Ма. Лернер - Другая страна. Часть 1

Пять минут прошло. Мины практически кончились. По свистку поднялись и цепью пошли вперед. Уцелевшие арабы бежали к Иордану, в надежде спастись. Шансов переплыть на другой берег под пулеметами у них было мало. Отстреливаться пытались совсем не многие. В плен не брали, тех кто подавал признаки жизни, добивали. Через сорок минут после первого взрыва, зачистка была закончена.

— Потери?

— Трое убито, 11 ранено. Двое тяжело.

— Какие две сотни, сказал Орлов. — Тут только на берегу не меньше пяти.

— До сегодняшнего дня, все акции, были на основе данных разведки, и они не ошибались. Может, пополнение приехало. Все равно некогда считать. Документы, оружие собрали?

— Да.

— Вот пусть они там и разбираются откуда лишние взялись. Все, задача выполнена, собираемся. Нам предстоит обратный марафон. Что ты там такое держишь?

Моше смущенно продемонстрировал богато украшенную саблю. Ну, это нормально. Взять трофей в бою, по-моему, заложено в человеке еще с каменного века.

— Ладно, оружие можно. Поймаю кого на мародерстве, вышибу из роты.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться?

— Чего тебе, Шейнерман?

— Там нашли европейца.

— Ну, покажи.

Он, действительно, был похож на араба, как китаец на француза. Среди арабов иногда попадаются и блондины тоже, остались потомки крестоносцев, но это европейская рожа, хотя и сильно загорелая, совершенно не вписывалась в местные. Чем то таким, совершенно европейским от него несло. Этого не объяснишь. Когда кругом выходцы из разных стран, очень часто с первого взгляда видно происхождение. А если уж сказал пару фраз, по акценту, сразу понятно. Исключения очень редки и это практически одни молодые, которые выросли здесь и стараются быть похожими друг на друга и в поведении, и в одежде. Глядит исподлобья с ненавистью. Нога прострелена и наскоро перевязана.

— Мертвым притворялся, — возбужденно говорит Арик, — и кобура, явно не рядовой.

— Татуировку смотрели?

— Это как?

— Рубашку пусть снимет и руки подымет. Не понимаешь? Хенде Хох!

Сидит и не реагирует.

— Все равно не понимаешь? Помогите-ка ему. Да, не ботинком в живот, руки ему поднимите. Ну вот, имеется, сволочь недобитая. Мало ему Европы было, сюда приехал.

Я выстрелил ему в голову.

— Может, надо было сдать в разведку?

— А чем он лучше других? Тащить эту скотину на себе, кормить его, поить, в тюрьме, еще и выйдет на волю через несколько лет — ответил я, отворачиваясь.

Газета А-Арец

Лагеря для перемещенных лиц в Европе практически опустели. Зато растут у нас в стране. Когда, наконец, правительство начнет принимать действенные меры по строительству жилья для репатриантов?

Засада на пути нарушителей границы — это хорошо. Вот только у нас задача несколько другая. Если уж решили подловить, лучше, когда они не ждут нападения. Сегодня мы попробуем новый фокус. Место засады выбрано почти идеально, два взвода лежат на вершинах холмов по обе стороны от дороги. Заметить нас практически невозможно, уж чему-чему, а маскироваться научились.

Три грузовика, набитые вооруженными людьми расстреляли из гранатометов, по нескольким выскочившим из машин открыли пулеметно-снайперский огонь. В течение пяти минут все было кончено. Пока два отделения проверяли машины, собирали оружие, третье минировало дорогу и подходы к разбитому каравану. Второй третий взвод занимали новые позиции. Услышав рядом с селом такую стрельбу, арабы решили выяснить в чем дело. Через полчаса подлетело еще пять разнокалиберных машин битком набитых людьми, грозно размахивающих оружием. Они кинулись к остаткам машин. Не надо было быть полиглотом, чтобы понять их гневные крики и проклятия. Я подал сигнал. Это был не бой, а избиение. Три десятка людей были скошены за секунды. Потом снова добивали, собирали трофеи. Самое время наведаться в деревню. Вряд ли там еще кто остался, способный сопротивляться. Нельзя. Уже вся округа на ногах. Не в том мы количестве, чтобы ввязываться в затяжные бои. Всему свое время. Пора уходить.

Продолжая просвещать по части истории, Анна привезла меня в Акко. С транспортом стало полегче. Мне теперь полагался собственный виллис. Предполагалось, что использоваться он будет исключительно по служебной необходимости, но где кончается служебная и начинается собственная определял я сам. Ожидался осмотр каких то развалин, оставшихся от крестоносцев. Вообще-то в ее рассказах о крестоносных завоеваниях и при показе остатков башен и крепостей я видел очень любопытные параллели. Они ведь прекрасно знали, что такое стратегические точки. Замки стояли не лишь бы где, а контролируя дороги и ближайшие земли. Но кончили все таки плохо. Надо бы расспросить подробнее, а то я помню только Александра Невского и Чудское озеро. Вот, скажем порт Акко, через который можно получать оружие и подкрепления. Очень важно обеспечить для него безопасность, для чего все подступы и дороги должны находиться под нашим контролем. Крестоносцы поставили в долине Курейн крепость, господствующую над округой и являющуюся наблюдательным пунктом. Значит и нам необходимо предусмотреть что то для обороны, в современном виде. Не плохо бы выяснить какие у них были ошибки, чтоб их не повторять. Причины их поражения могут быть и нашими.

И тут меня окликнул неуверенный голос.

— Гришка?

Я даже не сразу понял, что это ко мне обращаются. Давно меня так уже никто не называл. Обернулся — мой бывший ротный лейтенант Хаймович Даниил, из-за которого я и попал в Израиль. Я про него многих спрашивал, никто ничего не знает. Обнялись, и я потащил его в ближайшее кафе, выпить и поговорить. Анна, вдруг вспомнила, что ей срочно надо увидеть какую то родственницу и оставила нас одних. Она всегда все понимала.

— Ты как здесь оказался, ты ж всегда был правоверным коммунистом и защищал советскую власть?

— Ты не представляешь, что Союзе после войны началось, когда выяснилось что вы не собираетесь строить социализм. Дикая антисемитская истерия по всей стране — изгнание евреев с работы, чистка армии и советских органов от обладателей «пятой графы». Я, оказывается не за Родину воевал, а служил буржуазно-националистическим наймитам империализма. Я ведь даже не просился в Легион, меня туда направили после госпиталя. И вдруг, я оказался безродным космополитом, только потому, что у меня родители евреи. Вот я и решил, что лучше буду жить в своей стране. Тем более, что таким как я, израильский паспорт давали без проблем. А договоренность о выезде бывших легионеров и членов их семей пока не отменили. Мать с собой привез. А от своих идеалов я отказываться не собираюсь.

— И как тебе Израиль?

— Бардак. Какой то придурок записал меня в документах Даном, так что я теперь уже не Даниил. Две недели стоим в бесконечных очередях. Что-то записывают, регистрируют. В стране, где полно людей, говорящих по-русски, чиновники не знают ни слова. Вчера, у биржи труда, двести с лишним человек собрались. Ни, тени, ни скамеек. Какие то непонятные списки составляют, ничего не объясняют. Люди орут, одному плохо стало, так никому дела нет.

— Нормально. Это ты всего третью неделю здесь. Привыкнешь. Многие думают, что иммигрант в Израиле окажется среди друзей, «потому что там все евреи». Это ерунда. Никому нет дела ни до кого. Зато сидит масса чиновников и бумажки пишет. А, про имя — это такое правительственное решение, всех обивритить. Я вот, тоже, Цви по документам. Скажи спасибо, что фамилию не меняют, если сопротивляешься. Ты про т. Сталина и генерала Жадова слышал? Ну, которому букву «И» на букву «А» поменяли. Тут все, Сталины, во всяком случае, по самомнению.

Тут официант принес бутылку водки и питы. На тарелочках лежали сыр, оливки и хумус. Потом притащил шашлыки.

— Слушай, как это при карточной системе, можно в ресторане сидеть? — удивленно спросил он.

— Ну, это вроде коммерческого ресторана. За немаленькие деньги. Да, не бери в голову, мне все равно особо тратить некуда. Я почти не вылезаю с границы. Устроишься на работу — поставишь бутылку. А с едой здесь, действительно паршиво. Хорошо еще, что хлеб свободно, не по карточкам. Просто я кормлюсь в столовой на военной базе. Зажиреть не зажиреешь, но сытым будешь. Ты все-таки у меня вроде крестного отца, хотя здесь это понятие сомнительное. Ну, тогда сандак.

— Это еще что за ругательство, — удивился свежеиспеченный Дан.

— Темный, ты человек. Впрочем, вы все советские, страшно темные. Это когда обрезание делают, ребенка на руках держат. Вот, тот, кто держит — сандак. Это, обычно, дед бывает. Так что, устроив мне обрезание советской жизни, ты практически родственник. И даже не возражай. Кстати, что у тебя с деньгами?

— Это такие интересные бумажки с цифрами? Я их видел, но вообще-то нам дают талоны на питание, денег пока не наблюдается.