Специальный корреспондент (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Мне стало тошно. Этот прекрасный человек, любящий муж, успешный бизнесмен и блестящий аристократ мне очень нравился. И понимание того, что ничего уже не изменишь — жизнь и судьба расставили нас по разные стороны баррикад, и весь наш приобретенный опыт заставлял нас верить в разные правды — всё это сделало обстановку магазина готового платья невыносимо душной и тесной. Захотелось выйти наружу и вздохнуть полной грудью, но граф уже распознал мою секундную слабость и еще надавил голосом:

— Не смейте приближаться к моему дому, немедленно покиньте Каперну и не попадайтесь ко мне на глаза! Слышите?

Я слышал. По всей видимости, он был физически силен, но сапог мой находился в крайне удачной позиции, чтобы заехать ему в промежность, взять на рычаг руку и выкинуть его прочь — к чертовой матери... Мой взгляд видимо, изменился, потому что Грэй вдруг отступил на шаг и сунул руку в карман.

— Секунду назад я подумывал, как ловчее вас выбросить в окно. Но передумал. Вы мне нравитесь, и ваша супруга была слишком добра ко мне. Так что мне наплевать на ваши слова — пускай и за меньшее приходилось выходить к барьеру... Знаете, как говорят у нас? У имперца должна быть холодная голова, чистые руки и горячее сердце. Вы очень похожи на имперца, граф, вам не хватает только холодной головы, — я видел, как перекосило его красивое лицо.

Не обращая больше внимания наГрэя, забрал с прилавка сверток с одеждой, положил деньги и вышел прочь, игнорируя охрану, замершую по обеим сторонам двери с винтовками в руках.

Я был уверен — в спину мне стрелять не будут, но в коленях мерзко потяжелело. А вдруг я плохо разбираюсь в людях?

VIII ДОРОГА В ЗУРБАГАН

Соблазн был велик — настолько велик, что я даже протянул руку, чтобы поправить упавший ей на лицо локон — но вовремя себя одернул.

Картина передо мной предстала весьма живописная — загорелая, стройная девушка в легком пеньюаре на белоснежных простынях. Джози была настоящей красавицей — и ей не требовалось для поддержания этой красоты пудры, белил, помады и прочих дамских штучек. Она спала крепко, свободно раскинувшись на кровати — и я не стал будить ее.

Мне даже удалось извлечь из шкафа фотокамеру и ранец — никуда они не делись. Наглости моей не было предела, так что я отправился в летний душ, пристроив револьвер на полочке рядом и вооружившись опасной бритвой, помазком и чашкой с мыльной пеной.

Вода уже успела нагреться от солнечных лучей, и я получал истинное наслаждение, подставляя спину и плечи теплым струям.

Странные перемены произошли со мной — шагнув на берег Южного материка, я как будто проникся беспечностью и легкостью нравов жителей Колонии. Представить себе, что в Империи я бы вломился к полузнакомой барышне и плескался в ее ванной комнате — это было просто немыслимо. А здесь — в этом был определенный кураж, балансирование на грани. Тревельян говорил, что многие из тех, кто в течение долгого времени жил в ситуации постоянной опасности, постоянного риска, так свыкался с ними, что начинали зависеть от этого чувства — как кокаинщики от своего порошка или алкоголики — от бутылки.

Действительно — что заставляло меня после занятий в гимназии ходить в зал бокса или отправляться на выходных в горы?

Душ — самое подходящее место для размышлений, и я анализировал свою жизнь под таким углом, и даже вспомнил название гормона, который выплескивается в кровь человека в минуты опасности — адреналин.

Я уже взялся за бритву, когда дверь в душ отворилась, и появился обрез охотничьей горизонталки (на Аппенинах такой называют "лупара"), а следом — очень решительная девушка в неглиже. Слова Джози о двустволке не были пустым звуком — она действительно держала дома ружье и готовилась пустить его в дело.

— Так! — сказала девушка, — Это ты!

И как она меня узнала — без одежды и с намыленным пеной лицом? Или это "ты" имело в виду кого-то другого?

— А ты ничего! — вдруг заявила Джози и опустила ружье, — Я не ошиблась! Заканчивай с омовением и приходи завтракать.

Я раскланялся и мыльная пена полетела на плиты, заменявшие душевой кабине пол. Что делать, когда оконфузился? Не подавать виду. Тем более — другого выхода у меня не предвиделось. Нужно было худо-бедно изменить внешностьпрежде, чем бродить по городу в поисках транспорта, чтобы отправиться дальше. Устраивать перестрелки на каждом шагу не входило в мои планы.

Посвежевший и побритый, в новой одежде я вышел в сад и огляделся. Джози уже накрыла стол в беседке и помахала мне рукой.

— Так вот ты какой...

— ... северный олень, — неожиданно для самого себя продолжил я.

— Почему — олень? — удивилась девушка, — Северный — это понятно. Но олень...

В общем, мы отлично провели время. С ней было легко, мы беседовали о музыке, Лиссе, Каперне, Гертоне, я пытался переводить на лаймиш армейские анекдоты — а она заливисто хохотала, более над моим несовершенным знанием языка, чем над шутками.

— Я собираюсь перебраться в Сан-Риоль, — сказала Джози, когда настала пора прощаться, — Довольно развлечений, пора приниматься за дело. Тетушка держит там таверну, но в последнее время здоровье подводит — и она просит приехать, помочь с делами. Знаешь, милый — я всегда буду рада, если ты решишь заглянуть на огонек. А может...

— Что — может?

— Может, тебе нужно в Сан-Риоль?

— Нужно, но сначала — в Зурбаган. Тебе не нужно в Зурбаган?

Она, кажется, взгрустнула — это было по побережью в противоположную сторону. И сказала:

— Я не люблю Зурбаган. Зурбаганцы спят и видят, как станут столицей всей Колонии — жуткие задаваки и пижоны!

Я уцепился за эту фразу:

— А что — есть такие мысли? Единая Колония со столицей в Зурбагане?

— Пф-ф-ф-ф! — фыркнула она, — И президент Грэй. Тьфу-тьфу-тьфу, не дай Бог!

Это было первое упоминание Бога от жителя Колонии, которое я слышал.

Я уносил от Джози в рюкзаке жестянку с домашним миндальным печеньем, жгучий поцелуй на губах и ощущение несбывшегося. Но, глядя правде в глаза, с таким занудой и меланхоликом, как я, этой огненной девушке быстро стало бы скучно и непонятно. Да и я, восторгаясь со стороны ее женским магнетизмом и привлекательностью, заполучив этот фейерверк в личную собственность, быстро постарался бы загнать постоянную подругу (невесту?) в консервативные рамки пресловутого киндер, кюхен, кирхен — со всем возможным уважением и любовью. Я так был воспитан, и не мог представить себе, чтобы моя женщина танцевала с бубном на потеху толпе или безобразничала на карнавале. Обуздать Джози? Ну, нет.

Волей-неволей вспомнилась Лиза Валевская — и я вздохнул.

— Масса вздыхает. Масса грустит. Не грусти, масса — пойдем вместе, будет веселее! — раздался глубокий низкий голос.

Я обернулся. Это был огромный, коричневокожий мавр! Его обритая налысо голова сверкала на солнце, белая хлопковая рубаха и такие же штаны развевались под порывами суховея, босые ноги крепко стояли на запорошенных песком камнях дороги. Под одеждой угадывались мощные мускулы атлета.

— Я в Зурбаган! — сказал я, — Пойдем, если тебе туда же. Хотя была надежда сесть на попутный дилижанс или грузовик.

— Нет, масса, никто тебя на дороге не подберет — огреют бичом или пальнут из револьвера. Вот на перекрестке есть постоялый двор — там могут и взять. Ну, и меня с тобой заодно! Меня зовут Тесфайе, Тес. Пойдем на постоялый двор, масса? Полдня пути.

Что ж — он выглядел доброжелательно, и общение с таким колоритным персонажем вполне укладывалось в мое представление о работе специального корреспондента. Так что мы зашагали по обочине вместе — глотая пыль от грохотавших мимо фургонов, карет и автомобилей и поглядывая на каменистую равнину, которую тут и там перерезали гряды небольших холмов, балок и оврагов, через которые были перекинуты мостики.

— А ты местный, Тес? — спросил я.

— Нет, я абиссинец! — с видимой гордостью сказал он, — Я сюда пришел работу искать, но не нашел. Пойду еще в Зурбаган, а если и там не пригожусь — тогда уже к гемайнам... Но я не хочу к гемайнам.