Александр Михайловский - В царствование императора Николая Павловича. Том первый (СИ)
Кстати, я подумал — не стоит ли нам подтянуть до кучи Сергеева — старшего? Все равно Николай наверное уже рассказал отцу о нашем госте. А Виктор нам здорово бы помог. Руки у него золотые, бывший военный, и повоевать ему довелось — в Афгане, да и Чечню краешком достал.
— А что, правильно, — на лету подхватил Александр идею друга. — Я думаю, что Иваныч сам с удовольствием отправится в прошлое. А что, собственно, его тут держит? Супруга у него умерла год назад, Николай уже взрослый мужик, а с его автомастерской вполне справляется племяш. Да и на наших дачных посиделках я по его настроению вижу, что мужику просто скучно. Знаю я старых вояк — им без адреналина, как пьянице без выпивки. Готов поспорить с тобой, что завтра, после того, как сын ему все расскажет, он будет у тебя в квартире.
— Спорить не буду — проиграю, — весело ответил другу Антон. — Так, наверное, и будет. А пока надо спать ложиться. Завтра будем возвращать князя домой. Кстати, как он там?
— Сейчас загляну, — Шумилин приоткрыл дверь в коридор. Он заметил, что в спальне, где они оставили Одоевского, горит свет. — Наверное, не нашел выключателя, — сказал Александр, пойду, выключу.
Но, заглянув в спальню, он увидел, что князь и не думал ложиться. Фильм давно кончился, экран телевизора давно погас, а Одоевский сидел в кресле у окна, завернувшись в плед, и задумчиво смотрел на пустынную улицу, по которой, разбрызгивая воду, ехала поливальная машина.
— Владимир Федорович, — сказал Шумилин, — а вы почему не спите? Ведь время уже позднее…
— Александр Павлович, а как вы полагаете, можно ли уснуть после того, что я увидел? — вздохнув, вопросом на вопрос ответил ему Одоевский. — Бедная Россия, сколько ей досталось в XIX веке — нашествие Наполеона, войны с Персией и Турцией, мятеж в Польше… А тут еще эта несчастная Крымская война. Неужели все и было на самом деле, как показано в этом, как вы его назвали, фильме?
— В жизни было еще страшнее, — тихо сказал Александр. — У сестры вашего деда, Ивана Васильевича Одоевского, у Варвары Ивановны Трубецкой, двенадцать лет назад родился правнук, Левушка Толстой. В конце ноября 1854 года он добровольно отправился в Севастополь, где почти полгода провоевал на знаменитом 4–м бастионе. О своих впечатлениях Лев Толстой напишет позднее в "Севастопольских рассказах", которые будут напечатаны в журнале "Современник". Я дам вам их почитать. В его рассказах запечатлена страшная правда той войны, о которой еще никто никогда так не писал.
— Да, это очень интересно, — оживился князь, — надо будет обязательно съездить в гости к Толстым, и посмотреть на будущего писателя.
— Только вот как сделать, чтобы Россия обошлась без этих новых потрясений? — задумчиво сказал Александр, — Ведь самой Крымской войной ужасы того времени не исчерпываются. Ведь была и угроза войны со всей Европой, и признание поражения, и позорнейший Парижский трактат, на долгих пятнадцать лет, выбивший Россию из числа ведущих европейских держав. Были и потом несчастья, о которых вам пока лучше не знать.
Вообще Крымская война внушила нашим армейским некоторый пиетет перед Европой. На целых девяносто лет воцарилось мнение, что лапотная Россия никогда не сможет победить цивилизованную Европу. В победном мае сорок пятого эти иллюзии были развеяны в прах. Но, знали бы вы, Владимир Федорович, чего нам это стоило. Представьте, двадцать семь миллионов погибших на войне, умерших от голода и ран, замученных в плену. От Петра Великого и до наших дней Россия вынуждена содержать несуразно большую армию только потому, что из Европы в любой момент может прийти беда. То Карл XII, то Фридрих Великий, то Наполеон I, то его сводный племянник Наполеон III, вкупе с королевой Викторией, и все время на горизонте маячит ненасытный, как крокодил, Стамбул, подпираемый с тыла Великими Европейскими державами.
Потом опять немцы с австрийцами, потом снова они, потом господа англосаксы науськивающие своих европейских шавок, — Шумилин махнул рукой, — Знаете, иногда мне кажется, что Европа так любит воевать, что только под скипетром русского царя в ней наконец настанет мир, вечный мир.
Одоевский вздрогнул, — Так вы хотите сказать… что мы должны…
— Ничего я не хочу сказать, — вздохнул Александр, — Во — первых, решать такие вопросы может только Государь, а он пока вполне удовлетворен существующим положением дел. Когда же он поймет, что на самом деле в Империи дела обстоят не так блестяще, то будет уже поздно.
Ну, а, во — вторых, ресурсы нашей компании весьма ограничены. Ведь мы не представляем государство, и за нашей спиной не встанут блистая оружием ряды преданных полков. При наличии определенных количеств презренного металла, конечно можно навербовать специалистов и закупить некоторое количество современного оружия, но мне кажется, что в случае действительно серьезных испытаний даже это не поможет. Проблемы России куда фундаментальней. Я вот уже битый час сижу, гадаю, как решить и первый и второй вопросы, но пока ничего придумать не могу.
— Владимир Федорович, — присоединился к разговору пришедший с кухни Воронин, — дело это сложное, тяжкое и чреватое большими неприятностями, если о нашем иновременном происхождении узнают. Например, кто‑нибудь из учреждения, возглавляемого Леонтием Васильевичем Дубельтом. Еще хуже, если о нас пронюхают заморские любители совать нос в чужие дела.
Я полагаю, что нам необходимо найти дорожку к сердцу Государя. Это сложно, но это возможно. Николай Павлович помнит добро, и не чужд благородства. Но, время, время… Это только кажется, что его много. При той чиновничьей волоките, которая царит в присутственных местах Империи, любой, даже самый неотложный вопрос будет решаться годами. Поэтому и надо получить доступ к Государю. И в то же время, сохранить в секрете все, что с нами будет связано.
— Да, господа, и задали вы мне задачу, — с грустной улыбкой сказал Одоевский, — но, с божьей помощью мы попытаемся ее решить.
Что вы можете дать мне с собой в прошлое? Я понимаю, что многие сложные механизмы у нас просто не будут работать. Да и пользоваться ими можно будет с оглядкой, дабы не привлечь к ним лишнего внимания. Но, может быть, я захвачу несколько книг, те же, еще не написанные "Севастопольские рассказы", например.
— Хорошо, я соберу вам "посылочку" от потомков, — улыбнувшись сказал Антон. Он отправился в гостиную, где стоял книжный шкаф.
А Шумилин, порывшись в своей сумке, достал гелиевую ручку и набор открыток с видами Петербурга. Он купил их несколькими днями ранее, чтобы послать своему знакомому в Махачкалу. Но так и забыл их выложить из сумки. Протянув все это Одоевскому, Шумилин сказал, — Эта ручка намного лучше тех перьев, которыми вы пишите. А открытки пусть напомнят вам, Владимир Федорович, о нашем сегодняшнем путешествии по нашему городу.
Из гостиной пришел Антон, с большим пластиковым пакетом, набитым книгами. — Вот, Владимир Федорович, читайте, — сказал он. — Правда орфография у нас несколько отличается от вашей, но, я думаю, вы разберетесь.
И еще вот вам на память, — Антон протянул князю несколько фотографий, сделанных на цифровую "мыльницу" во время сегодняшней прогулки. Князь, одетый в джинсы и футболку с надписью "Зенит", в синей бейсболке был заснят на Дворцовой площади, и у клодтовких коней на Аничковом мосту. Одоевский так увлекся созерцанием неизвестных ему питерских достопримечательностей, что не заметил, как "папарацци" запечатлел его на память. Антон успел сбросить отснятое на комп и распечатать фото на цветном принтере.
Князь с удивлением посмотрел на свое изображение, потом улыбнулся, и бережно спрятал фото в пакет.
Ну, а потом, началась подготовка к эвакуации в прошлое. Одоевский переоделся, взял подарки в руку и стал ждать, когда в воздухе появится изумрудный сгусток, постепенно превращающийся в межвременной портал.
В последний раз пожав руки потомкам, князь решительно шагнул в прошлое, и уже оттуда помахал им рукой.
— До встречи, господа, — услышали они его голос, — жду вас завтра у себя дома, думаю, что сумею уже чем‑нибудь вас порадовать!
Потом портал захлопнулся, и Антон с Александром остались вдвоем в питерской квартире XXI — го века.
Муж да жена — одна сатана
Князь увидел, как сияющий овал, через который он только что перешагнул из будущего в свое время, потускнел и исчез. Он оглянулся, и обнаружил, что находится в полутьме одного из гротов Летнего сада. Одоевский внимательно прислушался. В саду было тихо.
Князь осторожно выглянул из грота. Было раннее петербургское утро. В кустах чирикали птицы, над Невой кричали чайки. На главной аллее Летнего сада показался дворник с метлой в руке. Одоевский посмотрел на мешок, в который его новые знакомые сложили свои подарки, и прикинул, что идти с ним домой было как‑то не совсем удобно и прилично. Любой знакомый, которого он встретил бы по дороге, был бы очень удивлен тем, что князь, словно простой мужик, тащит под мышкой обычный полотняный мешок немалых размеров. Одоевский подозвал дворника. За пятак тот согласился отнести мешок в дом князя на Фонтанку. Благо, идти было недалеко.
