Страна, которой нет - Kriptilia
- Дай воды. Тьфу, вроде и не соврал, не сказал, что и Тахира тоже мы, а вот как-то...
- Командир, а ты еще обещал карать отступников парами, для симметрии.
- Не я караю, а Аллах. Но теперь придется. Потому что про ложь ты сам все знаешь.
«Видеоряд представляет собой рисованное изображение сидящего человека в молитвенной позе, характерной для мусульманских религиозных отправлений. Человек облачен в черно-белую куфию и одежду «камуфлированной» окраски, имеет длинную бороду. На коленях у него лежит стилизованный автомат. Прикосновение к изображению вызывает начало анимации. Изображение двигает нижней челюстью. Раздается звук зурны, далее вступает мужской голос:
Светит нам зеленая звезда.
Снова мы оторваны от дома,
Снова между нами города,
Взлетные огни аэродромов.
Здесь у нас засады и враги,
Здесь у нас холодные рассветы,
Здесь на неизведанном пути
Ждут взрывоопасные предметы.
Ислам, ты - мой компас земной,
А удача - награда за верность.
А песни довольно одной,
Но чтоб об Аллахе в ней пелось!
Данное произведение можно однозначно интерпретировать как карикатурное изображение пакистанского и международного религиозного террориста Ажаха аль-Рахмана, известного также под прозвищем Последний Талиб…»
Фрагмент заключения комиссии экспертов по уголовному делу №****** (“КВН в Новосибирском университете”), раздел «Осмотр и описание объектов»
Амар Хамади, в отпуске
Над головой с воплями носились птицы, то ли чайки, то ли нет, Амар не приглядывался – он болтал ногами в теплой воде лагуны и болтал языком на все подряд легкие темы. Обойдя едва не половину острова, Штааль наконец-то уселся отдохнуть на берегу, судя по всему, только ради Амара. Разговаривали о книгах, с удивлением обнаруживая, что набор чтения ребенка из Измира не слишком сильно отличался от набора чтения ребенка из Парижа. Пока Штааль, разглядывая чаек над морем, не сказал:
- Еще я обожал триллеры, читал их гигабайтами. Особенно про маньяков. Меня интересовала… природа зла, - ответил на невысказанный вопрос собеседник. – Потом я понял, что автор может подойти достаточно близко, но все равно остается за некой гранью. Стало скучно.
- В детстве – это когда? – вдруг поинтересовался Амар, вспомнив, как сам сунул нос в одну подобную книжку и прочитал примерно главу, как раз с описанием найденного трупа…
- Лет в семь-восемь…
- А… родители? – от Амара эти книжки хотя бы прятали.
Нет, с трудом вспомнил он. Сначала не прятали, и был этот бумажный томик, небрежно брошенный на диване, и он открыл на том месте, где книжку оставила мать, и читал до конца главы, не в силах оторваться. В подробном и натуралистичном описании жестокого убийства было что-то липкое, затягивающее. Сладострастное. Мальчика мутило и трясло, но книжка словно приклеилась к рукам, а яркие картинки вплавились в мозг, застряли в уголке глаза.
До сих пор там остались, подумал Амар-взрослый, чувствуя в позвоночнике тот предобморочный сладкий и тошнотворный трепет. Потом он видел многое похуже выдумок бойкого французского писаки, но та книга о турецких наркоторговцах осталась первым незабываемым опытом встречи с настоящей мерзостью. Это были не просто слова, а звуки и почему-то даже запахи: горелый человеческий жир. Потом он этот смрад узнавал, как уже знакомый.
- Что родители? Они купили мне самый лучший ридер…
Амар представил себе ребенка, поглощающего гигабайты ужасов с расчлененкой, инцестами, пытками и психопатией, передернулся и в очередной раз захотел свести знакомство хотя бы с уважаемой матерью почтенного начальства.
Отец – некогда преуспевавший торговец европейским оружием, едва ли не первым лишенный европейского гражданства, со всеми вытекавшими из этого последствиями для бизнеса и личных дел, тоже представлялся фигурой нетривиальной, но более понятной. Если судить по рассказам шефа, господин Штааль-старший сочетал авантюризм с интеллектуальностью и вообще здорово напоминал этакого джентльмена-мошенника XIX века, разведчика Африки и Амазонки. Но такие типажи Амару попадались… хотя бы в литературе и кино; а вот дама, ставшая спутницей его жизни и матерью троих детей, дама, научившая еще-не-шефа к пяти годам читать на трех языках, разбираться в классической музыке и играть на рояле, и все это в вынужденной эмиграции, на фоне войны и под обстрелами… Хамади хотелось бы при встрече поцеловать ей руку - чтоб не слишком заметным образом убедиться в ее материальности.
И, да, ридер. «Самый лучший». В переводе – «это было нам совершенно не по средствам, но они не могли позволить мне ломать глаза над дешевой моделью, и им даже не приходило в голову, что читалку у меня можно просто забрать…»
- А «L'Empire des loups» среди гигабайтов попадалась? – все-таки поинтересовался Амар. Сплетавшаяся сеть пересечений его и пугала до спазмов в желудке, и остановиться он не мог, спрашивая обо всем, начиная с мультфильмов.
- Да… - почти сразу кивнул Штааль. – Впечатляющая смесь натурализма и развесистой клюквы.
После того, как Амар был
