Федор Вихрев - Третий фронт. Партизаны из будущего

Разговаривать по душам у меня всегда получалось плохо. Тем более с незнакомыми людьми. Этот издерганный мутный тип все норовил порасспрашивать меня. И все норовил куснуть: мол, женщина, а мужики слушаются — нужно наоборот. Ну, я ему по доброте душевной и объяснила насчет лишней головки, которая иногда мешает… особенно некоторым и особенно думать. Обиделся. Это в наше распиздяйское время такое скажешь — глазом не поведут, пропустят мимо ушей. А тогда… Однако не рассчитала.

Остальные солдатики тоже косились исправно, но рот лишний раз не открывали.

Я сначала пыталась намекнуть парням, что много людей в диверсионной работе — это так же плохо, как и мало. Но они авторитетно заявили, что освобожденных гнать никто не собирается, а рейды по тылам с техникой — это тема новая. Я лично про такое не читала, а тем более — никогда не делала. Но все бывает впервые. Особенно перемещение…

Форму я надевать не стала. С моей стороны — это конкретная глупость. Мало того, что форма, как на подбор, мужская, так еще и, наверно, неудобная. Надела только гольф, чтобы майкой народ не пугать, и скинула куртку, ибо жарко. За пояс сзади — ТТ, а «вальтер» — в кобуру справа. ТТ без предохранителя — можно и с левой руки стрелять. Удобный он до чертиков.

После ковыряния с техникой, где мне пришлось вспомнить немало из того, что я знал о танках, пока народ с «мутным» общался, ко мне Ваня подошел и ненавязчиво так говорит:

— Товарищ капитан, а ведь вы не совсем капитан-то. Знания у вас специфические.

— Догадался? — спросил я. — Военинженер второго ранга я. Просто пока капитаном зови. Быстрее это. А то случись что, ты мое звание пока выговоришь, поздно будет…

Я разбирался с броником, когда в стороне, не подходя близко, остановился один из танкистов и кашлянул.

— Что случилось, боец?

— Товарищ командир! Ну не хочет он заводиться! Мы уже и карбюратор промыли, и свечи почистили…

— Пойдем, зажигание, что ли, покрутим… — отозвался я, — знать бы, куда крутить.

Мы дошли до танка, вокруг которого суетились несколько пехотинцев, наводя маскировку. Что удивительно, они не мешали копавшимся в танке.

— Провода свечные целы? — задал я первый вопрос.

— Так точно.

— Тогда, наверное, угол сбился. Какой порядок работы цилиндров? Давайте первый в верхнюю мертвую точку.

— Товарищ лейтенант, — вдруг распрямился один из танкистов, — тут провода на двух цилиндрах местами переставлены! Если б вы не вспомнили про порядок работы, никто б не заметил, бросить бы пришлось…

Да уж, я-то про порядок по другому поводу думал, но этого парня надо запомнить — далеко пойти может, если не убьют.

Почти одновременно с Сергеем прибежал Саня с несколькими пехотинцами. Правда, деталей об оркестре у него не добились. Усмехнувшись и пообещав самый баянистый из всех возможных баянов, они укатили на тягаче. Степан между тем экспроприировал еще и мента в саперы и выставил охранение. Увы, практически безоружных — на всех оружия элементарно не хватало — с приказом в случае чего без геройств, по-тихому уходить к лагерю.

А затем послышался шум мотора тягача, и мы ахнули. Потому что кроме еще одного Т-26, на этот раз нормального танкового вида, с одной башней и орудием, к нам приближался… Ну, как этот колесный БТР называется, я не знаю, но выглядит он впечатляюще. То, что надо для разведки и передового дозора! Правда, поверх креста у него была изображена звезда, но ее и затереть можно. Да уж, вот это, что называется, повезло. Пока все сгрудились вокруг нового «двадцать шестого», я полез посмотреть на внутренности нового бэтээра. Да, любят немцы удобства! Конечно, до «Пумы» или «Ахзарита» недотягивает, но по сравнению с Т-26 — небо и земля! Порылся немного еще внутри и обнаружил даже банку краски — так что чем звезду затереть имеем. Правда, вот белой краски — навести заново крест, я не обнаружил… ну, хрен с ней, грязью замажем, кто там разглядит — есть крест или нет. В конце концов, мы в России или где? А любой немец знает, что в России много грязи на дорогах. Да никакому встречному немцу в голову не придет, что БТР захвачен.

Размышляя подобным образом, я вылез из «немца» и, подозвав двух незанятых парней из новеньких, поставил им боевую задачу по перекраске машины. Народ все крутился вокруг нового «двадцать шестого», пытаясь сообразить, что не так с его движком, который упрямо не хотел заводиться. Несколько человек уже натягивали над ним масксеть. «Ну, правильно, о маскировке забывать нельзя», — подумал я и оглянулся, подыскивая себе занятие. Да вроде бы все при делах. Олег, Сергей и Санек занимаются с танком, вместе с кучей новичков из команды Олега (танкисты), водилы тоже там… Двое из команды Степана возятся с саперным имуществом, молодой что-то говорит, мент слушает… Сам Степан отдыхает, вернувшись из охранения…

Так, а это что такое? Тот самый подозрительный рядовой из новых, единственный из всей колонны умудрившийся не потерять сапоги, налетел на двоих перекрашивающих «моего» «немца» и пытается вырвать банку с краской, которой уже замазали почти всю звезду. Аккуратно, кстати, замазали.

— Что здесь происходит, товарищи бойцы? — спросил я, приблизившись.

— Товарищ старший лейтенант, да вот налетел этот… — сказал было один из солдат.

— Да как вы смеете закрашивать опознавательные знаки Красной армии?! Под трибунал пойдете, старший лейтенант! — повернулся ко мне непонятный рядовой.

— И с каких это пор красноармеец угрожает трибуналом командиру Красной армии? — спросил я «рядового». На поляне мертвая тишина.

— Я не красноармеец, к вашему сведению. Я полковой комиссар Шульгин из штаба ЗапОВО. И с этого момента я принимаю командование этим отрядом!

Круто!

— Потрудитесь объяснить, что вы делали в колонне пленных среди красноармейцев? Где ваша форма и документы? — спросил я. Хотя какая на хрен разница, что он скажет? Выбросил он документы или сжег. От формы избавиться тоже не проблема. Только сапоги вот оставил. Впадлу ему было босиком…

— Вяжем его, парни! Провокатор это и диверсант! — проорал Саня и бросился на «комиссара», но добежать не успел, я при помощи одного из маляров уже свалил «мутного».

— Товарищ прав! — начала я, осторожно подходя к взъерошенным мужикам. — Он ведь добра всем хочет? Правда, товарищ комиссар? А добро, как известно, выражается в том, чтобы нарисовать красные звезды везде, где надо и где не надо тоже, и под фанфары дружными колоннами пойти в плен к фашистам! А там можно и скосить под рядового, до поры до времени — это называется военной хитростью. А то же самое, но без его ведома — предательством Родины…

— Я комиссар Красной армии, а вы — пособники фашистов! Это вас надо под расстрел.

— Командование Красной армии, наверное, дает разные приказы комиссарам и красноармейцам. Красноармейцам — сражаться с гитлеровской Германией, вторгнувшейся на территорию Советского Союза, а комиссарам — всячески способствовать немцам?

— Ты, женщина! Что за бред ты несешь? Я выполняю свой долг перед Родиной!

— Абсолютно верно выполняешь! — Я даже кивнула, глядя, как солдаты столпились вокруг полянки и внимают нам. — Сейчас ты хотел взять командование подразделением, о целях и задачах которого ты не имеешь ни малейшего понятия. И следующий же твой приказ выведет эту часть под огонь фашистов. А уж звезды на немецкой технике их очень впечатлят. Тут даже в плен брать не будут! Расстреляют не глядя. Ты этого добивался?! — внезапно заорала я. — Сколько колонн ты уже подвел под расстрел? Почему скрывался среди красноармейцев?! Где ТВОИ «шпалы»?

— Я… я… — перепугался «мутный». — Я еще…

— Еще?! Еще никого? Чей приказ выполнял?!

— Родины! — закричал тот в ответ.

— Где же твоя родина? Там или здесь? Ты уже снял с себя ЕЕ знаки! И ты говоришь про Родину?

— У меня выбора не было…

— Выбора? Быть расстрелянным самому или привести под расстрел других? И ты выбрал жизнь? Ты купил ее ценой жизни этих мальчишек? Или наших жизней?

Я краем глаза увидела, как начали отворачиваться солдаты. Мои мужики нагло ухмылялись. Ну все, репутация у комиссара ни к черту. Можно дальше и не колоть. И так стоит на коленях, чуть ли не плачет.

— Пожалуйста, не расстреливайте меня. Я искуплю… Я жить хочу…

Мужчины, стоящие на коленях в соплях и слезах, вызывают у меня инстинктивное чувство брезгливости.

— Можете выносить приговор, — тихонько сказала я Сане, — проблем уже не будет…

Мы с Тэнгу продолжали наматывать круги вокруг лагеря — задачу-то нам никто не отменил. Мы как раз вышли по нашим следам к дороге, когда пес насторожился. Я прислушался, с дороги послышались голоса. Тихо и аккуратно мы просочились на опушку. Мля! На дороге из нескольких грузовиков выпрыгивали немцы, не меньше сотни. Одно хорошо, из тяжелого оружия только пулеметы, штук шесть. Быстро отползти, и бегом в лагерь. Вбежав в лагерь, я рванул к Нике.