Валерио Эванджелисти - Обман
Голос ее звучал ехидно. Зеркало отражало все еще очень красивую женщину, но время уже наложило свой отпечаток на эту красоту. Темные круги обвели голубые глаза, на лбу обозначились морщины, щеки высохли и ввалились. Мужчина в возрасте Бертрана, может, уже и отверг бы ее. Катерину это тревожило, но она ни за что бы в том не созналась даже себе. Она предпочитала издеваться над дочерью, слишком похожей на нее двадцать лет назад.
Джулия не заметила тайной обиды матери.
— Я бежала бегом: у меня есть хорошая новость. Пьерлуиджи Фарнезе убит. Парма и Пьяченца остались без герцога!
Катерина посмотрела на нее так, будто дочь бредила.
— И это ты называешь хорошей новостью? Мне-то какое дело?
— Да нет, хорошая новость совсем другая! Ему наследует Оттавио Фарнезе, герцог Камерино! Ваш феод снова свободен!
Катерина сочувственно покачала головой.
— Бедная моя девочка, даже если он и свободен, выбрось из головы, что его вернут Чибо-Варано. Папа Павел Третий навсегда вымарал нашу фамилию. Мне бы только избавиться от этого проклятого отлучения…
— Но Павел Третий при смерти!
На этот раз герцогиня вздрогнула, и лицо ее исказилось от волнения.
— Ты это серьезно?
— Да. Похоже, ему осталось жить несколько месяцев, а может, и несколько недель. И он перестанет нас преследовать!
Катерина не выдала охватившей ее радости, не удержалась от того, чтобы еле слышно не прошептать:
— О, если бы это было так! — и прибавила уже обычным голосом: — Ну ладно, у нас есть чем заняться. Я дала тебе много поручений. Ты все их выполнила?
— Да, мама.
— Начнем с самого важного. Что ты узнала об Анне Понсард?
— Бертран сказал по секрету, что брак Мишеля с этой женщиной — дело решенное. А в роли свата выступает барон Пулен де ла Гард.
Имя герцогине было знакомо.
— Пулен де ла Гард… Уж не тот ли это капитан, что с такой жестокостью разделался с еретиками?
— Думаю, он, хотя ничего в этом не понимаю, — ответила Джулия, разводя руками.
— А ты и не должна понимать, — резко бросила герцогиня и, сделав дочери знак помочь, начала стаскивать юбку, которую примеряла. — Рассказывай дальше. Почему барон так печется об этой свадьбе?
— Он очень любит Мишеля: ведь они вместе сражались, — ответила Джулия, распуская шнуровку на юбке. — Так мне сказал Бертран, а он слышал это от своего брата Жана, который занимает здесь важный пост.
— А еще что ты узнала о Понсард?
— Она дама весьма свободных нравов, и у нее много любовников.
— Это меня мало интересует. Для нас, женщин, отдаться солидному мужчине зачастую означает сделать шаг вперед в том обществе, которое хотело бы нас раздавить. Уж мы-то с тобой кое-что об этом знаем.
Джулия сильно покраснела и поспешила добавить:
— У нее в любовниках состоит также один аристократ, некто Лоренцино, принадлежащий к фамилии Медичи, как и ваша матушка. Кузен королевы.
Катерина снова вздрогнула.
— И ты так просто об этом говоришь? Ну да, ты же не знаешь… Слушай, а этого Лоренцино, случайно, не называют Лорензаччо?
— Понятия не имею.
— Если это тот Лоренцино, с которым я знакома, то ему лучше бы скрыть свое происхождение и остаться безымянным.
Оставшись в одной рубашке, Катерина подошла к большому платяному шкафу, загороженному вышитой ширмой, и принялась рыться в платьях, ища, что бы надеть.
— Странно, что все о нем знают.
— Бертран говорит, что этот самый Лоренцино заезжал в Салон в компании Анны Понсард, а потом увез ее с собой в Париж, где они какое-то время жили вместе.
По губам Катерины пробежала улыбка.
— В таком случае Мишель де Нотрдам получит слегка потасканную супругу…
Она достала из шкафа сильно декольтированный лиф, расшитый бахромой, верхнее платье из набивного шелка, с узкими рукавами, высокий стоячий кружевной воротник, а для волос — золотую сеточку с жемчугом. Потом, прикинув, как это будет выглядеть все вместе, выбрала красную юбку.
— Занятно, сколько связанных друг с другом людей оказываются втянутыми в одну и ту же историю. Нас ведь тоже не миновали беды Медичи, но ты не знаешь, что у моих братьев и сестер были особые дела с этим Лоренцино.
— А некий Франческо Мария Чибо не наш родственник?
У Катерины сегодня явно был день сюрпризов, и это уже начало ей надоедать.
— Конечно родственник. Он принадлежит к Савойской ветви Чибо. А где ты услышала его имя?
— Он два дня назад прибыл в Сен-Реми, и его представили Бертрану. С ним был очень странный человек, Гийом Постель из Парижа. Они направляются сюда, в Аген. Постель собирается остановиться у одного знаменитого писателя.
— У писателя? А ты знаешь его имя?
— Да, Жюль Сезар Скалигер.
Катерина нахмурилась.
— Имя я слышала. Кажется, его упоминал Молинас, только не помню, в какой связи. К сожалению, этот человек никогда в подробностях не объяснял мне, зачем ему понадобилось уничтожить Нотрдама и кого он подключил к своим планам, — Она повернулась к дочери спиной, чтобы та помогла ей зашнуровать лиф.
Пока девушка возилась с платьем, она продолжила тоном лектора:
— Исходя из того, что ты мне рассказала, полагаю, что следующим шагом будет проникнуть в дом Скалигера, пользуясь тем, что в городе объявился мой кузен. Необходимо разгадать планы Молинаса. Ведь об Анне Понсард я знаю очень немного… не перетягивай шнуровку… надо кое-что выяснить, прежде чем вмешиваться… не перетягивай, тебе говорят!
Джулия покраснела.
— Извините, мама… Я задумалась… Я вот о чем думаю…
— Выкладывай, но будь внимательнее.
— Неужели, чтобы отомстить Нотрдаму, нужны такие сложные интриги? В Камерино в подобных случаях вы прибегали к услугам сикариев[10].
Катерина отметила с удовлетворением, что девочка рассудила умно. Может, она начала взрослеть.
— Сейчас объясню. В мои планы не входит смерть Нотрдама. Чтобы убить его, достаточно капли яда, как в былые времена. Но и просто-напросто сдать его инквизиции ради снятия отлучения мне тоже не хочется.
— На что же тогда вы рассчитываете?
— Уж завершить дело — так с шиком. По словам Молинаса, Нотрдам принадлежит к конгрегации магов, имеющих почти неограниченное могущество. Через него можно выйти на главу секты, человека весьма таинственного и наводящего страх. Я не стремлюсь нарушить свой христианский долг, но мне очень хочется побольше узнать о магии, так пугавшей Молинаса.
Катерина не осмеливалась в этом признаться, но с тех пор как признаки старения начали проступать в ее красоте, идея останавливать время оккультными методами становилась все привлекательнее. Она слышала разговоры об алхимиках, которые изобрели эликсир вечной молодости, и втайне надеялась, что Нотрдам занимается чем-то подобным.
— Если хотите, я могу спросить у Бертрана.
— Боже тебя упаси! — вскричала в тревоге Катерина. — Если магией занимается мужчина, его объявляют мудрецом, а если женщина, ее объявляют ведьмой! Мужчину ждет всеобщее почитание, а женщину — смерть.
Опешив от услышанного парадокса, Джулия на несколько мгновений замолчала, потом сказала:
— Может быть, то, что вы ищете, содержалось в книге, которую вы вернули Нотрдаму?
Катерина фыркнула.
— Возможно. Но ни ты, ни я, ни Молинас не поняли в ней ни слова. Нам не удалось даже разобрать, на каком языке она написана. Нет, Нотрдам нужен мне живым: он поможет расшифровать записи. А если не он, то его пресловутый учитель.
Ошеломленная Джулия предпочла сменить тему:
— Но при чем здесь Анна Понсард?
Катерина не любила, когда дочь задавала слишком прямые вопросы. Она чуть не сделала ей выговор, но потом решила ответить, но так, чтобы затемнить смысл. Кто знает, может, бедняжка Джулия когда-нибудь донесет на нее?
— У меня нет точных планов, да и у Молинаса их не было. Но тот, кто хочет получить власть над чужими судьбами, должен уметь делать людей податливыми, как глина, и держать под контролем сразу многих. Когда же он добьется власти над ними, он сможет заставить их плясать под те инструменты, которые определяют нашу жизнь: любовь, страсть, гнев. И эти инструменты будут уже звучать не по воле случая, а в руках умелого мастера. Понимаешь?
— Не совсем, но все это меня пугает.
Катерина приподняла голые соблазнительные плечи, которые Джулия облачала в верхнее платье.
— Заметь, что все короли и князья поступают так же, только у них больше возможностей, чем у меня. Вспомни Цезаря Борджа или интриги Павла Третьего Фарнезе. Единственное ограничение их возможностей заключалось в том, что они были мужчинами и не обладали врожденной женской проницательностью. Если женщина умна, она одновременно и змея, и львица. Не помню, кто это сказал. Потому-то мужчины и стараются взять нас под стражу, а то и убить. Они боятся, что мы воспользуемся тонкостью ума, данной нам от природы.
