот. Костыль заскользил, потом выправился. Опять вверх. Теперь я чувствовал запах стружки с шестого этажа, где рабочие ремонтировали пол, снимали старые лаги, ставили новые. Не в той части, где устроился Ли. В юго-восточном углу он пребывал в гордом одиночестве.

Я добрался до пятого этажа и сделал последний поворот. Широко раскрыл рот, чтобы протолкнуть в легкие воздух. Рубашка на тяжело вздымающейся груди превратилась в мокрую тряпку, льющийся со лба пот щипал глаза, и я смахнул его левой рукой.

Три картонных коробки с книгами (я увидел большие буквы надписей «ДОРОГИ КО ВСЕМУ» и «ДЛЯ ЧИТАТЕЛЕЙ 4-ГО И 5-ГО КЛАССОВ») блокировали лестницу на шестой этаж. Стоя на правой ноге, я вогнал набалдашник костыля в одну из них и отбросил ее. Сзади доносилось тяжелое дыхание Сейди, которая находилась между четвертым и пятым этажами. Выходило, что я поступил правильно, не отдав револьвер, но кто мог это знать? Исходя из собственного опыта я мог утверждать, что личная ответственность за изменение будущего заставляет бежать быстрее.

Я протиснулся в брешь, которую сам и пробил. Для этого мне пришлось на мгновение встать на левую ногу. Она издала такой вопль боли, что я застонал и схватился за поручень, чтобы в полный рост не рухнуть на ступени. Посмотрел на часы. Двенадцать двадцать восемь, но вдруг они отстают? Толпа ревела.

– Джейк... ради Бога... поторопись... – Сейди, она все еще между четвертым и пятым этажами.

Я продолжил подъем, и шум толпы начал проваливаться в мертвую тишину, а добравшись до шестого этажа, я уже не слышал ничего, кроме хрипов собственного дыхания да бухающих ударов работающего на пределе сердца.

Шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников представлял собой огромный сумрачный зал с островками поставленных друг на друга картонных коробок с книгами. Потолочные светильники горели только в той части зала, где шли ремонтные работы, но не в углу, где расположился Ли Харви Освальд, намеревавшийся изменить историю в ближайшие сто секунд, а может, и того меньше. Семь окон выходили на улицу Вязов: посередине пять больших полукруглых, по краям – два квадратных. Около лестницы мрак разгонял только свет, долетающий из этих окон. Благодаря пыли, висевшей в воздухе из-за ремонтных работ, колонны солнечного света от окон до пола казались достаточно плотными, чтобы резать их ножом. Не падал свет только через угловое окно, отгороженное коробками с книгами. Снайперское гнездо располагалось далеко от меня, мне предстояло по диагонали пересечь весь зал, с северо-запада на юго-восток.

За баррикадой из коробок с книгами, у самого окна, залитый солнечным светом, стоял мужчина. Он наклонился вперед, выглядывая наружу. Ветерок, влетающий в распахнутое окно, шевелил его волосы и воротник рубашки. Он начал поднимать винтовку.

Хромая, я бросился к нему, лавируя между островками из коробок с книгами, на ходу пытаясь достать из кармана револьвер.

– Ли! – прокричал я. – Остановись, сукин ты сын!

Он повернул голову и посмотрел на меня, его глаза широко раскрылись, челюсть отвисла. На мгновение я увидел перед собой обычного Ли – парня, который смеялся и играл с Джун в ванной, который иногда обнимал жену и целовал ее, – а потом его тонкогубый, жеманный рот пришел в движение: в оскале обнажились верхние зубы. И едва это произошло, он превратился в монстра. Я сомневаюсь, что вы мне поверите, но клянусь, это правда. Он перестал быть человеком, стал демоническим призраком, который мог с того самого момента кружить над Америкой, побуждая ее направлять свою мощь не по назначению и отравляя все хорошее.

Если бы я позволил.

Шум толпы вновь ворвался в уши, тысячи людей аплодировали президенту, орали во всю глотку, приветствуя его. Я слышал их, и Ли тоже. Он знал, что это означает: сейчас или никогда. Он развернулся к окну и вдавил приклад в плечо.

Я уже сжимал рукоятку револьвера, того самого, из которого убил Фрэнка Даннинга. Не просто одной модели – револьвер стал тем самым. Я так думал тогда, думаю и теперь. Курок попытался зацепиться за подкладку, но я выхватил револьвер, слыша, как рвется материя.

Выстрелил. Пуля прошла высоко, выбив щепки из оконной рамы, но этого хватило, чтобы спасти жизнь Джону Кеннеди. Освальд дернулся в момент выстрела, и пуля весом сто шестьдесят гран[162] прошла выше головы президента, разбив окно в старом здании окружного суда.

Новые крики, уже недоумения и изумления, донеслись снизу. Ли снова повернулся ко мне, его лицо превратилось в маску ярости, ненависти и разочарования. Поднял винтовку, и на этот раз не для того, чтобы убить президента Соединенных Штатов. Он целился в меня. Передернул затвор – клац-клац, – и я выстрелил второй раз. И хотя преодолел три четверти пути – до Освальда оставалось менее двадцати пяти ярдов, – опять промахнулся. Я увидел, как колыхнулась рубашка на боку, и все.