Нерушимый 7 - Денис Ратманов
— Я ж сказал, что Рина поможет! — радостно объявил Клык, он вообще не почуял, что в воздухе запахло изменой.
Я глянул на лодыжку Микроба и обалдел: отек спал, остался лишь наливающийся синяк. И тут до меня дошло.
К этому моменту Дарина подошла двери, надела одну босоножку, вторую, резко обернулась и поспешила прочь.
— За мной не ходить, — рыкнул я и рванул за ней.
— Что происходит? — крикнул Мика вдогонку.
— А ведь не болит! Эк она мне вывих вправила, почти не больно…
Я захлопнул дверь, отсекая звуки, бросился за Риной по ступенькам, крикнув:
— Стой!
Но она и не подумала остановиться. Я выбежал в ночь, рванул за ее удаляющейся фигуркой.
— Ты ведешь себя глупо! Я все понял.
Она остановилась, как подстреленная — черный силуэт на фоне яркого фонарного света, бьющего ей в спину.
— Че орете, черти?! — крикнула старуха в окно первого этажа. — Пошли отсюда вон! Дайте поспать.
Хотелось послать бабку нахрен, но я был неправ, потому смолчал, поравнялся с Риной. Она смотрела в сторону, ноздри ее раздувались. Вскинув голову, она прошептала сквозь зубы:
— И что ты понял?
— Дар, — прошептал я одними губами. — Это ведь твой дар — лечить. Ты — хилер.
Она скривилась.
— Чего это я киллер?
Ах ну да, здесь не играют в ММО РПГ, в которые я резался в том мире.
— Лекарь, не киллер.
— Как ты понял? Впрочем… все, я спалилась, сушите весла?
Я мотнул головой.
— Нет…
Дарина брякнулась на колени, сложила руки на груди.
— Не говори никому, пожалуйста!
Я подхватил ее поставил на ноги, поймав недоуменный взгляд мужика, выгуливающего спаниэля на детской площадке.
— Не скажу. Просто я такой же, вот и понял.
Она округлила глаза, открыла и закрыла рот, часто-пречасто заморгала.
— И частично спалился, — признался я и направился к детской площадке. — Идем поговорим, заодно и урода этого с собакой шуганем. Не бойся, я тебя не выдам.
Пошел, блин, навал! Семерка в больнице, теперь, вот, Рина трясущаяся. Никогда ее в таком состоянии не видел. Я встряхнул ее.
— Эй, ты чего? Все ведь хорошо.
— Ага — хорошо, — проворчала она, — дед рассказывал, как это… хорошо.
Я оседлал качели, взялся за ручки, торчащие из головы пластиковой лошадки, и оттолкнулся, чтобы второй край качели опустился. Рина вспорхнула на него, мы качнулись пару раз вверх-вниз. Хозяин спаниэля зыркнул недовольно и увел собаку окроплять не гномиков в песочнице, а кусты в клумбе.
Вспомнились слова Витаутовича, что два самородка в одном месте — это странно. Теперь нас, выходит, трое.
Мы слезли с качелей, я молча показал Рине телефон, она кивнула, забрала его, положила в сумку, а ее убрала подальше. Я уселся на скамейку, Рина устроилась рядом.
— И как теперь жить? — прошептала она.
— Что ты знаешь?
— Дед рассказывал, что отказаться от дара нельзя. А если тебя выявят, то поставят на учет, заберут на обучение в закрытую воинскую часть. — Рина повела плечами. — Потом, когда выйдешь, будешь служить в Безопасности Родины, прессовать всяких уродов, вести расследования.
— Или лечить людей, — сказал я. — Все зависит от твоего дара. У тебя мирный дар, как с ним прессовать уродов?
— А у тебя какой? И если ты засветился, то почему еще здесь?
— Потому что я полезнее в футболе, чем в том закрытом заведении. Если ты будешь против, никто насильно тебя туда не потащит, просто будут присматривать, потому что, когда дар наберет силу, он может тебя убить. А там учат с ним справляться.
Мы с минуту сидели молча, наблюдали, как возле фонаря с жужжанием, будто маленькие бомбовозы, летают блестящие черные жуки. Падают в песочницу и снова взлетают к свету.
— Но ты права. Пока можешь скрывать дар — скрывай.
— Дед говорил, что Тирликас бээровец, я его боюсь, — призналась Рина. — Он может меня почуять?
Теперь ясно, почему Рина так отдалилась: ее пугал Лев Витаутович.
— Нет, — качнул головой я. — Он из сенсориков — то есть сильных и ловких. А если заметит, что ты его избегаешь, вот тогда может заинтересоваться.
— Хорошо. А я уж увольняться собралась.
Столько всего хотелось ей рассказать! Но я молчал, потому что информация может быть опасной для самой Рины. Пусть поживет спокойно.
Думал, она обрушит на меня шквал вопросов, но нет, ее любопытство ограничилось тем, сколько нас, чем самородок отличается от одаренного и что умею я. Ответ она получила на первые два вопроса и более-менее успокоилась, притихла, положив голову мне на плечо.
Я зевнул. Растрепанные волосы Рины щекотали шею, в траве на одной ноте пел сверчок, вдалеке шелестели автомобили. По телу разлилась усталость, а в голове осталась единственная мысль: я не выдам Рину, никому о ней не расскажу. Пусть они с Микробом не знают друг о друге. Чем меньше людей в курсе, пусть даже это надежные люди, тем лучше.
Усталость взяла свое — я зевнул так, что слезы навернулись. Научил Рину прятать мысли, рассказал, как разжигать внутренний огонь, еще раз зевнул и почувствовал себя акушеркой. Вот только акушерка приняла роды — и свободна, все заботы о младенце на матери, а я чувствовал ответственность за Рину.
— Тебя проводить домой? — спросил я.
— Нет, тут рядом, — мотнула головой она, — а если вдруг какой желающий показывать, хи, так я его…
Я посмотрел на Рину пристально, больше всего на свете она сейчас хотела не быть одной, и дело тут не в уличных хулиганах. Девушка смолкла, моргнула пару раз и прошептала беспомощно:
— Проводи. Только Мика заревнует, обидится на тебя.
Зачем она борется со своими желаниями? Боится показаться слабой?
Жила Рина в десяти минутах ходьбы и всю дорогу извинялась, как ей неловко. У подъезда пятиэтажки, где она жила, я обнял Рину. Девушка казалась слабой и маленькой, я не удержался и поцеловал ее в макушку.
— Все, беги. Ко мне утром Тирликас приедет, нужно хоть немного выспаться.
Домой я возвращался трусцой, а в голове крутилось: «Я придумал тебя, придумал тебя. От нечего делать во время дождя».
Тихонько открыв дверь квартиры, я на цыпочках вошел в коридор, рассчитывая, что сейчас, в начале второго, все уже спят — а хрен там! За столом на кухне, при свете торшера сидел Погосян, излучая тягостное уныние. Посмотрев на меня, как Цезарь на Брута, он сказал:
— Не ожидал от тебя.
— Мика, отвали со своими глупостями, — отмахнулся я.
Он хлопнул ладонью по столу.
— Я ее год жду! Что тебе —
