Гибель титанов ч.1 - Дмитрий Чайка
— Ах ты ж… Самослав даже есть перестал и отложил вилку для салата, которой он только что кощунственно ковырял мясо. Герб! Не было тут гербов. Знамена были, вроде лабарума у ромеев или Деравш Кавиани у персов. Впрочем, священное знамя Сасанидов халиф Умар приказал сжечь. А гербов не было. А ведь это огромная возможность!
Герб страны, гербы знатных семейств. Все это еще будет. Так почему бы и нет? Ведь бояре передерутся за такую честь. Дать герб, лишить герба за проступок… В стране, которая стремительно превращалась в одну большую армию, это могло сыграть огромную роль. Но какой герб выбрать для Словении? Ну, очевидно же! Двуглавый орел, символизирующий власть над двумя континентами — Европой и Африкой. Да, он украден у древних хеттов, но кто об этом помнит? Римляне от своего орла уже отказались, заменив его Христом. Нужен знак, наполненный глубоким смыслом. И тогда простой и незатейливый герб станет для его потомков цепью куда более толстой, чем родственные узы. Здешние люди, помешанные на символизме и ритуалах, ни за что не захотят его лишиться. Для них это станет разрушением основ.
А ведь раскол страны — и есть попрание священного герба. Все равно что одну голову орлу отрезать. Хоть и смешно это выглядело для человека будущего с его цинизмом и неверием, здесь это стало бы шагом колоссальной важности. За легионную аквилу люди на верную смерть шли. Ромейский лабарум полусотня лучших воинов охраняет. А когда Ираклий старинные штандарты, захваченные у Марка Красса еще в прошлом тысячелетии, из Ктесифона вернул, в Константинополе случился коллективный припадок патриотизма. Нет, такую возможность упускать никак нельзя! Но и спешить нельзя тоже. Потому как он сделал далеко не все из того, что наметил на этот год. И, ко всеобщему изумлению, князь ответил так:
— Вопрос с пуговицами я прошу отложить на осень. Он слишком важен, чтобы решать его за обедом.
— Да? — обе его жены выглядели крайне удивленными. И даже тени осознания не появилось на их лицах. Владимир и Мария переглянулись, и только что у виска не покрутили, поражаясь стариковскому заскоку отца. А вот на лице Берислава мелькнула дымка понимания.
— Символ! — с удовольствием глядя на удивленные лица, пояснил Самослав. — На пуговицах выбьем символ нашей страны. А вот появится он только осенью, когда я… В общем, осенью!
— Вот оно что! — задумчиво сказала Людмила. — Хотели пяток мастеров посадить, а теперь такой малостью никак не обойтись.
— Мануфактура, не меньше, — поддержала ее Мария. — Нам же и на войско нужно пуговицы сделать. Батистовые портянки носить будем, подружка!
— А еще знамена, — не меняясь в лице, ответил Самослав. — Для каждой тагмы, и для каждого легиона. Но тут, женушки дорогие, вы много не заработаете. Это же все равно что из одного кармана в другой переложить.
Судя по просветлевшим лицам княгинь, они его идею уловили с ходу и теперь размышляли, как бы им переложить те деньги из одного кармана в другой, потому как этот самый другой был их собственным карманом. А на наполнение кармана первого им было глубоко наплевать. Это уже не их забота.
— Ты хочешь создать символ для всей страны, отец? — почтительно спросил Берислав, который ел немного и быстро, потому как к еде был довольно равнодушен. Его брат, по привычке, усвоенной в Сотне, управился еще быстрее и теперь ждал десерт.
— Хочу, — кивнул Самослав. — Он должен будет показывать нашу мощь.
— Дракон! — азартно крикнул Владимир, который чуть ли не каждый вечер любовался на ту игрушку, что подарила ему мать. — Он самый умный и мудрый.
— Мы не китайцы, — покачал головой Самослав. — Тут никаких драконов никто не знает. Кто за знамя с какой-то непонятной китайской ящерицей умирать станет?
Владимир насупился и отвернулся. Он на драконах был помешан.
— А что случится осенью, отец? — продолжил Берислав, который уловил главное.
— Осенью решится многое, — ответил князь. — Решится будущее нашей страны, и ваше будущее тоже. Будет большой поход, и вы все в нем участвуете.
— Ух ты! — восторженно выдохнули мальчишки. Им ужасно хотелось в поход. И они до смерти завидовали братцу Кию, который в такой поход уже ушел.
Семья ушла, а князь налил себе кофе и погрузился в чтение газеты «Известия». Выпуск стал еженедельным, и чувствовался явный профессиональный рост. Беглые бургундские монахи взялись за дело с размахом. Стоимость газеты кусалась — гривенник за выпуск. А потому люди победнее покупали ее в складчину и читали по очереди, смакуя каждую букву из того, что написано.
— Та-ак! — великий князь отхлебнул кофе и начал бурчать себе под нос, комментируя новости. — Что тут у нас? Томислав, сын Тура Горановича, объявляет о помолвке с девицей Клавдией, дочерью почтенного Максима. Ишь ты! Как время-то летит! Уже лет по восемь обоим.
Он отхлебнул еще кофе и причмокнул от удовольствия. Это зерно выращено на Сокотре и обжарено на славу. Молока надо добавить в следующий раз.
— Распродажа ковров из Персии… Новый закон о земле! Отлично!… Требуется бригада каменщиков на строительство крепости Измаил. Конкурс! Ишь ты! Заработала-таки тендерная система… Император Константин третий помер. Ну тоже мне новость… Ставки на скачки… Племя сабир против племени тарниах. Два к полутора…
Самослав пробегал взглядом строку за строкой и медленно наливался кровью. Он, наконец, добрался до передовицы. Князь, как и любой нормальный мужик, газету начинал читать сзади.
«Почтенная Одила Лотаровна уведомляет публику, что достигла брачного возраста и переезжает в дом мужа Владислава, внука сиятельного боярина Люта. Девичник ожидается сразу после окончания Великого поста… На Одиле Лотаровне будет надето… На праздник приглашены… На них будет надето… На стол подадут…».
— Стража! — заорал побагровевший князь. — Газетчиков сюда. Быстро!
Не прошло и получаса, как два римлянина, которых судя по виду, вытащили прямо из таверны, стояли перед ним, трясясь как осиновый лист. Они никогда еще не видели государя в такой ярости.
— Это что? — прошипел Самослав, тыча пальцем в передовицу.
— Это газета «Известия», великий государь, — ответили, переглянувшись, беглые монахи. — А в ней новости.
— Вы зачем эту чушь печатаете? — заревел князь и бросил в них лист, смятый в комок.
—
