Бесенок - Михаил Алексеевич Ланцов
— Что ты имеешь в виду? — подалась вперед и чуть зашипев спросила царица.
— А ты подумай. Сама. Мои слова ты все равно не услышишь.
— Да причем тут я? Алексей…
— А что Алексей? — перебила ее сестра царя. — Он странный. Да. И что такого? Я в этой странности не вижу ничего дурного. И это, — кивнула она на бокал с недопитой водой, — моя идея. Духовник ее поддержал. Я ничего дурного в племяннике не вижу. Да, изменился. Да, я не могу себе даже представить, что там произошло в церкви. Но мне это и не важно. Обновленный он мне нравится больше, чем тот — старый…
Тем временем глава Преображенского приказа розыскных дел Федор Юрьевич Ромодановский перекладывал бумажки и слушал доклад. Очередной. Как раз касаемо царевича.
То, что бабы там не поделили ребенка его, мало волновало. Не его дело. Да и Евдокия не жаловалась. То, что малец стал учиться хорошо — тоже. Скорее даже обрадовался, так как Петр ему на бестолковость сына постоянно жаловался. А вот слухи…
— Что-что? — переспросил он докладчика.
— Говорю, что сказывали, будто бы чернокнижник молодой растет.
— И кто же этот бессмертный и бесстрашный болтун? Пьянь какая поди?
— Так и есть. В пяти кабаках таких выловили. Горькие пропойцы.
— И выдумали они это не сами?
— Все как обычно. У всех одна и та же история. Намедни пропились до крайности. Крест пропили. А тут незнакомец щедрый. Угостил. Да по секрету разболтал им тайну великую. Ну они там и горлопанили потом. Им охочие до острых сплетен потом уже сами подливали.
— Интересно получается… — тихо произнес Ромодановский. — Пока Лешенька был бестолочью и творил всякие непотребства — так всех это устраивало. Сидели тихо. А как за ум взялся — так одержимый стал и даже теперь чернокнижник.
— Про Государя также всякие гадости болтают.
— Думаешь те же?
— А новым откуда взяться? Да и, мнится мне — знают они нас. Оттого и взять не удается.
— Или очень осторожны. В каждый кабак то своего человека не посадишь. Да и многое он услышит из тихих разговоров?
— Так и есть. Все эти пропойцы сказывали, будто бы им шепотом о чернокнижнике говорили.
— Может нам своих пропойц завести?
— Так трое уже. Но проку с этого нет. К ним никто не подходит, словно ведает — кто они…
Глава 7
1696 год, июнь, 10. Окрестности Азова
Петр Алексеевич стоял у борта полугалеры «Принципіумъ» и наблюдал за тем, как на суше разворачивается масштабное действие. Татары пытались атаковать с лагерь русских войск, осаждавших Азов.
Не взять.
Нет.
Решительный натиск они не только не вели, но и не практиковали в силу специфической тактики ведения боевых действий. И если войско шло на марше — может быть. Да и то — под вопросом. Но даже полевые укрепления были для них — проблемой с которой они предпочитали не связываться.
Строго говоря все, что татары могли в текущей ситуации сделать — это беспокоить войско, пытаться нарушить его снабжение и не давать предпринять штурм, нависая над тылом. Поэтому требовалось их отбросить. Чем поместная конница и занялась, выйдя из лагеря…
Петр не знал какими были помещики в прошлом. И особенно не стремился. Ему это было ни к чему. Он жил настоящим. А в настоящем дворянское ополчение представляло собой по сути легких драгун. У всех мушкеты с кремневым замком и сабелька, которой, впрочем, они пользоваться толком не умели в основном и носили для статуса. У кое-кого имелись пистолеты. Но так или иначе — их основным оружием был «карамультук» с которого они умели даже с седла стрелять и там же перезаряжаться. По случаю спешиваясь и давая более организованный огневой отпор. Не только умели и ценили такое, но и предпочитали огненный бой всем остальным.
Из-за чего, к слову, идеи с русскими драгунами во времена Михаила Федоровича и Алексея Михайловича так и не пошли. Зачем? Если с начала XVII века в этой роли вполне выступало поместное ополчение, почти полностью отказавшееся к середине века от лука со стрелами.
Доспехов никто, кроме отдельных состоятельных личностей не носил. Вроде сотников или того выше. Да и те их надевали больше для статуса.
Татары тоже были преимущественно в тряпье, хотя и другом, но вместо огнестрельного оружия предпочитали саадак — лук со стрелами. Что сразу бросалось в глаза. В сочетании с сильным влиянием польской и мадьярской культуры на платье поместных дворян это давало хорошо узнаваемый силуэт воина. И, как следствие, позволяло весьма точно с большой дистанции понимать кто где.
Это в XVI веке русская поместная конница была едва ли отличимая от татарской. Как обликом своим, так и тактикой. А вот потом, на рубеже XVI–XVII она снова свернула «на запад» и пути-дорожки военных традиций потихоньку разошлись. Впрочем, Петр этого не знал и с борта полугалеры наблюдал за достаточно масштабным, но весьма деликатным сражением без всяких «задних мыслей» и «исторических рефлексий».
Ни татары, ни поместные не рвались сходиться в свалку.
Так — наезжали. Постреливали. Отходили.
Этакие танцы конных групп.
Только у поместных они выходили более продуктивными. Все-таки аргументация мушкетом более весома, чем стрелой. Как там пелось в песне? Против самых лучших стрел все решает огнестрел? Вот так и происходило. Из-за чего татарское войско сначала откатилось назад, а потом и совсем отошло.
Впрочем, было видно — они не сильно-то и старались. Скорее изображая попытку растревожить лагерь и вынудить его отойти, чем на самом деле к этому стремясь. И это не удивительно. Османы их использовали явно не по их профилю. Сильной стороны татарской конницы являлось умение ограбить и разорить территорию максимально быстро и предельно основательно. Уклоняясь от серьезных стычек с неприятелем. А тут полевой бой… это, мягко говоря, не их сильная сторона. И оттого в нем выглядели очень бледно…
Так что — покрутились.
Пошумели.
Да разошлись.
Даже потерь особых не сложилось. Ни у тех, ни у других.
— Славно, — заметил стоящий рядом Александр Меншиков, пыхнув трубкой.
— Какое к черту славно? — с раздражением спросил Петр, трубка которого прогорела.
— Отогнали супостатов.
— Так они еще придут. Им что? Верста туда, верста сюда. Побить бы их. Крепко побить.
— Так они не согласные будут. Не явятся. А всех подходы к ним турок стережет.
— Вот то-то и оно…
— Ба! Гляди-ка! — указал Меншиков на спускающейся по Дону кораблик.
Не дергаясь царь спокойно прочистил трубку и
