Красный вервольф 2 - Рафаэль Дамиров
Зал битком. На сцене за кафедрой опять что-то вещает Зиверс. Ряды аплодируют ему стоя. А он любимчик публики. Это еще его дружок Рашер не приехал, тогда вообще развернется, и в Пскове только и будут судачить о гениальных опытах над пленными во славу Великой Германии.
Мы сели на свободные места, которых уже почти не осталось. Я оглядел зал и прикинул. Так-с… А, вот бы бомбу сюда заложить. Хотя нет. Это мешок взрывчатки надо будет целый, чтобы столько народу посечь. А если колонны несущие подорвать? Чтобы всю конструкцию обрушить. Но тут тогда не точечно бить придется, а залпом в нескольких местах одновременно и желательно, чтобы спец определил слабые места конструкции, куда взрывчатку подложить. Где такого спеца взять? Пока негде. О! А может припереть двери и пожар устроить? Здание кирпичное, гореть плохо будет. Бензином залить? Или… В моей голове крутились планы диверсии. Пока такое провернуть явно не получится. Но планы строить никто не запрещает.
Тем временем на сцену взобрался какой-то хрен. Приезжий, я его вроде раньше не видел. В звании штурмбаннфюрера СС, нашивку не разглядел. Он развернул красную кожаную папку со свастикой, прокашлялся и торжественно объявил:
— Сегодня мы чествуем наших верных сподвижников, кто своей доблестью доказал преданность Третьему Рейху! Тех, кто верой и правдой служит Великой Германии, несмотря на то, что имел несчастье родиться в этой варварской и отсталой стране. Советская машина не смогла сломить их честолюбивый ум, не смогла поработить их волю. Они с первых дней войны выбрали правильную сторону!
Ёпт! Чуть не вырвалось у меня вслух. Они собрались предателям награды вручать? Я сжал кулаки, пальцы хрустнули. Марта посмотрела на меня и улыбнулась. Я скривился в ответ уголком рта. Что-то не до улыбок.
Нет, я конечно, знал, что на стороне Германии воевало больше миллиона советских граждан. Даже отельные казачьи полки будут сформированы. В школе на истории нам такого, конечно, не рассказывали. Это потом уже сеть наводнилась противоречивой информацией.
Но теперь я сам видел, воочию, как «наши», даже язык не поворачивался так их называть, участвовали в расстрелах и карательных операциях. Поддерживали фашистский полицейский террор в оккупированных населенных пунктах. Вот, к ним у меня отдельные счеты. Надо будет их как-то задокументировать, что ли. Всех не перебьешь ведь.
Тем времен штурмбаннфюрер стал зачитывать приказ от имени аж самого Альфреда Розенберга. Вызвал на сцену некоего Брыкалина, заведующего коммунальным хозяйством и нацепил ему на грудь знак отличия для восточных народов. Этакую восьмиконечную звезду с рельефными лучами, в центре которой имеется круглый щиток с растительным орнаментом. Желтая блестяшка сияла на груди Брыкалина, а тот тоже, мать его, сиял от счастья. Я тебя запомнил, гнида.
Стоп! Насколько я помню, этот знак фюрер учредит только в сорок втором. Я почему помню, товарищ мой любил военные цацки коллекционировать. Был у него такой значок в коллекции. Он его называл «Крест предателя». Звезда эта крест напоминала лишь отдаленно, из-за еле заметных скрещенных мечей, которые выступали за поля совсем чуть-чуть. Чтобы на их фоне награды для истинных арийцев бледно не смотрелись. А тут получается уже знак в ходу в сентябре сорок первого. Япона-матрёна! Похоже, что я меняю историю. Надеюсь, что в лучшую сторону.
Ну, конечно же, в лучшую, чем больше гадов я прикончу, тем скорее победа. Ну, даже если я и не приближу ее во времени значительно, то по крайней мере баланс потерь с нашей и вражеской стороны немного подвину.
Потом вызвали начальника полиции деревни Заорважино. Хмурого казака с усами Бармалея. Ему тоже нацепили цацку, и я тоже его запомнил. Таких прихвостней, что уже в первые месяцы до наград дослужились, надо в первую очередь на карандаш брать.
Хрен с трибуны снова стал вещать, зачитывал подвиги очередной гниды, которую собрался награждать. Я даже не слушал, что он там такого сотворил. Внутри все кипело и бурлило. Краем уха расслышал, что спас какую-то важную шишку. Его тоже я запомню, выйди только, покажись… Важных шишек мочить надо, а не спасать. Оратор сделал паузу, обвел глазами зал и торжественно объявил имя очередного предателя.
— Герр Алекс Волков!
У меня чуть башка не взорвалась. Чего?! Да ну на хрен!.. Но быстро охладил пыл, включив логику. Так, это мне, наверное, за спасение графа? Фух… А я-то подумал. Ну, да, точно. Вон и босс мой на меня косится и лыбится во всю ширь своих тонких змеиных губ:
— Алекс! Мой друг! Что же вы застыли? Ты ошарашен моим сюрпризом? Ну-ну, смелее. Иди на сцену.
— Я горжусь тобой, Алекс, — прошептала мне на ухо Марта.
Фашики лениво хлопали. Особого рвения аплодировать мусорной расе не выказывали. Но прилежно махали руками в такт.
Я встал и поплёлся на сцену. С первого ряда на меня смотрел Зиверс и улыбался. Когда я проходил мимо, он воскликнул:
— Не все русские свиньи, оказывается есть среди них и герои!
Ага, молча кивнул я. Придет время, и я забью тебе в глотку этот самый знак.
Никак не думал, что первой моей наградой в этом времени будет фашистский знак отличия. Хотя с другой стороны… Я же диверсант. Разведчик. Чем больше я буду казаться своим, тем проще Вервольфу будет охотиться. Бойтесь ночи, герры фашисты. Я натянул улыбку и взошел на сцену. Во время вручения скромно повернулся к залу. Пусть все мою рожу запомнят. Для «карьеры» полезно…
Уф. Что-то столько событий, что даже не верится, что рабочий день закончился в положенное время, а не заполночь.
Я быстро чмокнул Марту в щеку, прошептал, что зайду за ней минут через тридцать. Надо же, мол, мне привести себя в порядок, чтобы перед друзьями Марты в грязь лицом не ударить. И помчал домой. Переодеваться в еще пока неизвестно что.
Пробежал по коридору, постучался к Степану. Никого. Наверное, у часовщика сидят. Но дверь Лазаря Борисовича тоже оказалась запертой. Рыжий Ковальски решил меня надуть? Ладно, хрен с ним, буду изображать хорошего парня в том, что есть. Побреюсь только…
Я взлетел по лестнице на свой чердак, распахнул дверь. Замер на пороге. Потом не удержался и заржал. На моей убогой кровати был разложен элегантный двубортный костюм, серый в полоску, шелковая рубашка, два галстука — видимо не решил Степан, какой лучше — темно-бордовый или темно-синий. На стуле лежала шляпа. Серый хомбург с шелковым кантом. Лаково поблескивали ботинки на обшарпанных досках
