Федор Вихрев - Третий удар. «Зверобои» из будущего
Морпех рванулся вперед и вверх всем существом. В ушах раздался тонкий переливчатый звон — похожий на тот, что бывает при сильной кровопотере, но все же не такой. Тот затапливает все вокруг, растворяя сознание. Этот — растворил остальные звуки, омыл сознание и стал фоном — постоянным и неосязаемым, как воздух. В суставах после прошедшей волны звона остались клубки холода. Не колючего зимнего, не цепенящего холода страха, — как будто прохладная оболочка охватила суставы. А вот воздух стал густым, как овсяный кисель, липким.
Ни на что не надеясь, сержант взмахнул невзведенной гранатой, как простой дубинкой, и попытался бросить ее в лицо немцу. Рука медленно, с заметным усилием пошла вперед. Так же неспешно граната выскользнула из ладони и поплыла навстречу замершему на месте врагу.
Сознание работало четко, отстраненно. Сильно мешала скованность и мучительная медлительность движений — но, не считая этого, отделенный чувствовал себя на удивление бодро. Ушибленная надкостница, ссадины и ушибы — все затянуло таким же холодом, как и суставы.
Сержант обернулся назад — трое. Застыли в тех позах, в которых приземлились в окоп и как-то очень не торопясь распрямлялись, глядя на Акулича. Боец шагнул вперед, взмах лопаткой горизонтально перед грудью, слева направо, поперек горла ближайшего противника. «М-е-д-л-е-н-н-о! медленно!» — билось с пульсом в голове. Шаг левой (м-е-е-е-дленно), подшаг правой. Как хорошо, что есть столько времени, чтоб продумать свои действия. Вот только жаль, тело стало таким медленным и непослушным… Одновременно с шагом правой ноги — тычок лопатой в переносицу среднего. Левая рука выхватывает тесак из ножен на поясе первого из троицы и вонзает его между ребер второго. Третий, такой же медленный и неуклюжий, успел встать и почти успел вскинуть МП-38. Удар ребром лопатки (незаточенной частью) по стволу пистолета-пулемета, тычок ножом в глаз.
Кипятком по нервам — первый! Самый первый, с карабином! Он уже отбил или поймал гранату, сейчас выстрелит — и все! Акулич развернулся и увидел… Увидел, что немец еще падает! Точнее, уже почти остановил падение, упершись левой рукой в стенку траншеи. Граната, ударившая в каску еще отлетала в сторону. За спиной этого немца — еще двое. Вот теперь точно — все…
Пришла отстраненная мысль о странности происходящего: воздух сковывает движения, как вода, а немцы просто не успевают что-то сделать! Удивление разбило хрупкую скорлупу того странного звона, мир рывком вернулся в обычное состояние. Осип, пока разлетались осколки звона, еще успел прыгнуть навстречу карабину и взмахнуть лопатой. Толчок, и привычная тяжесть в руке исчезла. Одновременно в плечо выстрелила боль. Двое немцев в траншее вскидывали свои карабины каким-то странным движением, как будто пытались заслониться ими от чего-то, спрятаться.
Сзади-слева раздался крик:
— Акула, ложись! — И очередь ППШ-41, длинная, нервная, забарабанила по стенкам траншеи, по телам немцев, по брустверу.
Тот самый молоденький солдат стоял в окопе, стиснув побелевшими руками автомат и не замечая, что он уже выплюнул все, что оставалось в магазине. Взгляд его был прикован к командиру отделения.
Как-то сразу вокруг стало людно и шумно. Около Акулича присел взводный:
— Вы, того… Отдохните пока, посидите, уже все, почти все…
Младший лейтенант взмахнул рукой, посылая бойцов вперед, на зачистку окопа, и сам пошел вслед за ними, как-то резко повзрослев.
Сержант сидел на дне окопа, обхватив руками колени. Его трясла крупная, неостановимая дрожь, зубы сжались как тиски. Это «выгорали» остатки гормонов, эндорфинов и прочей «активной биологии» в крови, хоть сельский парень Осип Акулич и не знал этого. Его рука сжимала обломанный черенок лопаты. Глаза сержанта невидяще смотрели на лезвие этой же лопатки, которое торчало в наполовину разрубленной каске немца. Молодой берсерк трудно выходил из первого в своей жизни боевого транса.
— Танки частично прорвались! Около пятидесяти машин! Отрезали, отрезали пехоту! Да, всех! И мотоциклистов положили! Морпехи на второй позиции отрубили пехоту и контратакой закрыли прорыв! Почему танки прошли? Новые танки, тяжелые! Да, уверен! Дивизионка с пятисот метров не взяла, лично видел не менее пяти рикошетов! Вооружены? Орудие 85 — 100-миллиметров, с дульным тормозом. Нет, не панцер-фир, крупнее! Уверен, они рядом шли, видно было! Да! Есть! Есть!
Командир пехотного полка положил телефонную трубку, дежурно выругавшись в адрес качества связи. Провел руками по лицу, как бы стирая усталость, и обернулся к стоящим рядом морпехам:
— Спасибо, выручили. Теперь слушайте приказ из штаба фронта…
Саня
— Товарищ Мехлис, а ведь фотографии с Ленинградского парада обязательно немцы увидят?
— Не исключено. А что вы хотите предложить?
— Они наверняка знают, что здесь ведется подготовка к производству нового тяжелого танка…
— Наверное, знают.
— А если мы покажем его на параде? В сопровождении реальных?
— Не понимаю вас, товарищ Бондаренко…
— Делаем на шасси ИСа фанерную маску — лоб корпуса как у КВ, только с двумя шаровыми установками. И башню из фанеры — маленькую, узкую, и втыкаем туда двухдюймовую водопроводную трубу… метров пять-шесть. Конец трубы зачехляем. Пусть голову поломают. Ну и американцы с англичанами озадачатся…
— Успеешь? — улыбнулся глава госконтроля. — А на корму башни еще миномет прикрути! А на крышу — пулеметную башенку!
— Один — точно успею!
— Тогда почему еще не делаешь? Вместе посмеемся! А может, над катками пружины изобразить?
— Попробую, только не знаю из чего…
— Думай! По тексту, что можно говорить, а что нет, я тебя потом проинструктирую.
Для придания макету большей реалистичности в люке на параде пришлось торчать мне. Больше всего я опасался за прочность крыши башни, выполненной из обрезков авиационной фанеры, — подо мной верхний лист ощутимо прогибался. Надеть пришлось парадную форму со всеми орденами и медалями — правда, в сочетании с танкошлемом. После прохождения пеших колонн двинулись мимо трибун и мы. Первым шел немодернизированный Т-28 в сопровождении двух двухбашенных Т-26, за ним КВ с двумя Т-50, потом Т-34М2 с двумя Т-34М1, затем мой псевдо-ИС с двумя Т-52. Фотографы щелкали аппаратами, как заведенные. Видок, конечно, был хорош! К счастью, двигались быстро, и парад обошелся без конфузов. Даже пружины над балансирами, сделанные из шланга и покрашенные в цвет машины, не вывалились из своих мест. Пройдя через площадь, я выбрался из танка, снял краги и шлем, водрузил на голову подобающую форме одежды фуражку и направился, как и было заранее оговорено, к трибуне руководства. ИС в сопровождении сотрудников НКВД немедленно пошел на завод, а на меня набросились с вопросами иностранные журналисты:
— Это новый тяжелый танк?
— Да.
— Сколько весит? Толщина брони?
— Шестьдесят тонн. Военная тайна!
— Какое вооружение?
— Пушка и четыре пулемета.
— Пушка новая? Калибр?
— Военная тайна.
— Мотор?
— Очень мощный!
— Пушка так высоко поднята…
— По самолетам стрелять. Извините, дамы и господа, остальные данные машины являются военной тайной.
— Когда новые танки ожидаются в войсках?
— К штурму Хельсинки, к концу мая, — первые, а к морозам — основная масса. Извините, больше никаких комментариев.
Из записок корреспондента «Манчестер гардиан»[6]
Опять еду в старую столицу русских и опять по их приглашению. В отличие от прошлого раза, такой секретности не разводили — просто за пару дней сообщили, что на Labor Day в Ленинграде состоится военный парад, и предложили желающим подать заявку на аккредитацию. Один из моих кураторов намекнул, что состоится что-то, «похожее на 15 апреля», а знакомый русский коллега сказал, что есть слух — будет возможность увидеть новейший немецкий (!) танк. Когда я спросил, что может делать немецкий танк на русском параде, он, кажется, сообразил, что сказал слишком много и попросил «молчать, а лучше забыть». Я был не просто заинтригован — я заглотил приманку вместе с грузилом!
Этот сноб, «настоящий джентльмен» из «Таймс», ехать не захотел. Заявил, что, видите ли, «серьезные люди в Лондоне предпочтут знать, чем занимались серьезные люди в Москве», и поэтому ему, мол «нет резона шастать по провинции». Естественно, я не стал говорить ему о полученной мною неофициальной информации — достал он меня своей заносчивостью. Пусть потом локти грызет!
За эти две недели заметно потеплело. Ленинград — город прифронтовой, суровый, поэтому особых украшений к празднику незаметно. Но настроение у горожан приподнятое. Labor Day празднуют и у нас, но не с таким размахом, здесь это один из главных государственных праздников. Мы собрались на трибуне, появилась возможность пообщаться с местным начальством. Вряд ли будет что интересное, но работать надо.
