Град обреченный - Герман Иванович Романов
— Ты меня спас, уберег — а то бы убили сегодня.
Пашка погладил холодную сталь пистолета, даже в сумерках увидел на деревянном ложе царапину, оставленную клинком — еле заметную, а вот на самом стволе почему-то никаких следов не разглядел, хотя именно им отбил удар. А дальше время будто замедлилось, словно по кадрам стали съемку показывать. Он вскинул ствол и тут увидел свинцовую пулю, что из него выпала. Наклоняться, поднимать ее было поздно — убьют в эту секунду же, он не сколько понял это, ощутил. И пальцы левой руки оттянули курок, откинулось огниво, открылась полка, показав насыпанный в нее порох. И неожиданно для себя потянул спусковой крючок — пирит в зажиме щелкнул по огниву, сноп искр упал вниз. И вспышка произошла в ту секунду, когда он чуть ли не ткнул стволом в бородатую морду…
— Ух-ты, уй…
Теперь тошноту он не сдержал, бросил все, отбежал к кустам, на ветвях набухала листва, наклонился — и съеденная перловая каша с мясом стала удобрением. Рвало его долго и капитально — страшно снова унюхать запах обожженного, даже горелого человеческого мяса. Это он запомнит до конца жизни — как из ствола вырвался огненный вихрь, как ударил по лицу московита. И жуткий нечеловеческий вопль, что потом раздался, и на такой высокой ноте, что сердце в груди чуть не замерло.
«Москвич» упал, забился, прижимая ладони к обожженному лицу. Выл, не переставая, то громче, то тише, хрипел, порой страшно ругался, и теперь Пашка хорошо понимал его речь — ему обещали долгую и очень мучительную смерть, описывая способы казни, которой предадут. Никогда не подумал бы, что в старину могут ругаться совсем так же, как в его времени. Вот только угрозы были вполне реальными, в том не приходилось сомневаться. Так и сидел парень в углу, ошарашенно мотая головой, не обращая внимания ни на выстрелы, ни на взрыв, ни на внезапно наступившую тишину. Пришел в себя, только когда вопли на той стороне бревенчатой стены прекратились, и перешли в тихие протяжные стоны.
Пашка тут же выглянул, но соблюдал осторожность. Подвигло его на это как любопытство, так и громкие голоса реконструкторов, торжествующих победу над неприятелем. Реальную победу, отнюдь не игровую — запах смерти присутствовал везде, он был физически ощутим, и настолько стойким, что его чувствовали все участники этого страшного «действа», как потом сами мужики признавались.
Выглянул, и услышал зловещие слова — «а глазонек у тебя нет, борода многогрешная — за меня славно потрудились». И тут на Пашку посмотрел подошедший «бутырец», в руке которого была шпага — со стального клинка капала на землю багряная кровь. Взгляд был страшным, насмешливым и «пустым» — будто сама смерть из глаз смотрела. В два кхеканья реконструктор добил «москвича», дважды пырнув тело острием — стоны прекратились и тот затих, уже навечно. Второй раз Пашка увидел его тело, уже занесенное в дом — тот перед уходом подожгли сами местные, что пришли с телегами, и черный дым вскоре превратился в столб…
— Вот, глотни чая, поможет. Да, меня Серегой зовут, а то я тебя знаю, а ты меня нет. Не переживай, так по первому разу всегда бывает, потом потихоньку привыкаешь, сердце будто в камень превращается.
Холодный чай действительно помог, вернувшийся от кустиков Пашка понемногу пришел в себя. А вот мужика, что ему помог, он боялся — хорошо видел, как тот совершенно хладнокровно переколол мертвых и немногих живых «москвичей». А сейчас у этого убийцы взгляд совершенно нормальный, человеческий что ли, обычный — взглянешь, и никогда не подумаешь, что этот Серега на такие вещи, что в уме не укладываются, способен.
— Я ведь такой как ты был, когда друга своего закадычного, в мешок собирал. В засаду попали, его с брони скинуло, а когда вернулись, «духи» его на кусочки разделали. Вот с той поры я «бородатым», любым, кто меня убить пытаются, «подход» свой имею. А раз пока жив, то им не повезло, значит. Мы тут по фестивалям ездили, а тут раз и все — «игры закончены», паря. Теперь реальность пошла, а жизнь штука серьезная, если ты не убьешь, то тебя самого непременно завалят. Вот такая нехитрая философия, братишка…
«Афганец» усмехнулся, извлек из пачки сигарету — прикрывая огонек зажигалки, закурил. Пыхнул дымком, и с доброй улыбкой, по-настоящему доброй, без всякой насмешки или фальши, посмотрел на Пашку — пламя костра хорошо освещало его лицо.
— Ты хорошо держался, не скулил, не подвел, и хватка есть. А теперь послушай меня — в этом мире все намного проще, чем у нас там — человеку нет нужды зверя в себе сдерживать. Хотя условности, конечно, соблюдать нужно. Тут девка одна вертелась, на тебя посматривала. Завтра с утра я сделаю так, что ее к тебе на телегу усажу. Ты ее поспрашивай, что к чему, и как тут живут. Нам любая информация впрок пойдет. Но не увлекайся — исподволь спрашивай — девчонке тут явно не сладко живется, а нам информатор нужен, как и верный человечек. Да и обстирывать народ надобно — «Воевода» потому и попросил тебя за ней присмотреть. Дело ведь молодое… Ты это чего, баб что ли не пробовал?
Пашка чувствовал что краснеет, щеки будто кипятком налились — ему было стыдно. Все парни как парни, а на него девчонки даже не смотрели — «хромоногий уродец» не для них, все принцессы, короны на головах. Он для них всегда чужой был, одни насмешки терпел, издевались бестии. Никогда не думал, что такие
