Юрий Нестеренко - Юбер аллес (бета-версия)
- Это собачья еда.
- Ну, не скажите, - обиделся шофер. - Очень даже недурные консервы, особенно под водочку.
- Я не говорю, дурные или недурные, - терпеливо пояснил Фридрих. - Просто это специальная еда, предназначенная для собак. Там еще на этикетке пес должен быть. Нету пса? Ну что ж, это вполне в духе янки. Специальная упаковка для России. И ведь не придерешься. Формально они пишут, что это за товар - естественно, по-английски. А что нет картинки, так просто маркетинговые исследования показали, что банки без пса в России продаются лучше. А для чего их потребитель использует, это продавца не касается. Атлантистская система в действии.
- Нехорошо так шутить над старым человеком, - укоризненно заметил таксист. - Мы, конечно, по заграницам не ездим, но тоже кое-что... Нет, правда? Неужто впрямь собачья жрачка?
- Уверяю вас. Когда в следующий раз повезете иностранца, спросите у него.
- А я-то думал, чего они дешевые такие, - посетовал таксист. -Ну, жулье! Но ведь сами-то они это не едят? - добавил он после паузы.
- Нет, разумеется.
- Ну вот я и говорю - любопытно узнать, как они на самом деле живут... Или вот памятник наш, к примеру - он больше ихней Статуи Свободы или как?
Машина уже катила по проспекту Освободителей, и впереди справа, над Поклонной горой, вздымался в свете прожекторов памятник Воину-Освободителю - исполинский солдат Вермахта, разрубающий тевтонским мечом пятиконечную звезду. Левой рукой солдат прижимал к груди спасенную русскую девочку.
- Ну, чтобы узнать это, не обязательно ехать в Америку, - усмехнулся Фридрих. - Это есть в любом туристическом справочнике. Высота статуи Воина-Освободителя - 48 метров, что на 2 метра выше Статуи Свободы в Нью-Йорке, правда, без учета пьедестала. Но в данном случае пьедесталом служит вся Поклонная гора.
- С Коляныча пиво, - радостно засмеялся водитель. - Он вчера в столовке доказывал, что Статуя Свободы - самая большая в мире. Тоже американец выискался... Да только неправда это, - добавил вдруг таксист другим, серьезным тоном.
- Что неправда?
- Я ж хоть и пацан был, а помню. Не было никакого германского солдата-освободителя. Москву одни русские брали. Немцы, дойчи то есть - извините, с детства привычка - они уже потом пришли.
Это Фридрих, разумеется, знал. Его отцу стоило в свое время большого труда добиться права единолично занять город. Против поначалу было и Верховное командование Вермахта, и сам Дитль. Но Власову удалось убедить Канариса, а тот, в свою очередь, убедил Гудериана и Роммеля. Аргумент был простой - только если РОА сама освободит Москву, дойчи будут восприниматься русским народом как союзники, а не как оккупанты. Поначалу генерал Власов вообще не хотел, чтобы "нога немецкого солдата ступала в столицу России". Но потом вынужден был согласиться и на совместный Парад Победы, и на размещение ограниченного контингента. Именно с этого контингента, выполнявшего в основном охранные функции, пошла традиция службы этнических дойчей в русской полиции, сохранившаяся и после вывода основной массы войск.
- Дело не в том, кто первый вошел в Москву, - дипломатично заметил Фридрих. - Дело в том, что без помощи германской армии Россия не была бы освобождена от большевистского ига.
- Так-то оно так, - покивал таксист, - а все ж обидно, что посередь Москвы - памятник чужеземному солдату.
- Но ведь при дойчах был порядок?
- Был. Это они молодцы, без них бы мы...
- Ну так что же вы видите неправильного в памятнике?
- Я ж не говорю, что неправильно. Я говорю, что - обидно.
Kapitel 5. Тот же день, поздний вечер. Москва, Трубниковский переулок, 30 - Староконюшенный переулок, 39.
Таксист довез его до середины Трубниковского переулка. На счетчике было 7.23, и Фридрих протянул купюру в десять марок - не желая новых задержек, он не стал менять деньги в аэропорту, зная, что при фиксированном курсе 1:1 легко сможет сделать это в городе. Таксист, похоже, счел валюту Райха хорошим знаком и широко улыбнулся "господину барону".
- Нельзя ли поскорее, я спешу, - одернул его Власов.
Таксист все понял и разом поскучнел. Судя по лицу, его мнение о русских эмигрантах упало, словно акции Уолл-Стрита в день взятия Москвы.
- Извините, - пробурчал он, отсчитывая 2 рубля 77 копеек, - я думал, это на чай.
- Мне кажется, вы и так пьете слишком много чая, любезный, - мстительно ответил Власов, ссыпая мелочь в кошелек. Он терпеть не мог чаевых, находя нелепой и даже безнравственной идею приплачивать работнику за то, что тот всего лишь исполняет свои обязанности. Если его жалование недостаточно - пусть решает эту проблему с работодателем, а не с клиентом. Этак и честные граждане начнут клянчить денег у полиции - на том основании, что не совершают преступлений.
Выйдя на улицу (даже мотор отъезжающего "Опеля" взвыл как-то обиженно), Фридрих оглянулся по сторонам и решительно нырнул в арку вытянувшейся вдоль переулка старой двухъярусной семиэтажки. Власову нужен был дом 30, строение 3 - по сути, совершенно отдельнное здание, стоявшее во дворе и имевшее, однако, тот же номер, что и соседние. От кого-то в Управлении Фридрих слышал шутку, что система нумерации московских домов разработана специально для того, чтобы сбивать с толку иностранных шпионов. В самом деле, трудно было придумать какое-то иное рациональное объяснение ситуации, когда целый квартал может иметь один домовой номер, причем отдельные здания могут именоваться корпусами, строениями или владениями, обозначаться цифрами или буквами и вообще находиться, по существу, на другой улице и чуть ли не в соседнем районе.
Дом 30, строение 3, долго искать не пришлось - он находился почти сразу же за аркой, также вознося в хмурое московское небо семь этажей старинной постройки. Над высокими окнами первого этажа в свете одинокого фонаря унылые львиные морды грызли свои каменные цепи; сбоку прилепилась ограненная мутным серым стеклом шахта лифта, сооруженная много позже самого здания. Чудом не поскользнувшись на раскатанной детьми ледяной полоске, Фридрих остановился у входа, вставил в прорезь под домофоном выданный в Управлении плоский ключ и вошел в тускло освещенный, пахнувший сырой затхлостью подъезд. Высокая тяжелая дверь глухо бухнула за его спиной.
Предназначенная ему квартира находилась на самом верху, на седьмом, но Фридрих двинулся вверх пешком. Во-первых, это помогает поддерживать форму. Эту привычку Власов приобрел после аварии, еще в госпитале, когда, стискивая зубы от боли в ноге, из принципа раз за разом штурмовал лестничные пролеты. Во-вторых, он не доверял лифтам. Они иногда имеют обыкновение застревать, особенно в таких вот старых зданиях. Неисправный самолет покинуть куда проще, чем неисправный лифт...
Прежде, чем отпереть дверь, Фридрих опустился на корточки и, достав из кармана пальчиковый фонарик, посветил на дверную щель в нескольких сантиметрах от пола. Засеребрившийся волосок подтвердил, что с тех пор, как квартиру в последний раз покинул представитель Управления, в нее не входил никто посторонний.
Тем не менее, открыв дверь, Фридрих быстро обежал прихожую лучом фонаря, прежде чем шагнуть внутрь и зажечь свет. Все как будто было в порядке. Впрочем, предстояла еще одна проверка. Сняв куртку и переобувшись в домашние туфли, Власов прошел в кабинет и, присев в обитое черной кожей кресло, открыл нотицблок.
Клавиши все еще хранили липкие следы пальцев Микки. Фридрих поморщился, вскрыл полиэтиленовый пакетик и достал оттуда приятно пахнущую, чуть влажную бархатистую салфетку. Тщательно протерев клавиатуру и корпус рехнера, он сходил вымыть руки.
Теперь можно было ввести пароль и запустить программу сканирования. Он снял пластмассовую крышку, на обычных нотицблоках закрывающую отсек с батарейками, и вытянул из гнезда антенну с овальной петлей на конце. На жаргоне Управления это устройство именовалось "пылесосом". Фридрих неторопливо обошел квартиру, старательно водя антенной вдоль стен и мебели. Чисто; во всяком случае, активных жучков в квартире нет. Власов вернулся в кабинет, поставил раскрытый нотицблок на стол и вновь опустился в кресло.
В углу экрана, ритмично мигая двоеточием, светились цифры 20:08. Со времени обнаружения тела Вебера прошло почти 28 часов; со времени смерти... с официальными заключениями медэкспертов, как российских, так и дойчских, Фридриху еще предстояло ознакомиться. Но это утром. Пока же... пока о его прибытии никто не знает, и Власов чувствовал, что это обстоятельство следует использовать. Действовать, не поставив в известность своих, рискованно; возможно, именно такая тактика погубила Вебера. С другой стороны, Фридрих помнил слова Мюллера - "мы не знаем, кто здесь игроки, а кто фишки". Раз уж дело дошло до убийства агента РСХА, нельзя исключать утечки информации и от своих. Конечно, если к делу каким-то боком причастны русские спецслужбы, из аэропорта уже сообщили, кому надо, но... даже в этом случае пока еще есть шанс. Эти несколько часов предполагаемой форы следует использовать, в первую очередь, для осмотра квартиры Вебера. Разумеется, там уже побывали и русские полицейские, и, почти наверняка, кто-нибудь из местных агентов Управления. Тем не менее, что-то могло укрыться от внимания как коллег, так и, возможно, соперников. И, как гласит русская поговорка, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочитать отчет.
