Недоброе утро Терентия - Денис Грей
Закрыл шторку и лег, да к волку поближе. Холодно мне чего-то стало! Прям озяб. Может нервное? Чую, и волк дрожит. Не, значит не нервное! Точно похолодало! А чего так? Середина лета же! Может это из-за медузы той так? Вот напасть еще... А волк и впрямь, дрожит! Холодно ему. И мне холодно! Укрыться бы чем? Дык нету ничего такого! Ни покрывала, ничего... Ну чо, говорю: — Брат серый, ты уж не обессудь! Да холод собачий... — обнял я его, да к нему прижался. А волк, ничо, сам под бок ко мне полез. Понимает зверь, что вместе, оно теплее! И правда. Согрелись чутка. Дрожать перестали. Так и лежим в кучу. Он, да я.
Лежу, а сон все равно не идет! Детство свое вспомнилось чего-то. Я, когда-пацаненком-то был, помню, было мне десять. Или одиннадцать лет. Маманька моя занемогла. Заболела страсть как! Слегла и все. Худая стала. Высохла прямо вся. Слабая. А от чего она так, дык, кто-ж знает!
Дохтора с города привозили. На скорой помощи. Дорого вышло! Много денег до нас скорая стоит. А должна быть бесплатно! Дык, кто-ж сюда, в деревню-то нашу, забесплатно переться будет? Дураков нема! Бензину-то надо уйма, машина на износ, и еще всякого там. Дорог-то нет! Одно название... Особливо, когда осень. Распутица — ужасть! Порой с города, люди по двое суток добираются, когда задождит или снегом заметет. Таки дела!
Посмотрел тогда дохтор маманьку мою. Хворь — говорит у нее! Дык, я и сам-то вижу, что — хворь! Ты гад, деньги-то содрал, так смотри хорошо! Я же не пустое место тут. Я и нос в щеки вобью запросто! — и кулак ему к носу. А кулачище у меня уже тогда был будь здоров! Спугался дохтор, да еще маманьку поглядел. Хорошо прямо поглядел! Вокруг губ ей чем-то помазал, да в нос палочкой, да опосля в склянку. Глядел-глядел... — Не заразное то! — говорит. — Можно ее к нам в больницу вести! Тама и анализы проверим и диагноз установим точный. — говорит. А маманька как заерепенилась! Не поеду, и все тут! Прямо в крик. — Дома останусь! — говорит. — Пошли вон! — Дык, уехал дохтор тогда. Бумажку какую-то дал ей подписать, об отказе которая. И уехал.
Через неделю маманька моя померла. Я тогда по хозяйству управлялся. Ну как, делал, что могу. Какое дело-то, с пацана малого! Ну, во дворе прибрался, корове Мартушке нашей — сена дал, да воды. В сарае прибрался. Да еще по воду сходил, чтоб емкости не пустели. Всего и делов-то с меня! Зашел я тогда в хату. Маманьке хлеба принес, да молочка парного попить. А она — лежит. Не дышит... Не стало маманьки моей. Все.
Похоронил я ее. За деревней. У речки. Тама, опосля Машку, ту, что с магазина, тоже положили. Красиво там! Реченька тихая, водицу несет плавно. Березки там, да ивушки плакучие. Травушка весной зеленая, высокая, да цветочки полевые растут. Ромашки, да васильки. Сам могилу копал. Да сам туда маму и ложил. В простыночку ее любимую, что с цветочками-васильками, завернул и аккуратненько так — положил. Опосля землицей ее укрыл. Ладошками землю собирал и укрывал. Чтоб не лопатой. Чтоб не побить землицей-то ее. Маму мою. Сам нагребаю, ложу, — Лежи — матушка моя. — говорю. — Лежи, да отдыхай! Чай, отмаялась... — а сам слезы лью. И так мне горько, да противно так! Того, что никто мне помогать не пришел. Никака сука мне тогда не подсобила! Дядька Вий тогда в командировке был. По делам, по служебным. А больше никого у нас с маманькой из «своих» — то и не было! Один я тогда остался...
Сосед, гадина такая окаянная, все из-за забора своего поглядывал, да про вещи, что «уже не нужные» спрашивал. Чтоб отдать ему, да за так чтоб, задарма... Да наглый такой! Вынеси ему, а он поглядит что есть! Дык вынес я ему тогда... В раз! В глаз ему залепил. Козлу этому... Тьфу на него! Дык, у него с тех пор глаз-то и дергается тот. И поделом! Не жалко его дурака...
Осень тогда наступила. Задождило. Распутица. Холодно сразу сделалось! А чо так холодно, дык никто не знал. Прямо лютых холод настал. И небо темное-темное. Почти черное. Солнышка нет. Такое, пятнышко светлое в небе, едва заметное к полудню вылазило и после полудня — прочь. Така погода наступила! А следом и снег. Много снегу навалило! Метели начались. Так замело, что хаты, по окна в снегу были. А где и по крыши замело. Тех, кто с краю деревни. Глянешь, — белым-бело кругом! Искрится снег. Только печные трубы видать. Дымят, коптят. А дым — столбом стоит! Морозяка... Красиво. Да лютая зима была. Все промерзло. Река стала. Снег топили, воды чтобы. Таки дела!
Жил сам. Хозяйство вел, как мог. Хлеб ел, что в припасах был. Не много припасов тех было, да что есть... Да Мартушку, коровушку доил. Молочко! За дровами ходил, чтобы печку топить было. У печки спал. Холодно... Померла коровушка в ту зиму. Одной ночью. Морозяка уж сильно душил. Дажить изнутри в хате стены лед покрыл. А я у печки. Да спал крепко. Забыл про Мартушку! Забыл, чтобы в хату ее завести, да к печке... Ночью мороз придавил. А я уже утром пришел в сарай, чтоб сена дать да водички, а она лежит... Замерзла вся. Каменная сделалась. Плохо. Ревел
