Анатолий Матвиенко - Эпоха героев и перегретого пара
Император Александр задумал поход в Индию; смерть не позволила его начать, как и Николаю, убитому декабристами. Но в Лондоне об этих устремлениях знают и опасаются за главный бриллиант в колониальной короне. Оттого и тратятся немалые средства, чтобы персы напирали на Кавказ, а ослабевшая русская армия, отражая их нападки, не имела времени даже дыхнуть в сторону Индии. По той же причине Османская империя, у которой англичане понемногу отрезают земли в Северной Африке, отчего между двумя странами невозможна никакая дружба, подстрекается к захвату Черноморского побережья, дабы ослабить Россию и запереть выход в Средиземное море.
— Позвольте предположить, Ваше Императорское Величество, британскую корону устроит полный раздел Азии и Ближнего Востока. Северная Африка, кроме французских колоний, Египет с Синаем, Палестина, Южная Персия и страны далее на Восток — пусть навек остаются английской вотчиной, а ежели у них трудности, то и подсобить не грех. Чёрное и Каспийское моря — российские, Англии не интересные. Вот Новый Свет важен, более того, утрата североамериканских колоний по-прежнему болезненна. Ежели намекнуть, что возможности Русской Аляски и калифорнийские русские купцы к услугам Альбиона, то персидский шах надолго лишится британского золота. А то и страны.
— Вот как! — Павел Второй заметил себе, что кабинет стоит украсить подробными картами Руси и глобусом. Глядя на заморские страны, лучше думается, как отрубить от них кусочек. В докладе Сухтелена есть безусловное здравое зерно. А что часть названных им земель принадлежит Турции и другим странам, не имеет особого значения, если великие державы договорятся. Надо лишь вернуть России статус великой империи. — Постановляю: принимаем всемерные усилия к наведению мостков к англичанам.
— Они будут нашими верными союзниками, Государь, — поклонился Сухтелен. — Но только пока им это выгодно.
Как всегда — не хватает капитала. Пестель опустошил казну до донышка и напечатал кучу рублёвых никчёмных бумажек. Стало быть, за неимением своего пристало звать иностранные деньги, обещая концессии, продавая земельные угодья европейским толстосумам. Задорого не предложишь, ибо в стране, где нет ещё устойчивости и спокойствия, да армия слаба для защиты от внешних напастей, велика опасность потерять вложенное. Но под лежачий камень вода не течёт. Оттого — шпаги вон и на врага вперёд, как в двенадцатом году! С нами — Бог!
Глава вторая, начинающаяся с визита к Государю Юлии Осиповны Шишковой
— Всемилостивейший Государь!
Прекрасная вдова исполнила книксен на европейский лад и замерла с чуть опущенной головкой, слегка прикрыв глаза длинными ресницами.
— Дорогая Юлия Осиповна! Не надо без конца повторять про Государя и Императорское Величество. Эти слова я слышу каждый Божий день и прекрасно выучил, на какой должности тружусь.
О! не обманывайся, сердце, О! призраки, не увлекайте!.. Нас цепь угрюмых должностей Опутывает неразрывно.
Продекламировав Грибоедова, снова располневший Павел Николаевич жестом услал лейб-адьютанта, подвижным шариком выкатился из-за стола и приник губами к тончайшей перчатке, не скрывавшей сладостную мягкость женской руки.
— Искренне сожалею, что не бывал в шишковском доме, проезжая через белокаменную, да и ныне недосуг: взвалил на себя непосильные хлопоты. Говорят, у вас собирался цвет московского общества — писатели, поэты?
— Смотря кого считать цветом, а кого сорняками, Государь. Иные больше ценят происхождение от Рюрика, а не писательские таланты.
— Вот! Опять вы меня обижаете. Не Государь, а просто Павел Николаевич. Известно же, купеческого мы племени, ваше родовое дерево по польской линии куда древнее и почётнее. Присаживайтесь, не чинитесь. Приказать чаю?
— Спасибо, Павел Николаевич. Только неловко мне от державных дел отрывать, да в самый разгар дня.
— Отчего же? — легкомысленно заявил Император, с откровенным удовольствием разглядывая гостью. — Их все не переделаешь. Да и Бог знает, какие важнее. Императрица нас покинула, да и брак неудачен: Господь не подарил нам ребёнка. Ныне преемник мой — не сын, а младший брат Анатолий Демидов. Не общаясь с прекрасным полом, отцом не станешь… Разве что какой фаворит поможет.
Павел остановился напротив кресла, в которое усадил Шишкову, заполнив панораму перед ней своим массивным телом.
— Тогда вы замечательно поймёте меня. Осенью двадцать восемь исполнится, а с престарелым мужем, увы, тоже детей не случилось.
Глаза Императора заинтересованно блеснули под линзами.
— Оттого припадаю к вашим ногам, — продолжила вдова совершенно не в том направлении, которое ожидал Государь. — Помилуйте Строганова. Когда он вернётся из ссылки, боюсь — поздно уже будет думать о детях.
«Ай да Пушкин, ай да сукин сын. Как же, долгая печаль не в природе человеческой… Знаток! Самого, небось, дамы тоже вокруг пальца обводят». Спрятав эту неприятную мыслишку поглубже, он развёл пухлые ручки.
— Дорогая Юлия Осиповна, рад бы помочь, да не всесилен я. Лишь год без малого минул, не могу бередить неуспокоенную память народную о К.Г.Б. и Расправном Благочинии. На беду, после усопших Пестеля и Бенкендорфа Александр Павлович — живое олицетворение тех несчастий. Вы же знаете, как неспокойно в столице и в Санкт-Петербурге.
— Но что же мне делать? Хотела к нему, но он пишет — и думать не смей. В Шушенском ужасно! Никогда не простит, если из-за него подвергнусь лишениям.
— Да, — участливо наклонил голову Император, отчего второй подбородок опасно свесился за расшитый золотом воротник. — Шушенское безусловно не то место, где сосланный революционер может спокойно проживать со своей женой. Не место для надежды. И для любви тоже.
— Посоветуйте, Ваше Императорское Величество! — Юлия Осиповна встала и предприняла попытку упасть на колени, впрочем, достаточно плавно, чтобы Павел Николаевич успел её подхватить, с удовольствием вцепившись в дамские руки и обнаружив её взволнованное лицо подле своего, внезапно покрывшегося испариной.
— Есть же другие мужчины! Достойные, перед державой не запятнанные. Посмотрите возле себя… Совсем рядом!
Он даже чуть подался вперёд, полуприкрыв глаза и искательно выпятив полные красные губы. Но его ждало разочарование — упрямая полька освободилась и шагнула в сторону.
— Простите, Ваше Императорское Величество. Стало быть, единственный способ — самой отправляться в Сибирь.
— Но позвольте! Вас к нему даже не пустят! — отвергнутый и разочарованный, он не подумал, что в его власти обеспечить ей пропуск… Но осталось вне царских возможностей привязать к себе женщину, которая вдруг показалась невероятно желанной, до вожделения и безумия.
— Всё равно поеду. Насколько возможно близко. Там буду ждать и молиться, что государево сердце смягчится. Прощайте, Ваше Императорское Величество.
Она сделала книксен и упорхнула, оставив в воздухе неуловимый аромат неосуществимой мечты. Царь почувствовал, что кровь прилила к лицу неимоверно, горло душит, но не от жёсткости воротника, а от безмерной досады. Да, Строганов — красавец. Он высок, породист и ни в малейшей степени не похож на купеческого сына. Но при этом — обычный граф, обречённый на опалу, ссыльный, чьё пребывание там ограничено лишь устным обещанием, приговор на бумаге куда суровее. А Император только что предложил… точнее — намекнул, но чрезвычайно определённо, желает, мол, отношений тесных, близких и далеко идущих. Ради счастливого соперника Шишкова отказалась стать нежным другом, а в будущем, быть может, императрицей и матерью наследника короны?!
Павел действительно подумывал, что Строганова надо вызвать в Москву. Первый восторг от низвержения фюрера давно улёгся, нарастает недовольство, что многие русские пороки, ещё с романовских времён унаследованные, при Республике лишь умноженные, не изжиты до сих пор. Государственная дума только из оставшейся знати избрана и потому покорна, но не популярна, народ избирательных прав требует, крестьяне, иудеи, магометане! Нужна твёрдая строгановская рука, пусть даже не во главе возрождённого Благочиния в виде Тайной канцелярии. Хотя бы посадить его товарищем Министра внутренних дел, за государственную безопасность ответственного.
Но после подлости неслыханной, когда он удерживает за тысячи вёрст женщину, которой не может обладать и не позволяет этого никому, графа нельзя прощать! В этаком русле Павел Николаевич побурлил недельку и успокоился, снова кинувшись с головой в государственную круговерть. Сколько побед одержано, когда неутолённые на амурном фронте монархи проявляли себя на другом доступном поприще? Пожалуй, не меньше, чем у героев, вдохновлённых пылкой взаимной любовью.
