Книга пятая. Вестник и Крымская война - Роман Вадимович Беркутов
Нахимов достал платок и вытер проступивший со лба пот.
— Я глубоко сожалею о потере клипера и команды. Никто не мог себе и представить, что турки зайдут так далеко. Но это только подтверждает мою правоту. Сколько он продержался? Да еще и забрал с собой фрегат! Это какое мужество! Я уже написал его величеству, по поводу героизма всего экипажа. Более того, совет офицеров решил собрать средства для помощи семьям.
Гриффит посмотрел адмиралу прямо в глаза и спокойно сказал:
— Спасибо. Мы, а это не только я, но и обычные моряки ценим это, — Гриффит замолчал, борясь с внутренним желанием.
Нахимов это заметил и не стал мешать, поклонился и направился в сторону выхода.
— Подождите, — его в спину догнал голос Гриффита.
— Да?
— Адмирал, я слышал, что вы с радостью принимаете все новинки флота, в отличии от ваших коллег.
— Это вы так назвали морских офицеров “дремучими”? — Усмехнулся Нахимов, и широко улыбнулся, показывая что просто шутит.
— Возможно, — дипломатично ответил Артур, — вы видели “Комара”?
— Это тот быстрый кораблик, который доставил господина Демидова с выжившими? — Нахимов навострил уши и подошел ближе, — да, да, наслышал. Очень быстрый.
Гриффит повернулся к Захарченко, как бы спрашивая разрешения, тот ответил кивком.
— Уверен, что вы бы могли реквизировать его… Команда точно не будет против. Уверен, что вы найдете ему применение.
— Да, вышел бы отличный разведчик, только вот, — Павел Степанович нахмурился, — на нем же нет оружия.
— Это можно поправить.
— Предлагаете поставить наши бомбические орудия? Они хорошо себя показали на “Зорком”.
— Нет, даже эти короткоствольные пушечки будут слишком тяжелыми. А вот наша сорокопятка… — Гриффит руками в воздухе описал контуры корабля.
— Признаться, на меня и так косо смотря из-за этих орудий, а что сам экипаж?
— Экипаж точно не будет против, — заверил Гриффит, — можно даже что-нибудь еще поместить. Например над рубкой поставить пулемет.
Тут Павел Степанович не выдержал и по доброму засмеялся.
— Извольте, но он будет как горох по линейным кораблям.
— Эх, где наша не тонула, — вмешался Захарченко, — ваше высоко святейшество, недавно пришла новая версия “Морская”.
— И в чем отличие? — Нахимову понравилась эта игра, где он слово за слово вытягивает из пары офицеров что-то интересное, заставляя их бороться с собой.
— Если коротко, то в размерах, — высказался Гриффит, — там всего пятьсот выстрелов, и перезарядиться можно будет только на берегу или… Не важно. Только на берегу, — он закрыл тему, словно ничего больше и не хотел говорить.
— Очень, очень интересно, — Нахимов прям расцветал на глазах, — тогда договорились. И у меня еще вопрос.
— Конечно, — кивнул Гриффит.
— Недавно закончили строительство тридцатой и тридцать пятой башенных орудийных батарей, да и на высоте, как ее там, Сепун-гора, достраивается какая-то батарея. Так вот у меня возник вопрос: там же своеобразный металлический колпак с дульно зарядными орудиями, а почему туда не поставили ваши, казнозарядные? Особенно сейчас, когда вся армия на них переходит.
— Но не флот, — заметил Гриффит.
— Ясно, — Нахимов потерял задор, — значит, не простил.
— Простите? Я вас не понял? — спросил ирландец.
— Я говорю, что Вадим Беркутов не простил отставку Горынина флоту.
Михаил и Артур переглянулись.
— Вы думаете, что все из-за этого? — уточнил Михаил.
— Да. Я знаю как показывали и как принимали новые пехотные орудия, — сказал Нахимов, — и очень сожалею, что мы не смогли вовремя договориться. Ну да чего же теперь. Всего доброго господа.
Он поклонился и ушел.
Михаил же медленно повернулся к Артуру.
— Комар? Серьезно? А кто меня тут успокаивал, чтобы я чего лишнего не сказал?
— Миша, ну что ты хочешь? У меня же сердце не из камня. А перед Вадимом Борисовичем, я сам отчитаюсь.
***
20 сентября. Дом офицеров.
По какому-то очередному пустому поводу проводили бал, куда созвали морских и пехотных офицеров расквартированных в Севастополе. Адмирал Нахимов вот уже две недели, как пытался попасть на прием к светлейшему князю Меншикову, поставленному императором ответственным за командование войск в Крыму. Если бы не возможность поймать князя. То адмирал бы и не показался здесь, в штабе скопилось слишком много дел.
— Ваше превосходительство, — отвлек знакомый голос Нахимова от размышлений, — ваше превосходительство, его светлость приглашает вас для очень важного разговора.
Павел Степанович прошел через зал гарцующих в вальсе пар, чтобы встретиться с светлейшим князем у входа в отдельный кабинет.
— Ваше превосходительство, я уверен, что вы простите мою занятость. Здесь конечно, не место для серьезных разговоров, но обстоятельства вынуждают, — он показал на кабинет.
От музыки в зале кабинет отрезала не только толстая дубовая дверь, но и удобная расписная штора. Стены кабинета украшали плиты из мрамора, в углу приютился аккуратный камин. Чуть выше плеча висели полки с книгами о мореходстве и атласами.
Первым говорить начал Меншиков:
— Пришла телеграмма из Петербурга. Его императорское величество окончательно решил с наступлением на Молдавию и Валахию, в ответ на грубую выходку. Это как вы понимаете, будет означать войну, и мы должны быть готовы.
Они сели за чайный столик. Нахимов поправил узкий воротник и заговорил:
— Ваша светлость, у англичан и французов винтовые корабли, у нас парусные. Поэтому, мы должны держать ключи от проливов в своих руках. У турков тридцать девять, хм, прошу прощения, тридцать восемь кораблей. Это две тысячи двести пушек. И только треть из этих сил может нам преградить путь к Босфору.
Князь кивнул.
— План смелый, красивый. Я ничего возразить не могу, — он приложил руку к груди, — Павел Степанович, я восхищен, вашим равновесием ума и фантазией.
Нахимов воодушевился и пододвинулся, ближе.
— Отлично! И самое главное, это время, время! Ваша светлость, каждый день, дорог.
— Да, да, да, да, — кивнул Меншиков, — только если бы его действительно нужно было осуществить.
— Как?
Нахимов от удивления, даже не сразу заметил, что сидит с открытым ртом.
— Понимаете, план был бы нужен, если бы существовала опасность нападения европейского флота на Черное море, но ведь такой опасности нет, — принялся объяснять светлейший князь, — они
