Сергей Шхиян - Ангелы террора
— И я о том же! — перебил его Александр Иванович. — Необходимо дорожить золотыми годами молодости для выработки в себе чистого, высокого идеала! Нелицеприятное отношение к правде, пример, который можно найти только в науке, в ее правде, в ее нелицеприятных приговорах!
Я еще минут пять послушал этот благостный, назидательный бред и ушел из комнаты, не прощаясь, по-английски.
Дело шло к вечеру, на улице уже давно стемнело, а о предстоящем и желанном ужине пока никто не поминал. Софья Аркадьевна с дочерью, как удалось выведать у слуги Максима, секретничали в Натальиной комнате, а двери в малую гостиную были по-прежнему плотно прикрыты. Я без дела послонялся по дому, еще раз с заинтересованной внимательностью рассмотрел портреты предков, висевшие в зале и, набравшись смелости, отправился охмурять социал-демократку.
На мой стук дверь открыла Ольга, посмотрела на меня наглыми, смеющимися глазами и разрешила войти. Александра Михайловна была одета в тесное, облегающее вечернее платье, как я догадался, на голое тело. Мой приход ее нимало не смутил, ей было не до мужиков: она в этот момент крутилась перед зеркалом, пытаясь в свете двух керосиновых ламп лучше себя рассмотреть.
— Как вам нравится это платье? — спросила она меня без революционной принципиальности, обычным женским голосом.
— Очень нравится, — честно ответил я. — Вам оно удивительно идет.
— Господи, какие красивые вещи! Как бы мне хотелось такое носить! А ткани, разве у нас есть такие ткани! — в превосходных степенях почти запричитала она.
— Зато у вас тут все натуральное, а у нас половина синтетики, — возразила Ольга.
— И главное, никто меня в этом не увидит. Софья Аркадьевна с Натальей с ума сойдут, если я перед ними покажусь в таком виде.
— А куда делся Арик? — поинтересовалась у меня Ольга.
— Пьянствует с генералом в диванной, — ответил я.
— Нет, ну что вы, мужики, за люди! — возмутилась она. — Не успеешь на минуту оставить без присмотра, как тут же что-нибудь выкинете. И сильно надрались?
— Есть маленько. Учат молодежь жить.
— Шур, ты тут с Лешей сама разберись, а я пойду их разгоню. Ему же пить нельзя ни грамма!
Не успели мы с Александрой Михайловной возразить, как верная подруга начинающего алкоголика выскочила из комнаты. Между нами должна была наступить смущающая пауза, но я ее предотвратил и взял быка за рога:
— А вы брючный костюм еще не мерили? — самым невинным тоном спросил я Коллонтай. — Вам должно очень пойти. В наше время половина женщин носит брюки.
— Я боюсь сама не справиться, — растеряно ответила Александра Михайловна, — лучше будет подождать Ольгу.
Мне такой вариант показался неинтересным, и я предложил:
— Я вам с удовольствием помогу.
— Ну что вы, вам это будет неприятно!
— О чем вы говорите, напротив, любоваться вами — наслаждение, я никогда еще не видел таких красивых женщин! — нагло соврал я. — Позвольте, я расстегну у вас на спине молнию.
— А почему, собственно, эти застежки называются молниями? — поинтересовалась Александра Михайловна, пока я тянул колечко.
Ответить я не успел, расстегнутое до самого низа платье разошлось на спине. Я, помогая его снять, просунул руки ей под мышки и случайно мне в ладони попали две горячие груди с набухшими, твердыми сосками. Мы оба замерли, так, как будто ничего не случилось, а потом я, как бы машинально, начал пальцами ласкать нежную кожу. Коллонтай прижалась ко мне голой спиной и закинула назад голову. Я наклонился и поцеловал ее жаркие, сухие губы. Она оттолкнула меня, высвободилась, потом повернулась ко мне лицом и охватила шею руками. Я прижал ее к себе и снова впился в ее полуоткрытый рот. Нас обоих начала бить нервная дрожь. Не выпуская отвечающих губ, я гладил ее спину.
— Только не здесь, — хриплым шепотом сказала она, решительно от меня отстраняясь. — Сюда могут войти.
Но мне уже трудно было остановиться…
— Ты… — произнесла она, и я напрягся, ожидая обычного, старозаветного девичьего заклинания: «Перестанешь меня уважать», но ошибся.
— Ты, — повторила она, — сумасшедший, у нас вся ночь впереди…
— Ты останешься ночевать? — спросил я, шепча в самое ухо, отчего у нее щекотно зашевелились на шее волосы, и она нежно потерлась ей о мои губы.
— Зачем, мы поедем ко мне, — неожиданно спокойным голосом ответила она. — Помоги мне одеться.
Сказать, что я сумел ей в этом оказать большую помощь, было бы преувеличением, скорее наоборот, своей помощью я только мешал. Однако, Александра Михайловна не протестовала ни против нежного покусывания своих плеч, ни против моих вездесущих, все время что-то ищущих рук. К счастью, нас не беспокоили, и одевание ее в собственное белье и платье затянулось почти до ужина. Я лишний раз восхитился старорусской вежливостью — никто не ломился в нашу закрытую дверь.
* * *После затянувшегося ужина Александра Михайловна как бы между прочим сказала, что ей страшно одной возвращаться домой. После возникшей небольшой паузы, я вызвался проводить ее до дома. Случилась неловкость, которую попыталась сгладить Софья Аркадьевна, нарочито громко заговорив о погоде. Однако, замять инцидент у нее не получилось, Наталья Александровна вспыхнула и низко склонилась над пустой тарелкой, Александр Иванович досадливо крякнул, а Ольга залилась смехом, не имеющим к словам хозяйки о капризах погоды никакого отношения…
Провожали нас довольно сухо. Мать с дочерью сразу же после ужина ушли к себе в комнаты, Александр Иванович заботливо пестовал все еще пьяного Гутмахера и довольно коротко с нами простился.
Мы с Коллонтай вышли к ее поданному крытому экипажу и тут же очутились в его темном простывшем чреве. Я сразу же набросился на Шуру и начал искать ее губы, которые тут же нашлись и, как говорится в таких случаях в плохих старых романах слились в долгом, страстном поцелуе.
Холодный, пронизывающий ветер гнал над дорогой мелкий, колючий снег. Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу. Каучуковые колеса мягко прыгали по замерзшим рытвинам проселочной дороги, и наш возок мерно раскачивался на мягких рессорах.
— Ты не осуждаешь меня за то, что я так сразу согласилась поехать с тобой? — спросила меня революционерка после того, как, нацеловавшись всласть, мы немного сбавили темпы сближения.
Насчет того, что она «согласилась», Шура была не совсем точна, она не согласилась, а сама предложила мне поехать к ней, и в этом была значительная разница. Поэтому я не ответил, только сильнее прижал ее к себе и поцеловал шепчущие губы. В меня словно вселился бес. Не могу сказать, что я так вдруг, без памяти, с первого взгляда влюбился в эту женщину. Бесспорно, в Александре Михайловне многое было привлекательно, но не так, чтобы сломя голову мчаться с ней неведомо куда, ставя в неловкое положение и себя, и семейство Крыловых. Однако, я чувствовал себя на таком взводе, что просто не смог отказаться от такого заманчивого, сулящего многие удовольствия предложения. Слаб человек в своих слабостях!
— Прошу, не суди меня строго, — предложила развивать тему нравственности вольная революционерка, когда наши губы, в конце концов, распались по естественным причинам — нам не хватило воздуха, — такое случилось со мной в первый раз в жизни!
— Со мной тоже, — без лукавства сказал я, правда, имея виду совсем другое, чем то, что она.
Действительно, последние два часа со мной происходило что-то необычное.
Такого острого желания обладать женщиной я давно не испытывал. Не в силах сдержать эмоции, я, буквально как подросток, терзал под шубой ее мягкую, нежную плоть, да еще, как вурдалак, скрипел зубами. Все это в свою очередь так завело Александру Михайловну, что и она за компанию начала прерывисто стонать и дала полную волю своим рукам.
— Какой ты необузданный! — шептала она, подставляя лицо и тело моим рукам и губам. — Это волшебство! А ты знаешь, что я замужем? — совершенно, по моему мнению, ни к месту, вдруг спросила она.
— Догадываюсь, — ответил я, — мне называли твою девичью фамилию, кажется Домонтович? А что это меняет?
— Я не живу с мужем, — не отвечая на мой вопрос, сказала она, — но у меня есть другой близкий человек…
— Только один? — чуть не ляпнул я, отвлекаясь от упоительного блаженства предощущения обладания, однако вовремя поймал себя за язык. — И кто это?
— Он замечательный человек, его зовут Александр Саткевич.
— Он что, сейчас в имении? — с тревогой спросил я. Любовный треугольник в данный момент меня никак не прельщал.
— Нет, Александр в Петербурге. Он служит в Генеральном штабе, — задумчиво ответила Александра Михайловна, и я почувствовал, что она внутренне и физически от меня отстранилась. — Он хочет, чтобы я развелась с мужем и вышла за него. Меня это очень волнует…
