Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик
Чувствую лёгкий запах алкоголя. Хорошая девочка решила принять лекарство от душевных ран и не рассчитала с дозой.
Будь я в своём прежнем теле, подхватил бы хрупкую комсомолку-спортсменку на руки и отнёс бы домой. Возможно, даже к себе. Здесь же приходится закинуть её руку себе на шею и обхватить за талию.
— Ннне нннадо… — неуверенно отказывается она.
— Надо, Федя, надо...
— Я не Федя… я Марина…
— Тем более надо.
Нам везёт. На улице никого. Конечно же, это не шесть утра. Ночь стоит глубокая, часов одиннадцать уже. Никто не видит нашей двусмысленной прогулки.
По дороге вытаскиваю из редакторши подробности. Ей надо выговориться, слова льются потоком. Потому няшу и понесло с пьяных глаз к единственному человеку, который был в курсе её горя.
Приезжий оболтус оказался штатным фотокором областной газеты "Знамя Ильича". В Берёзов он приехал по редакционному заданию, набрать материал сразу для нескольких статей. Фотографирование выпускного класса было традиционным бонусом, о котором районное начальство традиционно договаривалось с областной прессой.
Работник местного фотоателье, находясь глубоко в пенсионном возрасте, с современной техникой не дружил и справлялся только со своим стационарным ящиком, из которого вылетала птичка. А запихнуть выпускной класс в крохотную студию было делом невыполнимым.
После пяти часов тряски по дороге, считавшейся асфальтовой только на топографических картах, командировочный заблажил и отказался работать на голодный желудок.
— Я не виновата… что приготовить ничего не успели, — клянётся няша, — по графику мы через два часа должны были обедать.
Пока на кухне райкомовской столовой экстренно жарились котлеты и строгались салаты, гостю выставили на стол то, что было в наличии. Хлеб и водку. Чтобы не скучал. Когда через двадцать минут принесли горячее, оно уже было неактуально.
После фиаско со школьным фото, репортёр посвежел, развеялся и снял доярку-рекордсменку с самой выдающейся коровой, бригадира скотников, участников самодеятельности в ДК и, самое главное, победителя соцсоревнования товарища Долгополова, директора колбасной фабрики.
Но когда плёнку проявили, на ней оказался сплошной брак. Статья про соцсоревнование и его победителя слетела с передовицы областной газеты. Главный редактор был в бешенстве, Долгополов негодовал. Скандал добрался до обкома партии.
Вот тогда и всплыла фамилия безответственной блондинки Подосинкиной, при попустительстве которой неизвестный школьник "взял поиграть", несмотря на протесты фотографа, дорогую технику и привёл её в негодность.
— Меня давно отсюда выжить хотят, — подводит итог няша, — а без комсомольского значка даже уборщицей в газету не возьмут.
К концу рассказа она окончательно сникает и только механически переставляет ноги, а я отвечаю за то, чтобы держать её при этом в вертикальном положении.
Дверь в её доме открыта. Это предсказуемо, тут даже в девяностые на замки не запирались.
Живёт редакторша в окультуренной избе-пятистенке, только маленькой, словно игрушечной. Такой декоративный домик для одинокой молодой девушки. Бывшие сени совмещают функции прихожей и кухни.
Большая комната разделена на две половинки стоящий посередине печкой. С появлением газового отопления печь выполняет декоративные функции, но разбирать её никто не торопится. Мало ли что. Лежак заставлен стопками книг и подшивками журналов. В углу притулился старый плюшевый медведь. .
Слева от печки стоит разложенный и застеленный диван. Рядом с ним кресло и журнальный столик. На столике следы редакторского "загула": открытая коробка конфет "Ассорти" и бутылка ликёра "Старый Таллин" опустошённая наполовину вместе с недопитым стаканом.
Уже внутри подхватываю няшу на руки и укладываю на диван. Она засыпает, едва коснувшись ухом подушки. Снимаю с её ног легкие, похожие на теннисные, тапочки и укрываю лоскутным "бабушкиным" одеялом.
Стакан пахнет травами и корицей. Ликёры — штука коварная, особенно на пустой желудок. Градусов больше чем в водке, да еще с сахаром. Убийственное похмелье гарантировано. Завтра я Подосинкиной не завидую. А ведь именно завтра состоится "разбор полётов", которого она так боится.
Заглядываю из любопытства в правую половину. Там у няши оборудован домашний кабинет. На письменном столе пишущая машинка не первой молодости, стопки серой писчей бумаги, рукописные записи… В машинку заправлен лист, заполненный текстом наполовину.
… Комсомольцы-свекловичники взяли на себя передовое обязательство… Товарищи-свекловоды, каждый упущенный день… каждый час уносит центнеры будущего урожая… нельзя оставаться равнодушными…
Любит Марина Подосинкина свою работу, потому и переживает.
Перед тем как уйти, зачем-то снова смотрю на спящую редакторшу. Она по-детски причмокивает губами и улыбается во сне.
Глава 7
Первый секретарь Берёзовского райкома КПСС Сергей Владимирович Молчанов, хотя и был женат, уже больше года варил себе по утрам кофе самостоятельно. Дело не в том, что он выступал за семейное равноправие или был любителем самого процесса.
Его супруга, Нюся Молчанова, находилась в данный момент за двести шестьдесят километров от него. И это, если напрямую по карте, а по атласу автомобильных дорог СССР выйдет раза в полтора дальше.
Профессорская дочка, звезда университетской самодеятельности, жгучая брюнетка Нюся отказалась следовать за Сергеем Владимировичем в "засранный Муходрищенск". По образованию Нюся была филологом, на досуге писала стихи и прекрасно разбиралась в русской словесности. Немногие, но весьма пылкие поклонники её таланта отмечали, что определения она умела подбирать исключительно точно.
Робкие намёки Молчанова на жён декабристов разбивались о высокомерное Нюсино: "пффффф!". Сергей Владимирович был человеком интеллигентным, а потому, мягким и разговаривать с женщинами не умел.
Пока Молчанов находился в должности второго секретаря обкома комсомола, с просторной служебной квартирой, персональным спецпайком, контрамарками на концерты всех приезжих знаменитостей и ведомственным санаторием, он был "пусечкой". Но едва капризная Фортуна отвернула от аппаратчика свой светлый лик, он тут же превратился в "зануду" и "чурбана", на которого были потрачены лучшие годы.
Причём личной вины Молчанова во внезапной опале не было никакой. Просто кому-то из "старших товарищей" показалось, что карьера Молчанова развивается чересчур быстро. Ничей не сын, не сват, едва разменял третий десяток, а уже метит в аппарат обкома. Самое время поиграть в любимую номенклатурную игру. Закинуть человечка в дерьмо, и поглядеть, как он там побарахтается.
"Мы возлагаем на вас большие надежды", — перед глазами у Молчанова до сих пор стояла лисья физиономия инструктора обкома КПСС по кадрам товарища Дубовца. — "Проявите себя на руководящей работе, так сказать "на земле", и тогда можете рассчитывать на дальнейший карьерный рост".
Сергей Владимирович был реалистом. На единственное "повышение", главы таких вот
