Михаил Ахманов - Флибустьер
Оказалось, что совсем близко, и даже посылает ему привет. Пара алых пламенных цветков, обрамленных черным дымом, распустилась на корме галеона, над волнами грохнуло, что-то засвистело, загудело и плюхнулось в воду в полусотне метров от «Ворона». Пираты заорали, заулюлюкали, но этот шум и гул перекрыл грохот новых выстрелов. С каждой секундой сокращая расстояние, фрегат приближался к большому кораблю, и перед Серовым уже маячили красно-золотые флаги, резные украшения высокой кормы и два орудийных порта между ними.
Третий залп отгремел, и сразу раздался голос капитана:
– Синьор Джулио! Начинайте! Гнусавый голос на квартердеке[12] затянул:
– Тебя, Господи, славим! Пошли хлеб нам по бурным водам, яви милость детям Твоим, спаси от ран и крушений, от пули и меча, от зла людского, от пушек и пороха. А тех, кому суждена погибель, избавь от адского огня, прости их прегрешения, не ввергай в геенну огненную, а спаси и помилуй, ибо они не ведают, что творят. Они, несчастные дети Твои, изгнанники и нищие, пьяницы и мошенники, воры и убийцы, собрались здесь, на утлой ладье, дабы противостоять злокозненным безбожникам, что позорят имя Твое, сжигают людей живьем, торгуют отпущением грехов и творят разбой и насилие над многими народами. Отведи от них руку Твою, отдай их нам во власть, сделай их нашей добычей, и корабль их, и все их добро до последнего фартинга[13]. Аминь!
Эта молитва, прозвучавшая в полной тишине, изумила Серова – не думалось ему, что корсары поминают Господа перед своим кровавым промыслом. С другой стороны, отчего бы не помянуть? Все собравшиеся на «утлой ладье» родились и выросли в лоне святой матери-церкви того или иного толка и, вероятно, не делились меж собой на протестантов, англикан и католиков. Бог для них, как и положено, был един; себя они считали Господними воинами, а испанцев – порождением дьявола.
Когда молитва отзвучала, Серов, наклонившись к Мортимеру, прошептал:
– Кто тут у вас? Поп? Священник?
– Лекарь, – пояснил тот и деловито перекрестился. – Бакалавр Джулио Росано из этой… как ее… Венеции. Жену зарезал, а может, полюбовницу. Хирург отменный, прах и пепел! Случится, отхватит руку или ногу, а ты и не заметишь.
– После двух бутылок, – добавил Хенк. – И лучше рома, а не джина. От рома душа согревается и боль отходит. – Промолвив это, он вытащил из-за пазухи крестик на засаленном шнурке и приложился к нему губами.
Испанские ядра просвистели над «Вороном». Одно пробило парус на фок-мачте, другое пронеслось над квартердеком, и оба ушли в воду за кормой.
– Эй, на баке! – загремел голос капитана. – Носовые орудия! Огонь!
Грохнуло, и фрегат покачнулся на мелкой волне. На несколько секунд кислый вонючий дым окутал палубу, и сквозь его марево Серов разглядел всплески по обе стороны галеона. Вероятно, то была пристрелка или же Брукс хотел проверить, достанут ли испанца пушки «Ворона». Галеон под ало-золотыми флагами опережал пиратское судно метров на пятьсот, и на его палубе уже различались фигурки людей в кирасах и блестящих шлемах. Серову показалось, что испанский корабль рыскает то в одну, то в другую сторону, пытаясь развернуться к ним бортом, но этот маневр никак не удавался. Причина оставалась тайной для него; он не знал, был ли тому виною слабый переменчивый ветер, неповоротливость тяжелого, похожего на плавучий сундук корабля или искусство кормчих «Ворона», державших фрегат точно за кормой испанца.
Четыреста метров… триста… Внезапный порыв ветра зашелестел в парусах, послышалась команда Пила, пираты торжествующе заорали, и в следующий момент «Ворон», не сбавляя хода, начал отклоняться от незримой линии, соединявшей его с испанским судном.
– Раны Христовы! Он наш, наш! – прорычал одноглазый Тернан. – Наш, если Тегг не подведет!
Вслед за этим раздался голос Брукса:
– Эй, на пушечной палубе! Сэмсон Тегг! Всем бортом – огонь!
Десять медных пушек рявкнули под ногами Серова, палубные доски застонали и вздыбились, и он, чтобы не упасть, ухватился за плечо Хенка. Ядра прошли над галеоном, сметая людей и сокрушая снасти; одни фигурки в блестящих кирасах рухнули на палубу, другие корчились под обломками рангоута, большой парус на средней мачте завернулся вбок, сложился пополам и плескал теперь по ветру наподобие бесформенного белого флага. «Ворон», не пытаясь дать новый залп, вернулся к прежнему курсу и шел теперь за испанцем сзади и слева, на расстоянии сотни метров. Пушки галеона молчали – то ли экипаж еще не справился с ошеломлением, то ли угол обстрела был неудобным.
– Сбили грота-рей, – пояснил Мортимер, почесывая горбинку длинного носа. – Ну, теперь они наши, прах и пепел!
– Ром и гром! – в тон ему сказал Серов. – И что мы с ними будем делать? Товар, это я понимаю, товар подлежит экспроприации, а с людьми-то как?
Мортимер небрежно помахал рукой:
– Море широкое…
– И глубокое, – добавил Кола Тернан.
– И досок на «Вороне» хватает, – сообщил Хенк. Серов недоуменно нахмурился:
– Каких досок?
Он собирался расспросить об этом подробнее, но тут рыжий Чарли Галлахер грохнул по планширу кулаком и приказал:
– Мушкеты к бою! Цельтесь лучше, братья, и чтоб ни одна пуля даром не пропала! Во имя Христа и Девы Марии… Пали!
Грохнул залп из полусотни ружей. Серов тоже выстрелил, но целился не в людей, а в леер с большим красно-золотым флагом, что развевался на корме. Отдача была такой, словно жеребец лягнул в плечо. Удивительно, но он перебил веревку, и флаг, упав на самый край кормы, зацепился там, свесился вниз и закрыл отверстие пушечного порта.
– Заряжай! – выкрикнул Галлахер.
Посматривая то на Мортимера, то на одноглазого Тернана, Серов скрупулезно повторял их движения. Отмерить порох, засыпать на полку, вложить свинцовый шарик пули, взвести курок… Где-то когда-то он читал, что зарядить мушкет или иное старинное ружье – штука сложная, дело нескольких минут. Но, вероятно, это была одна из непроверенных гипотез века «узи» и «калашей», ибо пираты справились секунд за сорок. Планшир вновь ощетинился стволами, но Галлахер не подавал команды стрелять, словно чего-то выжидая. Испанское судно со сбитым парусом теряло ход, на «Вороне» тоже убрали часть парусов, и фрегат по-прежнему шел параллельным курсом, держась чуть сзади и сбоку от намеченной жертвы. Дистанция, разделявшая корабли, была небольшой, и Серов видел, как вдоль борта строятся мушкетеры под командой офицера в золоченом панцире. На голове у него была шляпа с черным пером, солдат защищали блестящие шлемы с продольным гребнем и изогнутыми, точно крыша китайской пагоды, полями. Точь в точь как в историческом фильме, решил Серов.
– Ты, ублюдок с «Викторьеза»! – услышал он за спиной и обернулся. Это оказался Пил, в том же щегольском фиолетовом костюме, дополненном испанским шлемом и парой пистолетов. Стоял, выпятив мощную челюсть, небрежно опираясь на обнаженную шпагу, и глядел на Серова холодным взглядом убийцы.
– Помнишь, что приказал Старик? – Голос Пила был таким же ледяным, как его глаза. – Будешь в атаке последним, повиснешь на рее. Я сделаю это с удовольствием. Не люблю французов.
Услышавший его слова Тернан насупился и пробормотал проклятие. Пил повернулся к нему, слегка приподнял клинок, и ярость в темном зрачке одноглазого погасла. Судя по всему, помощника капитана не любили, но побаивались. Серов, не вступая в пререкания, молча кивнул.
– Готовьтесь! – проревел капитан, стоявший теперь на квартердеке рядом с рулевыми. Ветер подхватил «Ворона», погнал его вперед, следом за добычей, прямо на испанский галеон. Его темный смоленый борт поднимался стеною в два человеческих роста, а кормовая надстройка была словно дом в четыре этажа. Крепость! – подумал Серов, но не успел ни удивиться, ни испугаться. Борт корабля навис над ним, сверху глядели смуглые жесткие лица под сверкающими шлемами, торчали ружейные стволы, и каждый, чудилось, целит прямо ему в сердце.
– Пали! – выкрикнул Галлахер, и Серов машинально нажал спусковую скобу. Гром двойного залпа оглушил его; испанцы ответили на выстрелы, их пули свистели повсюду, буравили воздух, впивались в палубу и в доски фальшборта. Кто-то охнул, кто-то захрипел и рухнул навзничь, но смуглых рож над Серовым заметно поубавилось. Тем временем «Ворон», подгоняемый слабым ветерком, навалился на высокий борт испанца, взметнулись вверх крюки и кошки, загремели отброшенные ружья, но этот звук был перекрыт громкими людскими голосами. Корсары рычали и ревели, будто разъяренные быки; десятки рук ухватились за канаты, десятки ног ударили по гулким доскам, сверкнули стиснутые в зубах клинки, и буйная орда ринулась на испанский корабль.
Серов не помнил, как очутился на палубе, но был уверен, что сделал это не последним. Вероятно, Хенк, который лез за ним, перекинул его через высокий фальшборт испанца, и он, сгруппировавшись, покатился по окровавленным доскам, среди валявшихся тут и там мертвых тел. Полоска сверкающей стали устремилась к Серову, он вскочил, вышиб ударом ноги шпагу у офицера – того самого, в золоченой кирасе, – перехватил оружие в воздухе и ударил испанца в висок рукоятью. Шпага была ему привычнее тесака – в цирковом училище он брал уроки фехтования. Это сценическое искусство нравилось ему, но сейчас он был не на сцене, сейчас в его руке сверкал боевой клинок, смертоносный, точно кобра.
