Убей-городок-2 - Евгений Васильевич Шалашов
Вот тут уже не выдержал никто. Весь комсомольский актив, представив, как Санька сверкает голой задницей, заржал.
— Сань, а как ты до дома дошел? — спросила сердобольная Вика. — Холодно ведь, с голой-то задницей? И комары еще.
— А ведь могли бы Александра и в милицию забрать, — вдумчиво сказал Володя Иванаев. Подумав, добавил: — Я бы рассказик написал, как участковый бежит, сверкая э-э жопой, а его забирают в отделение… А еще можно приписать, что в отделение с проверкой какой-нибудь полковник приехал. Спрашивает — а где участковый? А ему в ответ — а вот он, прямо тут службу несет.
Вот теперь мы уже почти лежали.
У меня от смеха рана, о которой я стал забывать, опять заколола.
— Сань, так все-таки, как ты до дома голым дошел? — не унималась Вика.
— Да мне Людмила штаны и рубашку в окно выбросила, — буркнул Барыкин.
Кажется, Сашке и самому теперь было смешно, хотя фингал никуда не делся. И денется он через неделю, не раньше.
Подождав, пока народ отсмеется, Тая опять перешла на официальный язык:
— Товарищи, как мы поняли из данного заявления, в действиях участкового инспектора Барыкина имеет место разложением и аморальное поведение, недопустимое ни с точки зрения его, Барыкина, ни в должности участкового, ни в качестве члена ВЛКСМ. Мое предложение — перенести рассмотрение дела Барыкина на заседание комсомольского собрания отдела. Или отправить это заявление на бюро горкома комсомола.
— Таисия Николаевна, нельзя же так, — покачала головой Вика. — А если у Саши, с этой гражданкой Тимофеевой любовь? И что, мы из-за любви человеку жизнь станет ломать? Мы Барыкину поставим на вид, вынесем порицание. А что еще-то?
— Если у них любовь, то пусть Тимофеева сначала с мужем разведется… — начала Тася, но ее перебил Ивантеев:
— А уже потом пусть соседей стонами непонятного происхождения пугает.
Еще немножечко посмеялись, но потом Тася опять построжела:
— Так что, мы это все должны на самотек пускать?
Вот теперь решил вмешаться и я.
— Таисия Николаевна, — обратился я к девушке по имени-отчеству. — А что произойдет, если на комсомольском собрании зачитают заявление гражданки… Как ее? Самошиной?
А что произойдет — тут и ежу понятно. Комсомольский коллектив у нас, в основном, мужской, поржет народ изрядно.
— Тогда отправить персональное дело Барыкина на бюро горкома, путь там решают.
Нет, определенно девушка жаждет крови. И как же ее пронять-то? Нет, нужно, чтобы наша комсоргша сама пришла к нужному решению.
— Таисия Николаевна, если мы отправим дело Барыкина на бюро, то его точно из комсомола исключат. А если исключат, то и с работы уволят.
— Так и пусть увольняют, — усмехнулась Таисия. — Если не уволят сейчас, так потом уволят. А с нас и спросят — куда смотрели?
— Если Александра уволят, у нас и работать некому будет. Вон, дядя Петя, то есть, Петр Васильевич собирается осенью на пенсию уходить. И со мной тут…
Я замолчал, делая вид, что сболтнул что-то лишнее.
— А что с тобой? — сразу же заинтересовалась Тася.
— Н-ну, пока не хотелось бы говорить, — загадочно промолчал я, показывая взглядом — мол, вам-то товарищ следователь я бы сказал, но по секрету.
Тася призадумалась. Возможно, сейчас в ней происходила борьба — и отомстить хотела изменщику, и работа пострадать может. А еще любопытно.
— Значит, у нас имеется два предложения, — начала комсорг, а потом передумала. — Ладно, одно предложение: объявить комсомольцу Барыкину выговор и указать ему на недопустимость его дальнейшего аморального поведения. Кто за?
Конечно же, все были за. Выговор от комсомольского собрания отделения? Так с таким же успехом я сам могу Саньке выговор объявить. И ни к чему не обязывает, но дело сделано. Тася потом оформит решение, как протокол общего комсомольского собрания отделения, формально, комар и носа не подточит. И Устав не нарушен, и демократия соблюдена. И никто далее вникать не будет. Тем более, горком. Бумага есть, чего еще надо? А выговор — знак того, что комсомольцы ответственно подошли к проступку Александра Барыкина.
И этого, «китайского донжуана», отмазали. Может, до поры до времени, а может быть, и за ум возьмется. Те, кто читал «Педагогическую поэму» Макаренко должен помнить, что иной раз физическое воздействие творит чудеса[7].
А теперь быстренько нужно уносить ноги, пока Тася не принялась меня допрашивать (она следователь!) — что у меня за новости? Но мне пока о переводе в уголовку рассказывать не велено.
Глава шестая
Страницы былого
Эту историю у нас в череповецкой милиции не любили, но, тем не менее, я несколько раз слышал ее от разных людей. Но рассказывали ее те, кто сам лишь краем уха о ней слышал. Естественно, что версии событий у каждого были свои. А вот в пересказе очевидца слышал впервые. Причем, от дяди Пети Веревкина.
Но не припомню, как я не напрягал память, чтобы Петр Васильевич рассказывал эту историю в той, в прошлой жизни. А я, в общем-то, помню немало из его рассказов. Вот, например, о том, как он совершенно случайно помог обэхээсэсникам раскрыть крупные хищения на мясокомбинате.
— Бабули на участке пожаловались, — рассказывал как-то Петр Васильевич. — Мол, в орсовском магазине номер пять, мясо слишком соленое продают. А почему мясо соленое, если оно как свежее продается? Я себе из интереса полкилограмма купил, домой принес. Супруга потом ругалась — голимая соль, мясо пришлось всю ночь вымачивать, а потом еще воду менять. Думаю, что за хрень-то такая? Вот, пошел я в ОБХСС. Соображениями поделился, а они на мясокомбинат визит нанесли. Выяснили — мясо тоннами шло «налево», прибыль с директорами и продавцами делили, а недостачу солью компенсировали. Свежую тушу солью засыплют, подержат пару часов, а потом в холодильник на час-другой. Она, вроде, замерзнуть не успеет. А соль ведь влагу вбирает, мясо тяжелее становится.
А сегодня разговор зашел, как ни странно, о радиостанциях, которые критикуют нашу действительность из-за бугра.
Мы собрались втроем — еще не оправившийся от «боевого ранения» Саня Барыкин, дядя Петя и я. Каюсь — взята была «беленькая». Но виноват был во всем дядя Петя, зазвавший меня и Саньку после работы на свой опорный пункт, чтобы доесть домашние пирожки, которые так
