Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
Когда я вошёл в свой кабинет, Шустова с помощью фонендоскопа проводила аускультацию[2] пожилого дядьки с седой порослью на груди.
— Ну как съездили? — поинтересовалась она, вынув из ушей «оливы». — Без происшествий обошлось?
— Всё нормально, — кивнул я. — Девочка простыла, от госпитализации родители отказались. Ну другого я и не ожидал. Дал таблеток, прописал постельный режим и обильное питьё.
Ту же самую версию в более кратком варианте я озвучил и водителю, пока ехали обратно. — Какой-то вид у вас нездоровый, Арсений Ильич, — подозрительно посмотрела на меня завполиклиникой.
— Перенервничал, да ещё укачало по ухабам, всё ещё малость подташнивает.
— Рабочий день у нас в самом разгаре, — бросила она взгляд на часы. — Вы как, в состоянии проводить приём больных?
— Конечно, в состоянии. Спасибо, что подменили.
— Ну давайте я уж с товарищем закончу, а затем вернусь на своё рабочее место. А то меня там уже обыскались, всем я нужна. Да и без обеда осталась, не успела.
Тут у меня в животе так заурчало, что это услышали даже Шустова с пациентом, который не удержался от понимающей ухмылки. Стало жутко неудобно, я даже почувствовал, как мои уши запылали предательским огнём. Когда же пациент покинул кабинет, Ольга Марковна сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться:
— Вот что, Арсений Ильич, сбегайте-ка вы по-молодецки в магазин, он тут буквально за углом, возьмите себе и мне по бутылке кефира и «Московской» плюшке. Вот вам деньги.
Я принимаю у неё бумажный рубль, и мчусь в магазин. В молочном отделе в очереди передо мной два человека. Бутылка кефира стоит 28 копеек, итого 56 копеек за две. В хлебном отделе беру две «Московских» по 20 копеек. Итого за две бутылки и две плюшки получается 96 копеек.
Через десять минут я снова в своём кабинете. Шустова снова занята, теперь уже с пациенткой. Выпроводив её, запираем кабинет и начинаем обедать. Хотя обедом наш перекус сложно назвать, но хоть что-то… Сначала я, правда, отдаю своей временной начальнице сдачу – 48 копеек. Та делает попытку отказаться, но я настойчив. Не хватало ещё питаться я за счёт женщины, не в моих это правилах. После этого с наслаждением надавливаю большим пальцев на серединку крышечки из зелёной фольги, то же самое проделывает и Шустова. Стаканов нет, поэтому пьём прямо из горлышка. Не спеша – в коридоре сидят две бабки, им, думаю, торопиться на пенсии особо некуда.
Пока перекусываем, я исподволь разглядываю Ольгу Марковну. Ей около сорока, во всяком случае, она выглядит не старше. Ухоженная, при этом макияж чуть заметен, создаёт ощущение натуральности. Одевается достаточно стильно, особенно по сердобским меркам, украшений по минимуму, но смотрятся золотые серёжки и золотое же колечко на ней органично. При этом обручального кольца я не вижу, впрочем, многие по какой-либо причине предпочитают в браке не носить кольца.
А ведь сейчас, когда Ольга Марковна не изображает из себя строгую начальницу, я понимаю, что она симпатичная, даже чем-то напоминает актрису Наталью Андрейченко. Ещё и сидит, закинув ногу на ногу. Сразу вспомнилась Шэрон Стоун в «Основном инстинкте». Надеюсь, до откровенной смены положения ног дело не дойдёт.
Она ловит мой взгляд, и я, как первоклассник, которого училка застала за разглядыванием её декольте, смущённо отвожу глаза. Блин, моей душе восьмой десяток уже идёт, а я испытываю мальчишеское смущение.
— Арсений, — вдруг говорит она глубоким, бархатным голосом. — Ничего, что я без отчества?
— Ничего, Ольга Марковна, — пожимаю я плечами.
— Всё хочу спросить… Вы в медицину зачем пошли?
Этот вопрос ставит меня в тупик, и я не сразу нахожусь, что ответить. Наконец выдаю:
— По зову сердца, как бы это ни банально звучало. К тому же отец работал на «скорой», и погиб на работе, спеша на вызов. Так что мой выбор – своего рода ещё и дань памяти отцу. А почему вы это спросили?
— Да так, — пожимает она плечами, делает последний глоток и весьма эротично (во всяком случае мне так показалось) слизывает кончиком языка белесую кефирную плёнку с контура губ. — А почему терапия?
Тут уж я пожимаю плечами.
— Тоже, наверное, наследственное, отец тот же факультет заканчивал.
— Понятно… И нравится эта работа?
Похоже, привычка пожимать плечами уже прижилась.
— Пожалуй, что нравится. Особенно когда знаешь, что приносишь людям пользу, а порой и спасаешь им жизни.
— Как на охоте?
— И это тоже, — невозмутимо отвечаю я. — Так на моём месте поступил бы любой, кто хоть что-то понимает в оказании первой помощи.
— Но там же стреляли! Страшно, наверное, было?
— Даже и не знаю, — честно признаюсь я. — Немного, наверное, было.
— Но всё же вам хватило мужества бросить нож в браконьера. Я бы, наверное, не смогла… А девушка у вас есть, Арсений?
Вот это поворот! Я аж поперхнулся последним куском плюшки, которую доедал уже всухомятку ввиду того, что кефир в бутылке закончился чуть раньше.
— А чего это вы, Ольга Марковна, моей личной жизнью заинтересовались? Я вот вашей не интересуюсь…
— Неужто обиделись? — приподняла она брови с невинной улыбкой на губах. — Не обижайтесь, это чисто женское любопытство. Просто такой симпатичный молодой человек, да ещё про него в газетах пишут… Вот и интересно, какая у него девушка? Она ведь должна быть достойной такого парня, верно?
— В данный момент моё сердце свободно, — вздохнул я.
Конечно же, вспомнил Евдокию. Как она там? Надо бы узнать, съездила она на обследование или мои уговоры пришлись впустую. А ведь оставила занозу в моём сердце, ой, оставила…
— Вот и у меня та же история, — вывел меня из раздумий голос Шустовой, смотревшей в окно. — Шесть лет уже как.
— В разводе?
— Ага, — она повернулась ко мне. — Даже вспоминать не хочется. А в прошлом году дочка уехала в Пензу учиться – так вообще одна. Домой иду через силу, даже поговорить не с кем. Вот и сижу на работе с раннего утра до позднего вечера, тут хоть с людьми общаешься…
Это уже из репертуара Калугиной/Фрейндлих, та в «Служебном романе» тоже жаловалась Новосельцеву, что домой тошно идти.
— Так, ладно, что-то я с вами разоткровенничалась, а там люди ждут приёма. Да и меня обыскались.
Этот разговор несколько дней
