Антон Первушин - «Гроза» в зените
Молния судьбы ударила Мэла Скворешникова почти сразу после исчезновения Наоми, поменяв в одночасье не только его самого, но и всю его жизнь.
Троих атомщиков из клуба «Четверг» арестовали прямо на лекции. Вошел некто штатский в сопровождении целого отряда милиционеров, предъявил ордер и приказал: «На выход!» Студенты первого курса еще даже не успели обсудить событие в курилке, как их начали вызывать по одному в деканат. Среди первых вызванных оказался и Мэл Скворешников. В просторном кабинете замдекана факультета тяжелого и среднего машиностроения его дожидался человек, которого Мэл меньше всего рассчитывал здесь увидеть.
«Здравствуй, товарищ Скворешников, – поприветствовал лысый щеголь, вставая из-за стола и протягивая руку. – Как твои дела? Как учеба? Нормально? Очень рад. Значит, достойная смена подрастает. А меня зовут Павел Григорьевич. Ты присаживайся, товарищ Скворешников, в ногах-то, как говорится, правды нет. А нам предстоит долгий разговор. Слышал ты уже, что ваших друзей с атомного факультета сегодня арестовали? Сам генеральный прокурор ордер выписывал, да! Нешуточное дело. Как думаешь, с чем связано? Не знаешь? А надо бы знать, товарищ Скворешников! Ты клубные посиделки по четвергам посещал?»
Мэл почувствовал, как у него разом пересохло во рту. Мало того, что этот щеголь, хорошо знакомый с Наоми, этот… Павел Григорьевич оказался, судя по всему, представителем власти – он еще и в курсе, что Скворешников хорошо знаком с арестованными студентами. А что, если он знает, какие темы на посиделках обсуждались? Хотя Мэл и не понимал пока, за что повязали атомщиков, он уже догадывался, что вся эта возня неспроста, и, честно говоря, испугался. Но решил держаться твердо, не выдавая своего ужаса перед ситуацией.
«Признаешь? – Павел Григорьевич покивал дружелюбно, лысина его блестела. – Посещал. А о чем вы там говорили?»
Мэл перевел дух. Кажется, не всё так страшно. Старательно избегая пристального и словно неживого взгляда Павла Григорьевича, Мэл сообщил, что никаких особенных разговоров на посиделках в клубе «Четверг» не велось. Обсуждали литературные новинки, читали стихи, обменивались пластинками…
«Вот как? – Павел Григорьевич улыбнулся. – А о специальности своей твои друзья разве не рассказывали? Об атомных фугасах? О реакторе-размножителе в Калище?»
Мэл не мог припомнить, чтобы атомщики хоть раз рассказывали о реакторе в Калище. Да и словосочетания «реактор-размножитель» Скворешников до сего момента ни разу не слыхал. Врать на этот раз почти не пришлось, а потому признание получилось легче.
Улыбка на лице лысого щеголя застыла. Он достал из кармана пачку турецких сигарет, вставил одну в мундштук, закурил.
«Мне кажется, товарищ Скворешников, – сказал он скучным голосом, – что ты почему-то считаешь меня своим врагом, да. А почему? За что? Ведь мы только познакомились. Может, ты считаешь, что я арестовал твоих друзей? Так нет, я их не арестовывал. Наоборот, я здесь по заданию Партии, и моей целью является выяснить, чем можно помочь твоим друзьям. Ведь они все комсомольцы, отличники учебы, всегда были на хорошем счету. А прокуратура им шьет чуть ли антисоветский заговор».
Глагол «шить», употребленный в данном контексте, был из лексикона калужского уголовника Жоры, что покоробило Мэла. Но делать нечего, и он промямлил в ответ, что рад бы помочь, но не может ничего добавить к уже сказанному.
Павел Григорьевич выслушал, пуская дым в потолок, затем подался вперед и произнес почти зловеще: «Ты, товарищ Скворешников, очевидно, не осознал всю серьезность положения. Речь ведь идет не о будущем твоих друзей из клуба, а о твоем собственном будущем. От твоих ответов на мои вопросы многое зависит. Может повернуться и так, и этак. Кто тебя познакомил с атомщиками?»
Он же под Наоми копает, пронеслось в голове Мэла. Черт возьми, а ведь точно! Она скрылась. Потом взрыв у монумента. Теперь – атомщики. Неужели это всё звенья одной цепи? Наоми, любимая, во что ты впуталась?..
Но Наоми не стояла рядом, чтобы объяснить. Да и не захотела бы она, наверное, объясняться. Ведь было уже столько возможностей и подходящих моментов. Но она даже не намекнула, не попыталась как-то подготовить Мэла к грядущим проблемам. Не это ли означало ее «прости»?..
Впрочем, Скворешникову удалось довольно быстро справиться с собой и подавить обиду. О своей связи с Наоми он лысому щеголю докладывать не собирался. Пусть хоть в тюрьму сажает, урод такой!
«Сам познакомился, значит? – Павел Григорьевич покачал головой. – Тогда возникает новый вопрос: зачем познакомился? У тебя разве друзей на факультете мало? Знаю, что немало. У меня тут есть кое-какие сведения о тебе. – Павел Григорьевич достал тонкую папку, развязал тесемки, разложил на столе какие-то листки, исписанные убористым почерком. – Коммуникабелен… Поддерживает ровные дружеские отношения… Помогает в учебе отстающим… Широкий круг интересов… Это всё о тебе, товарищ Скворешников. Зачем тебе атомщики? Как их деятельность входит в круг твоих интересов?»
Мэл упорно стоял на своем: литература, стихи, пластинки.
«О-хо-хо, да. – Павел Григорьевич затушил сигарету. – Не хочешь по-хорошему? Что ж, будем по-плохому. Что это такое?» – И он выложил на стол «левую» тетрадку в черной обложке.
Мэла словно ожгло. Уж насколько он был миролюбив и бесконфликтен, но этот лысый щеголь явно перегнул палку. Кто вообще позволил рыться в личных вещах? Тоже генеральный прокурор?
«Думаешь, это имеет значение, да? – удивился или искусно изобразил удивление Павел Григорьевич. – Уверяю тебя, после того, что мы нашли в этой тетради, уже не имеет. Ты очень хорошо соображаешь, товарищ Скворешников. Ты очень умен и наблюдателен. Но ты слишком далеко зашел, чтобы оставить это без последствий. Пушка. Пушка для полета в космос и на Луну. Криотронные переключатели и атомные фугасы. Для этого тебе были нужны атомщики? Говори!»
Мэл молчал. Ему нечего было сказать – Павел Григорьевич видел его насквозь. Но что страшного в этом любительском проекте, который еще очень далек от реализации?
Не дождавшись ответной реплики, Павел Григорьевич вновь поменял интонацию: «Всё-таки, я думаю, ты не слишком умен, да. Иначе не разбрасывал бы где ни попадя подобный компромат».
Мэл уже догадывался, что появится на столе вслед за папкой и «левой» тетрадкой. И действительно – лысый щеголь выложил фотографию Гагарова.
«Кто это? Или ты не знаешь?»
Скворешников неохотно ответил, что это Юрий Гагаров – подводник-рекордсмен, обошедший вокруг земного шара.
«Совершенно верно, – подтвердил Павел Григорьевич. – Только почему Юрий Гагаров? Он всегда был Герман. Герман Гагаров, да. Эксперимент ВС-80. Ты тогда еще не родился, товарищ Скворешников. И Гагарова знать не мог. И уж тем более не мог брать у него автограф на долгую память. Но и сегодня знать о ВС-80 не всем положено. И уж совсем не положено таким безответственным студентам, как ты. Значит, кто-то тебе эту фотокарточку передал. Подозреваю, что тот же самый человек тебя и с лунной пушкой надоумил. А кто? Назовешь?»
Мэл сидел, съежившись на стуле. Если он расскажет о Богданове, тому это уже не повредит, но этот лысый урод слишком много о себе думает. К тому же не совсем понятно, к чему он клонит? Если хочет арестовать, то уже арестовал бы. Только, подозреваю, нет у него оснований для ареста – ничего противозаконного в хранении старой фотографии и разработки лунной пушки нет. И быть не может.
«Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, да, – заявил Павел Григорьевич и достал новую сигарету. – Думаешь, запугивает старый вонючий козел? А предъявить ему нечего. Но на самом деле я знаю о тебе всё, товарищ Скворешников. Ну или почти всё. И знаю я, кто тебе эту фотокарточку подарил. Богданов, ведь так? Вижу, что помнишь Богданова. Но что ты можешь сказать о нем? Неужто старик не выдержал и раскололся мальчишке? Верится с трудом. Но всё возможно. Взглянем-ка на многотрудный путь нашего ветерана. – На столе появилась папка потолще. – Итак, Богданов. Родился, учился… Ого!.. Да, интересно… Небесная механика и астронавигация… Группа Гречко, это понятно… Принимал участие в проекте “Факел”… Почему уцелел?.. Не должен… Ага! Был на ИКИ, теплоход “Сибирь”, поэтому и уцелел… А дальше?.. Плен… Япония… Штаты… Два года?.. Это срок!.. Дальнейшее предсказуемо… Фильтрационный лагерь… Реабилитация… Работа в архиве… Да, здесь он попался в первый раз. Статья за антисоветскую агитацию. Пять лет… Условно-досрочное за примерное поведение… И снова архив. Доброе у нас всё-таки государство… И ведь не исправился! Второй срок. Рецидивист. Теперь уже по полной… Ага… Больше не выступал… Учетчик в совхозе… Пенсия… Вот видишь, товарищ Скворешников. Богданов у нас – человек известный. И биографию его восстановить не представляет ни малейшего труда. А на основании этой биографии можно сделать выводы о том, что он тебе рассказывал. Проект “Факел” – это серьезно, товарищ Скворешников, очень серьезно. Это такой уровень секретности, до которого далеко не всех руководителей Партии и правительства допускают. А тут – студент, первокурсник. С Богданова-то уже не спросишь, но утечку нужно устранить. Это наш долг. Это мой долг. Понимаешь, о чем я говорю, товарищ Скворешников? Долг. Никто тебя до суда и следствия доводить не будет. Носитель информации по “Факелу”, не имеющий допуска к этой информации, находится вне закона. Я могу тебя убить прямо в этом кабинете. И никто мне слова бранного не скажет. Что ты защищаешь, товарищ Скворешников? Стоит ли то, что ты защищаешь, твоей жизни?»
