Гарри Гаррисон - Путь Короля. Том 1
Ее красота оправдала надежды Гутрота, и спустя девять месяцев родился их сын Хальвдан, позже прозванный Черным за цвет волос и за приступы гнева. Гутрот постепенно собрался с духом и перестал на ночь привязывать руки Азы к постели, зная, что женщина с ребенком, которого нужно пестовать, более чувствительна и меньше мечтает о мести. Но все-таки следил, чтобы нож, которым она чистит яблоко, не имел острия и способен был разрезать только мягкий сыр.
Однако он забыл, что женщина может распоряжаться мужчинами так же легко, как сама собою. Как-то темным вечером в праздник Юле, ровно через год после смерти отца Азы, Гутрот осушил огромный рог зубра, который держал на своем столе без подставки, чтобы пить пиво в один присест, и вскоре вывалился, шатаясь за дверь, чтобы помочиться на снег. И пока его рука шарила в штанах, пока он не успел еще облегчиться, из-за угла королевского дома выскочил молодой парень и, проткнув живот короля копьем с широким лезвием, тут же скрылся на лыжах. Гутрот успел еще рассказать о прощальном напутствии убийцы: «Кто убивает пьяных, должен всегда оставаться трезвым», и умер, все еще пытаясь опорожнить мочевой пузырь.
У Гутрота от его первой жены Турит остался законный наследник, крепкий восемнадцатилетний парень по имени Олаф. Люди думали, что он захочет умилостивить дух своего отца, похоронив вместе с ним королеву Азу, и расчистит себе место, бросив своего единокровного брата Хальвдана в лесу на съедение волкам. Но он этого не сделал. А на все недоуменные вопросы — которые, между прочим, свидетельствовали, что его не боятся так, как должны бояться короля, раз осмеливаются спрашивать, — он отвечал, что ему приснился вещий сон. В нем он видел огромное дерево, растущее из чрева его мачехи, дерево с кроваво-красными корнями, белым стволом и зелеными листьями, осенявшими всю Норвегию и даже весь мир. Поэтому он понял, что сына Азы ждет великое предназначение, и не следует гневить богов и навлекать на себя несчастье, пытаясь воспрепятствовать судьбе.
И Олаф пощадил свою мачеху и взял под защиту своего сводного брата, но с этого времени сам почти ни в чем удачи не знал, а люди говорили, что он отвернулся от собственной удачи. В последующие годы его затмил своими победами Хальвдан, сын Азы, который отхватил себе королевство около фьорда в Восточном Фолде. А единственный сын Олафа, Рогнвальд, которого прозвали Великодушным за его отвагу и покровительство поэтам, умер, когда полученная в случайной стычке пустяковая царапина воспалилась и оказалась не по силам даже врачевателям Пути.
Хальвдан же, наоборот, не только отвоевал новое королевство в Восточном Фолде, которым честно поделился со своим прежним опекуном, а также королевство своего деда — Агдир, но еще и нашел себе жену, которую даже высокомерная королева Аза не могла презирать, как презирала всех остальных женщин. Это была Рагнхильда, дочь короля Сигурда Рингерикского Оленя. Как и Аза, она тоже лишилась отца, но не из-за Хальвдана. В горах они наткнулись на засаду одного горного вождя, дикаря и берсерка по имени Хаки. Несмотря на все свое берсеркство, Хаки убил Сигурда не раньше, чем получил три раны и потерял левую руку, из-за чего и вынужден был проваляться всю зиму, не в состоянии попользоваться захваченной девственницей. Как раз в то время, когда Хаки пора было бы уже достаточно оправиться для этого дела, Хальвдан нанес первый удар в духе своего отца. Он взял с собой в горы пятьдесят отборных молодцов и ночью поджег дом Хаки. Рагнхильда выскочила навстречу своим спасителям, они ее подхватили и помчались по заснеженному озеру. Когда погоня добралась до озера и обнаружила, что саней с упряжкой северных оленей и след простыл, Хаки понял, что никогда их не догонит и никогда не сможет пережить позора, потеряв и руку и невесту. Он сам бросился на меч, чтобы в Вальгалле воскреснуть целым и невредимым. Так Хальвдан получил самую обворожительную невесту Севера и единственную, что могла бы нравом сравняться с будущей свекровью, и сделал это в самый последний момент, когда она еще была, несмотря на свое двусмысленное положение, девственницей — по крайней мере, в это он всегда свято верил. Вскоре она тоже родила сына, Харальда, которого в противоположность отцу прозвали Светловолосым.
Таков был ряд правителей Западного Фолда в те времена, когда жрецы Пути осели здесь и сделали торговый город Каупанг своей штаб-квартирой: сначала король Гутрот, потом король Олаф, потом король Олаф и король Хальвдан вместе, причем Харальд Светловолосый был единственным наследником их обоих. И столь же значительными, как любой из этих мужчин, были королева Аза, мать Хальвдана, и королева Рагнхильда, мать Харальда.
* * *Сидя на скамье перед открытом окном дома в Гедебю, дьякон Эркенберт старательно записал имена обоих — короля Хальвдана (Черного) и короля Олафа (Эльфа Гейрстата, что бы это ни означало) и добавил названия их королевств: Восточный Фолд и Западный Фолд, оба — части того целого, которое называют Northr Vegr, Норвегия. Он не думал, что один из них и есть тот человек, которого ему нужно найти. Олаф-Эльф, наверняка нет. В заметках Эркенберта значилось, что это человек в возрасте за пятьдесят, известен неудачливостью, хотя ему и посчастливилось сохранить свое королевство. Но он также не встречался ни в одном из составленных Эркенбертом списков — основанных, впрочем, лишь на ненадежной и неполной человеческой памяти, — списков тех, кто принимал и кто не принимал участие в великом набеге на Гамбург, когда пропало Святое Копье Лонгинуса.
Другая кандидатура выглядит чуть получше. Его многие боятся и уважают, что-то вроде великого завоевателя в масштабе мелких северных стран, как говорят, он — главное в Норвегии препятствие для пытающихся расширить свои владения Рагнарссонов. Его корабли охотно вступают в бой и удерживают всех нарушителей границ на почтительном расстоянии. И все же Эркенберт не считал, что Хальвдан подходит по всем статьям. Когда Бруно поручил дьякону собрать всю доступную информацию о вождях, ярлах и королях Скандинавии, чтобы попытаться определить, к кому могло попасть Священное Копье, он распорядился учитывать три вещи. Во-первых, успех. Во-вторых, связь с разграблением Гамбурга. В-третьих, неожиданное изменение: успех, внезапно сменивший прежние неудачи, может свидетельствовать о могучем влиянии святой реликвии лучше, чем что бы то ни было. К Хальвдану это не относилось. Казалось, на свой путь к власти он стал твердой ногой с самого рождения или, по крайней мере, с ранней юности.
Против своей воли — потому что он не хотел ехать с заданием на Север, а предпочел бы остаться в Кельне или Трире, или даже в Гамбурге, или Бремене, раскрывая новые загадки довлеющего над королями рока, — Эркенберт начал увлекаться интеллектуальными трудностями проблемы, которую поставил перед ним графский сын Бруно.
— Кто-то должен знать ответ, — сказал Бруно. — Они просто не подозревают, что знают. Спрашивай всех встреченных обо всем на свете. Записывай все ответы. И посмотри, что будет вырисовываться.
Так Эркенберт и поступил. Он начал расспросы с нескольких людей, обращенных Орденом в Гедебю, — не очень ценные информаторы, по большей части женщины и рабы, которые ничего не знали о делах сильных мира сего; затем перешел к христианским священникам, которых Орден спас, а потом к стражникам короля Хрорика, которые разговаривали с ним из вежливости, и наконец щедрой рукой наливая южное вино, беседовал со шкиперами и рулевыми приходящих кораблей, многие из которых сами были знаменитыми воинами, не хуже шлюх разбирающимися в прихотях судьбы.
От дверей упала тень, и старший рыцарь Ордена Копья, сам Бруно, протиснул в проем свои немыслимо широкие плечи. Он, как всегда, был щедр на улыбку.
— На кого сегодня ставим? — спросил он. — Появились новые темные лошадки на наших скачках?
Эркенберт покачал головой.
— Если, как ты говоришь, мы уже слышали ответ, значит, я не смог его понять, — сказал он. — Под твою схему лучше всех по-прежнему подходит тот человек, что убил Ивара и победил Карла. Он появился ниоткуда. Все только и говорят о его подвигах и его удачливости. Он тесно связан с Вигой-Брандом, Брандом-Убийцей, который точно был тогда в Гамбурге.
Бруно с сожалением покачал головой.
— Я тоже так думал, — признался он. — Вплоть до того момента, когда поговорил с ним. Он очень таинственный, и думаю, он может иметь со всем этим что-то общее. Однако у него было только одно оружие, правда, копье, но не то Копье. Слишком новое, другой формы, с вырезанными языческими рунами, хотя я и не смог их прочитать. Думаю, ты вбил его имя себе в голову и никак не хочешь с ним расстаться. Может быть, это и мешает тебе узнать настоящего владельца. Расскажи мне побольше об этих языческих королях.
Эркенберт пожал плечами и в который раз взялся за кипу своих пергаментов.
