Сын помещика 2 - Никита Васильевич Семин
— Добре, — кивнул отец, и у него словно груз с плеч упал. — Так и поступим.
После этого я уточнил, как называются наши деревни, где они расположены — а то я лишь те, что по дороге в Дубовку видел, да спросил имена старост. Когда отец мне все рассказал, как раз и Еремей с сыном прибыли.
Митрофан был почти полной копией своего отца, только моложе. И борода у него не русая с проседью, как у Еремея, а рыжая, а взгляд с небольшим прищуром, что придавало ему хитрое выражение.
— Отец твой прочит тебя мне в конюхи, заместо Акима, — сказал ему мой папа, — а ты сам что скажешь?
— Как прикажете, барин, — поклонился мужик, — в конюхи — так в конюхи.
— Ежели откажешься, неволить не буду. Знаю, что у тебя жинка с детками малыми.
Митрофан покосился на отца, но все равно снова подтвердил, что отказываться не будет.
— Что ж. Беру тебя с испытательным сроком. Ежели не понравишься, верну обратно. До того пока так и будешь крепостным числиться.
— А долго энтот срок-то будет, барин? — осторожно поинтересовался Митрофан.
— До месяца. Могу и раньше перевести, коли нареканий к тебе не будет.
Больше вопросов у мужика не было, и отец отправил его вещи свои в комнату к Корнею переносить, да семью «обрадовать». Я тоже задерживаться не стал. Взял свой портфель учебный, кинул в него тетрадку с чистыми листами, канцелярию, да и пошел к Корнею. Тот уже ждал меня в конюшне. Лошадь еще не была оседлана, но много времени у мужика на это не ушло.
— Подсоби, — попросил я его, когда к седлу приторочил портфель.
С помощью Корнея я довольно быстро вскочил в седло и натянул поводья. Лошадью всхрапнула и стала пятиться.
— Полегче, барин, — сказал мужик, — она смирная, лютовать с ней не надо.
Ну не говорить же ему, что я первый раз в седле и понятия не имею, как на ней ездить? Хорошо хоть со стороны недавно видел, как князь со своей лошадью управлялся. Потянув поводья вправо, я добился того, что лошадь развернулась к выходу из конюшни, после чего не сильно ударил ее пятками по бокам. Вроде сделал все верно, потому как он перешла на шаг, и вскоре я уже выезжал на дорогу.
Первое время было непривычно. Особенно было неудобно для задницы. Если ехать шагом — еще туда-сюда, но стоило чуть ее пришпорить, как круп лошади бил снизу, меня подбрасывало, а спина животного уходила вниз… чтобы через мгновение вернуться обратно — ровно тогда, как я под своим собственным весом опускался обратно. Требовалась сноровка, чтобы поймать этот ритм, упираясь ногами в стремя. Чую, когда вернусь, сидеть без болевых ощущений я не смогу.
* * *
— Еремей Трофимыч, да за что же вы мужа моего, сына своего в конюхи отдаете⁈ — ворвалась к старосте женщина.
Серафима была такой же худенькой, как и Митрофан, и не менее бойкой на язык. Только и разницы, что она никогда первой никому колкости не говорила, зато отпор такой могла дать, что сам не рад будешь. Вот ее никто и не трогал. Но если уж пошла в атаку — то тут лишь молчать оставалось, или признавать свою вину и извиняться. Этого разговора Еремей ждал, знал, что Серафима вопросы задавать будет, и уже подготовился. Но даже несмотря на это, при звуках голоса женщины аж вздрогнул.
— Сына я своего спасаю, — буркнул староста. — Забыла, как его мужики охаживали в всесвятское воскресенье? Как он день следующий с лавки встать не мог? Али не жалко тебе его?
— Ты мне, Еремей Трофимыч, зубы то не заговаривай! — возмутилась баба. — Помню я все. Да токмо — надел то наш, кому теперича достанется? Без Митрофанушки моего некому его обхаживать. Да я бы и сама могла, так ведь вой на всю деревню поднимется! Что мы с Егоркой и Варварой зимой снедать будем? Как жить дальше?
— Никого общество без помощи не оставляло никогда. И вас не оставим и на улицу не погоним. Не нагнетай!
— Ага, зато приживалкой меня обзовут, этого вы хотите? А Варварушке как приданое собирать? А Егорку кто учить будет землю поднимать?
— Иван есть, он всему научит. Да ты все и сама знаешь, чего воешь-то⁈ — возмутился старик. — Али мы не семья? Не бросим, и Митрофан то знает. Коли ты бы знала, барин предлагал ему отказаться, но он же сам согласие дал. Вот и подумай, а уж не от тебя ли он сбежать решился?
— Значит, я плохая баба? — прищурилась Серафима. — Зато ты, Еремей Трофимыч, мужик хоть куда! И жена твоя такая радая, что у колодца постоянно о том талдычит. Все уши уже прожужжала, какой ты сильный да могучий. Как Муромец из былин — тоже на печи лежишь, часа своего ждешь! — с сарказмом плюнула женщина. — А ум-то твой так светел, что…
— Хватит! — оборвал ее староста. — Барин свое слово сказал, а Митрофан не отказывался. У него и спрашивай, почему он согласился, а меня — не трожь.
— Но ведь ты барину-то предложил его в конюхи взять? — не сдавалась Серафима.
— И что? Я сказал — мне сын живой нужен. Пусть и конюхом, но — живой!
— Как Аким? — поджала задрожавшие губы баба.
— Так вот чего тебя трясет, — понятливо кивнул старик. — Не переживай, ежели Митрофан сам какую провинность не заработает, никто его попусту там сечь не будет.
— Так вы ведь знаете его, — рухнула на лавку женщина, — не удержит он язык за зубами. Тут-то в деревне ладно — ну били его мужики, и что? А если он про барина или его семью что скажет? А даже если не скажет, а тем лишь привидится чего нехорошее? Тоже ведь плетью забьют.
— Знаю я Митрофана, сын все же мой, — глухо обронил Еремей. — Потому и уверен — дурного про барина и его семью он ничего не скажет. И этого мне достаточно, чтобы быть покойным за него. Зато про деревенских сможет теперь без опаски болтать. Дворового слугу забивать до того, что тот встать не может день, никто не решится.
* * *
Митрофан с интересом осматривал «свои» новые владения. Конюшня у барина была на зависть всей деревне. Тут и стойла по уму сделаны, и сбруя не чета крестьянской, да
