Ревизор: возвращение в СССР 30 - Серж Винтеркей
Брагин-старший молча скинул ботинки и, увидев выглядывающую с кухни Женю, пошёл на кухню и сел на ближайший табурет. Он явно плохо себя чувствовал и Женя быстро подала ему горячего чаю, благо чайник стоял на плите горячий.
— Дети, что вы такое удумали? — устало спросил он. — Я был у твоих родителей, — взглянул он на Женю, — они сказали, вы ребёнка усыновлять собрались?
— Да, — ответил Костя.
— Ну, зачем? С чего вы взяли, что у вас своих детей не будет? Вы что, уже пятнадцать лет женаты? Пятнадцать лет бесплодных попыток за плечами? Или вам по тридцать пять уже? Вот чего вы придумали?
— Пап, да не в попытках дело, — попробовал объяснить Костя, — а в ребёнке…
— Чужих детей не бывает, — добавила Женя.
— Не говорите глупостей! — взорвался генерал. — Вы сами ещё дети! Не понимаете ничего… Вас к усыновлению и не допустит никто, два студента-очника! О чём вы только думаете, вообще?
— О том, что где-то есть сиротка, у которой нет ни отца, ни матери, — насупившись и скрестив руки на груди, ответила Женя. — Почему мы не можем подарить ей семью?
— Да зачем вам это надо? — раздражённо спросил генерал.
— Ни зачем, — упрямо ответила Женя. — А чтобы поступить по-человечески. Как порядочные люди.
— А мы все старые дураки, которые детей не усыновляли, значит, непорядочные? — вскочил Брагин-старший. — Ты хоть понимаешь, что это такое — чужой ребёнок?
— Чужих детей не бывает, — опять повторила Женя, насупившись. — И мы возьмём ребёнка.
— Себе жизнь сломаете, ребёнка сделаете несчастным! — разнервничался генерал. — А наиграетесь, что вы с ним сделаете? Обратно сдадите? Или родителям подбросите?
Видя, что он уже на пределе, Костя с Женей, переглянувшись, промолчали. Генерал тоже, почувствовав, что вот-вот наговорит лишнего, решил уйти, надеясь, что дети сами откажутся от этой идеи, когда поймут, как это сложно оформить усыновление. Может, проблема эта ещё сама собой рассосётся и совершенно не стоит сейчас ругаться, спорить и чёрт знает в чём друг друга обвинять.
Он ушёл, что-то буркнув на прощание, а Женя обессиленно плюхнулась на табуретку и начала плакать.
— Проще было бы не советоваться ни с кем, — заметил Костя. — Поставили бы всех перед фактом, а дальше как хотят.
— Разве так можно? — спросила Женя, подняв на него заплаканные глаза.
— Не знаю. Но всем было бы спокойней. Нам так точно.
* * *
По дороге в Коростово мне вдруг пришла в голову мысль, что в кандидаты в члены КПСС меня приняли, а Межуеву я об этом не сообщил. Нехорошо… Как же нехорошо получилось… Впрочем, неудивительно, что из головы вылетело, столько всего навалилось. Одна сплошная беготня и нервотрёпка всю прошедшую неделю. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда. Надо обязательно позвонить Межуеву, отметиться и поблагодарить ещё раз. Всё-таки, дать поручительство в члены КПСС, по нынешним временам — это очень серьёзно.
Меня в деревне не ждали и от этого встреча получилась ещё более эмоциональной. Передал собранные по квартирам передачки, а от себя вручил копчёной колбасы из наших домашних запасов.
Детей дома не было. Оказывается, деды ушли с ними гулять. А остальные домочадцы пахали, чтобы они жили красиво. Ирина Леонидовна малышам крольчатину перекручивала второй раз на мясорубке. Бабушка варёные овощи толкушкой мяла, а Никифоровна для них одежду гладила.
— Сейчас уже скоро придут, — подмигнула она. — Голод не тётка.
И действительно, минут через двадцать они вернулись. Дети ко мне сразу потянулись. Взял их на руки и держал, пока их кормили. Потом бабушка с Ириной Леонидовной пошли их укладывать, а мы с дедами насчёт бани говорили. Они уже договорились в совхозе насчёт сруба и досок. И с людьми переговорили предварительно, кто будет сруб рубить.
— Надо к заливке фундамента готовиться, — заметил Трофим.
— Угу, — задумчиво кивнул я.
Надо мне узнать, когда Мещеряков освободится, чтобы в Городню ехать. Сразу бы с прорабом и насчёт своей стройки перетёр. Но Мещерякову сейчас не до строительства… Проблемы Захарова, видимо, еще не рассосались, да я его еще и нумизматической темой подгрузил дополнительно. Ладно, в понедельник сам прораба наберу. Встретимся и поговорим с ним.
Потом мы сели обедать, а затем все решили разойтись по комнатам отдохнуть, пока возможность есть. Не стал дольше оставаться, попрощался со всеми, чмокнул уже заснувших пацанов и поехал в Москву. Успокоился зато, и Галию успокою, когда снова позвонит.
* * *
Москва. Квартира Захарова.
Захаров закрылся в кабинете и потягивал коньяк в тишине. Настроение должно было бы быть приподнятое, всё-таки, по имеющейся информации, кресло своё за собой сохранил, но накатило такое обессиленное состояние, что он сам удивился.
По самому краю в этот раз прошёл, — думал он. — Как же так получилось? Не первый же год уже в системе… Что я сделал не так?
Он вспомнил, в каком он был безнадёжном положении, вспомнил про Ивлева.
Это до какого отчаяния надо было дойти, чтобы к пацану за советом обратиться? — с недоумением оглядывался он назад. — Но самое странное, что сработало, его совет помог. Эти молодые, похоже, в некоторых вещах разбираются не хуже нас, а в чём-то и лучше. Взять тех же Бортко и Сатчана, тоже хваткие. Но до Ивлева им, конечно, далеко. Правильно я тогда принял решение увеличить ему процент. И вообще, по-хорошему, я теперь его должник и надо бы процент ему поднять больше, чем тогда планировал. Ну а что ещё? Пацан резко взялся, у него всё уже есть… Вот чем его ещё отблагодарить?
* * *
Воронеж.
Покопавшись в косметичке Галии, Валерий заметно воспрял духом. Как нормальный художник, увидев перед собой отличные кисти и краски, он сразу переключился на мысленное создание нового образа.
Ловя на себе его блуждающий взгляд, Галия поняла, что за его душевное спокойствие можно больше не волноваться, он уже в работе.
— Галия, самое главное, — наставляла её Элла Родионовна, — не высовывай руки из-под накидки. Что бы не происходило. Поняла?
— Почему? — удивилась та.
— Потому что мастерам начисляют штрафные
