Иван Апраксин - Поморский капитан
Несчастный сотник не выдержал первым – он разрыдался. Сначала сидел на полу, ошеломленный, изо всех сил пытаясь связать в своем разрушенном сознании себя прежнего, привычного – боярского сына, богатого, уважаемого молодого человека с тем, что представлял собою сейчас – униженным изнасилованным узником. Отважный воин, сотник стрелецкого приказа, многократно проявивший храбрость в боях, в одночасье превратился в презираемого содомита: как такое пережить?
Не выдержав, Василий разрыдался и тем самым как бы подал сигнал всем остальным узникам. Бессильный плач юноши стал его молчаливым признанием, свидетельством его слабости и отчаяния.
А проявить слабость и смятение духа – значит сделаться жертвой.
Первым нарушил молчание Ипат.
– Содомит – хуже собаки, – заявил он, причмокивая своими пухлыми красными губами. – Что, продырявили задницу боярскому сыну?
– Теперь к боярской чести еще дыра прибавилась, – издевательски подхватил Агафон, всегда готовый поддержать любые нападки своего товарища.
– Услужил хозяину, да? – продолжал изгаляться Ипат. Он смотрел на подавленного Василия и явно испытывал наслаждение. Но в голове его уже зрела новая идея для дальнейшего глумления над несчастным. Облизнув губы, он продолжил:
– Как тебе понравилось быть девкой для капитана? Он мужик крепкий, мы видели. По полной тебя оприходовал, как видно. Вон ты какой смирный стал.
Ипат говорил размеренно, как бы наслаждаясь своими словами, и своей злой властью не только над Василием, но и над товарищами по несчастью. Вот как умеет он подбирать слова! Вот как владеет вниманием всех окружающих! Как он пожелает – так и будет!
– Да, сразу видать – понравилось, – хихикнул Агафон, и несколько стрельцов подхватили это смехом.
– А мы тоже мужики крепкие, спуску не дадим, – сказал Ипат, и в его черных глазах вновь появилось что-то звериное. – Если тебе хозяина ублажать нравится, то и нас не обидишь, так?
Степан переглянулся с Лаврентием. Оба они внимательно следили за происходящим. Они видели затравленные глаза Василия со следами слез, видели хищный оскал Ипата, глумливую ухмылку Агафона и выжидательное любопытство на лицах остальных.
Не было сомнений в том, куда ведет Ипат и чем это может закончиться. К сожалению, не приходилось и сомневаться в том, как поведут себя другие пленники, находящиеся в кубрике. Они будут ждать, а затем поступят так же, как Ипат с Агафоном: наглая нахрапистость этих двоих уже явственно делала их вожаками. Еще немного, и они окончательно подчинят себе волю своих более инертных товарищей. Вот так группа людей постепенно становится бандой негодяев…
– Будешь теперь нашей общей девкой, боярский сын, – уже уверенный в своем влиянии, сказал Ипат. За ним хихикнул Агафон и заулыбались все остальные.
– Грех-то какой, – сокрушенно пробормотал Демид, испуганно качая головой. – Бога вы не боитесь, мужики!
– А ты молчи! – властно прикрикнул на стрельца Агафон. – Хозяин его уже распечатал, а теперь и нам можно попользоваться за ним. А ты, если баба и его жалеешь, то скоро и сам по-настоящему бабой станешь.
В свои 25 лет Степан уже научился не удивляться низости человеческой натуры – многое пришлось повидать. Он смотрел на Ипата, на Агафона и даже на тихого семьянина Демида и понимал, что этих людей не нужно обращать в рабство. Рабство их не пугает, потому что они уже родились рабами. Родились или выросли рабами под влиянием обстоятельств жизни – не так уж важно. Разбираться в этом у Степана не было охоты.
– Иди сюда! – вдруг крикнул Ипат Василию. – Тебя хозяин хорошо научил мужиков ублажать! Иди ко мне, потешь. Нечего рассиживаться да слезы лить! Стал девкой – справляй свое девкино ремесло!
Поскольку потрясенный Василий не трогался с места и лишь с ужасом смотрел на своих новых мучителей, Агафон вскочил на ноги, звеня цепью, и, протянув руку, всей пятерней схватил своего бывшего сотника за волосы на голове.
– Кому сказано – ползи сюда! – прошипел он, пытаясь подтянуть свою жертву поближе, в тот угол кубрика, где сидел Ипат.
Эстонские рыбаки в своем углу довольно громко и возбужденно переговаривались между собой, после чего Каск, путаясь в русских словах, сказал Агафону:
– Отпусти его! Слышишь, он ничего плохого не сделал. Оставь боярина!
– Ах ты, чухна белоглазая! – взревел Ипат, мгновенно приходя в бешенство. – Свои порядки будешь устанавливать? Не будет этого! Тут теперь только один порядок будет: наш, русский! Как я скажу, так все и будете плясать! А если не поняли, чухонцы, то скоро вас самих такими же сделаем, как вот этого!
Ободренный Агафон снова потянул Василия за волосы. Тот отбил руку, но Агафон схватил снова.
Пришла пора действовать решительно, времени больше не было.
– Слышь, Ипат, – негромко сказал Степан, – ты тут, кажется, что-то говорил про русский порядок? Вроде ты собираешься тут русский порядок навести?
– Ну! – вскинулся Ипат, с ненавистью глядя в сторону Степана. Он уже убедился в том, что с этими двумя поморами сговориться не выйдет и подчинить их себе не удастся. Теперь он надеялся, что они хотя бы промолчат – займут нейтральную позицию. Их ведь никто не трогает…
– Вот тебе и ну! – опять негромко сказал Степан. – А ведь русский порядок бывает только тогда, когда такие, как ты, молчат в тряпочку и не вылезают. Ясно тебе?
В спертом воздухе кубрика повисла мертвая тишина. Ипат тяжело дышал, и глаза его от ненависти налились кровью.
– Русский порядок – это когда слабых не обижают, – продолжил Степан размеренным спокойным голосом. – Когда человеку в беде сочувствуют, а не набрасываются, как дикие звери терзать добычу. Когда чтут Слово Божие и не оскорбляют людей. – Он сделал короткую паузу и закончил: – Не тебе порядки устанавливать, Ипат. И скажи своему холопу Агафону, чтоб отпустил сотника. А не то я ему глаза вырву.
Последнее было произнесено с такой внутренней уверенностью, что Агафон убрал руку.
– Я не холоп, – вдруг сказал он растерянно.
– Холоп, холоп, – повторил убежденно Степан, – не отказывайся. Раз поддакиваешь Ипату да разбойника-капитана своим хозяином считаешь – то холоп. Сядь-ка ты на место, а то и вправду ведь вырву тебе глаз. Для начала – один.
Степан сидел расслабленно и говорил негромко, а такое поведение еще больше пугало противников.
Ипат огляделся и оценил обстановку. Хоть момент и был острый, решил не связываться. Поэтому заговорил примирительным голосом:
– Тебе что – содомита жалко? – спросил он Степана. – Он же, – кивнул на Василия, – все равно теперь девкой сделан. Чего ты ввязываешься, не даешь ребятам повеселиться?
Настал решительный момент. Теперь следовало ударить Ипата так сильно, чтобы он уже не встал. А для этого нужно было найти самые точные, самые верные слова.
– Нет в этом никакого веселья, – медленно и веско произнес Степан, – если только для такого содомита, как ты, Ипат. Да еще для твоего дружка Агафона. Как видно, вы с ним сладко спелись – парочка содомитов. Интересно, а кто из вас девка? Наверное, ты, Ипат: Агафон-то покрепче тебя будет.
Не удержавшись от неожиданности, стрельцы дружно заржали. Все, кроме Ипата с Агафоном…
Теперь следовало закрепить успех и заодно добить обескураженного противника.
– Василий не виноват в том, что с ним произошло, – добавил Степан. – В плену, в горькой неволе с каждым может случиться. А вот ты, Ипат, не просто содомит и грешник перед Богом. Ты – хуже дикого зверя. А ты, Агафон, если будешь подпевать своему дружку, плохо кончишь. Смотрите оба, вы у меня давно на заметке.
Из всего опыта своей поморской жизни Степан знал, что положение человека зависит от того, как он себя держит. Поморье – не Москва, там никто никого не назначает на должности, не раздает важных постов и привилегий. Как человек поставит себя – тем он и будет в глазах других. Говоришь властно, держишься достойно, имеешь силу и опыт – будешь начальником над другими. Они сами тебя признают, потому что люди нуждаются в вожаке.
– Я вас давно заметил, – повторил Степан, переводя взгляд с Ипата на Агафона. – Самая вы гнилая кость во всей нашей компании. Товарищам не помогаете, злословите, бранные слова говорите – не боитесь Бога и Богородицы. Да еще и содомиты в придачу!
Это был конец, слова упали в сердце каждого, как тяжелые камни.
– Да ты кто такой? – взревел Ипат, и налившиеся кровью бешеные глаза его уставились на Степана. – Ты что – начальник? Ты нам указывать будешь?
– Буду, – твердо сказал Степан. – А ты, Ипат, будешь меня слушаться, вот что я тебе скажу. А не будешь – я тебя в бараний рог согну, пожалеешь тогда.
Люди, сидящие на цепи и зажатые в тесном кубрике без окна, не могут драться. Но все были уверены – если бы не это препятствие, Ипат разорвал бы Степана голыми руками прямо на месте. Ясно было одно: развязка должна наступить. Рано или поздно она непременно наступит, и будет кровавой…
