Мент. Одесса-мама - Дмитрий Николаевич Дашко
— Третьяк Александр Мефодич.
— Год рождения?
Тот ответил.
Покончив с формальностями, Савиных убрал письменный прибор.
— Давай, Александр Мефодич, излагай: кого и чего видел…
Рассказ свидетеля много времени не занял. По его окончанию, Роман сильно поскучнел.
— Другими словами: ничего толком ты, Александр Мефодич, не знаешь, толком описать бандитов не можешь, а адрес, в котором ты высадил их главаря — пустырь возле заброшенного склада. Я правильно понял?
Грустно было признавать его правоту, но я всё-таки кивнул.
— Короче говоря, вместо того, чтобы заниматься делами вы, товарищ Бодров, — он нарочно подчеркнул это самое «вы», когда обратился ко мне, — потратили уйму времени, ничего путного не выяснили. Как говорят у нас в уголовном розыске — вытянули пустышку!
Было неприятно устраивать склоку на глазах постороннего человека, поэтому я ответил максимально спокойно, как только мог:
— Товарищ Савиных, я просто выполнял свой долг и делал то, что полагается. Быть может, если бы вы, как мой наставник и старший товарищ, находились со мной — мы бы добились большего результата.
Роман достал из кармана пиджака пачку папирос, не предлагая мне, выбил одну, чиркнул спичкой о коробок и закурил, пуская в потолок клубы сизого дыма.
— Гражданин Третьяк, можете идти!
Извозчик испуганно подскочил и, пятясь задом, направился к выходу из кабинета.
— Прощевайте, граждане начальники!
— Давай, вали побыстрее, Третьяк!
Когда извозчик покинул помещение, Савиных приблизил лицо к моему и тихо произнёс:
— Плохо начинаете, товарищ Григорий Бодров… Очень плохо… Как бы не пришлось потом раскаиваться!
Я не собирался ссориться с напарником, это могло навредить нашей операции, поэтому задавил в себе нарастающую злость и абсолютно миролюбиво ответил:
— Рома, если я был не прав — готов извиниться сию же секунду!
Голос мой был спокоен и доброжелателен, и это подействовало или Савиных оказался отходчив.
— На первый раз прощаю! Но с тебя сегодня вечером после работы пиво! — хохотнул он.
— Не вопрос, Рома! Пиво так пиво! Заодно и познакомимся получше.
Убедившись, что конфликт исчерпан, я всё тем же миролюбивым тоном (от которого меня внутри чуть ли не трясло) продолжил:
— Но если ты не против, я и завтра ещё позанимаюсь этим ограблением?
Легко сдаваться я не любил, к тому же пока трясся в пролётке «родил» более-менее сносный план дальнейших действий. Не верилось мне в случайность этого ограбления. Бандитов кто-то навёл, причём, кто-то из очень близкого круга — иначе бы откуда те знали про потайной сейф и про то, что в нём куча денег?
— Хрен с тобой! Занимайся! — покладисто произнёс Роман. — Тем более про этого Акопяна уже и Кабанов спрашивал.
— Ну вот видишь — даже если ничего пока толком не накопали, всё равно нас ему не упрекнуть — мы, сложа руки, не сидели, — заметил я, но развивать тему насчёт того, кто эти самые «мы», не стал.
Стоило только упомянуть начальника отдела, как он заявился к нам собственной персоной, заняв массивным телом почти весь дверной пролёт.
— Савиных!
— Да, Семёныч! — откликнулся тот.
— Бери с собой стажёра и дуй с ним на адрес, — Кабанов помахал бумажкой в его руке.
— А что там?
— А там циркач какой-то на гастроли в Румынию собрался. Есть слух, что он не пустой туда поедет — золотишко с собой повезёт.
— Слух-то хоть надёжный?
— Это ты со стажёром мне скажешь, когда сюда вернёшься. Давай, не тяни кота за причиндалы! Тут его адрес, а постановление на обыск заберёшь у дежурного. Он в курсе.
Кабанов передал записку с адресом Савиных и похромал к себе.
Поскольку я ещё не знал города, спросил у Савиных далеко ли до места.
— Напомни, чтобы я тебе завтра карту Одессы дал. Она хоть и старенькая, но на первое время сойдёт. А добираться нам недалеко, пешочком дошкандыбаем, — сообщил он.
Но стоило нам только выйти на крыльцо здания, как начался хлёсткий дождь. Пришлось его переждать, а потом шлёпать по лужам. Как я ни старался перепрыгивать их, всё равно промокших башмаков было не избежать.
Так что в подъезд дома, где находилась квартира циркача, я входил со хлюпающими стельками и не менее хлюпающим носом.
— Ты это, когда к себе вернёшься — попей чего-нибудь горяченького, а то не ровён час — заболеешь! Скажут, что я тебя нарочно застудил, — усмехнулся Савиных.
— Не заболею! А если и скрутит, так у меня жена — медик, быстро на ноги поставит, — похвастался я.
— Медик, говоришь, — задумался он. — А работу себе хоть нашла?
— Не успела пока. Мы ж в городе всего ничего. Недели не будет.
— Тогда я поспрашаю по знакомым. Если ничего не путаю, в хирургическое отделение военного госпиталя нужна медсестра. Она у тебя как — крови не боится?
— Чего она точно не боится — так это крови!
— Вот чудно. Считай, что работу мы ей по профессии нашли! — довольно изрёк Савиных, плотно вошедший в роль моего покровителя.
Циркач встретил нас в полосатом купальном костюме, который делал его похожим на зебру. Лицо у мужчины было потным, через плечо перекинуто полотенце. Где-то в глубине квартиры играл граммофон.
Увидев наши удостоверения и постановление на обыск, циркач удивлённо поднял выщипанные брови.
— Простите, товарищи, это, наверное, какое-то недоразумение… Я совершенно не понимаю цели вашего визита.
— Всё просто, гражданин Фарини или как вас правильно по паспорту? — прищурился Савиных.
— Фролов Антон Павлович.
— Почти как Чехов, — удовлетворённо отметил Савиных. — Поступила информация, что вы собираетесь на зарубежные гастроли.
Фарини-Фролов кивнул.
— Так и есть. Об этом писали все одесские и не только одесские газеты! Шутка ли — наше выступление было отмечено иностранными антрепренёрами и всю нашу труппу приглашают выступить в Румынии и Франции. Это настоящий прорыв для советского цирка, товарищи!
— А ещё есть сведения, что вы намерены контрабандным путём вывезти за пределы страны крупную партию золотых украшений, — продолжил Савиных. — Позвольте пройти…
Не дожидаясь разрешения, он протиснулся мимо здоровенного циркача.
— Гриша, а ты чего застрял? Заходи!
Я развёл руками и, отодвинув Фролова, вошёл внутрь.
Тот покорно вздохнул и захлопнул за нами дверь.
Первое, на что я обратил внимание, когда вошёл в гостиную — два массивных чемодана.
— Закончили собираться, гражданин Фролов?
— Закончил. Наша труппа завтра уже отбывает в Москву, а оттуда в Париж. Билеты куплены заранее.
— Позволите? — Я склонился над одним из чемоданов.
Он был закрыт на замок.
— Попрошу ключик.
— Я буду жаловаться директору цирка! Он хорошо знает товарища Луначарского! — помрачнел циркач.
— Ну что ж, друзья и знакомые у вашего директора — что надо. А ключик я всё-таки попрошу, — настойчиво повторил я.
Получив ключ, открыл замок. Внутри чемодана ничего криминального не было, я проверил так же насчёт двойного дна и потайных отделений. И снова нулевой результат.
Савиных, который занимался вторым чемоданом, тоже с сожалением закрыл его и поставил на место.
— Ничего…
— Пусто…
— Товарищи, уверяю вас: меня кто-то оболгал! — заявил Фролов. — Вот увидите, никакого золота у меня и в помине нет! Да и откуда ж ему было б взяться⁈ Я — сам пролетарий из трудовой семьи…
Обыск занял у нас не один час. Мы проверили всё, что только можно, перевернули вверх дном содержимое шкафов, взламывали паркет в подозрительных местах, простукивали стены.
— Нет тут ни хрена! — сквозь зубы проскрипел Роман. — Похоже надули нашего Кабанова, в уши насвистели…
— Может быть, может быть, — задумчиво протянул я.
Ещё немного, и я, пожалуй бы согласился с коллегой и наставником, но потом мой взгляд упал на гирю, почему-то стоявшую отдельно от помоста, на котором циркач тренировался и тягал тяжести.
— Это что?
— Гиря. Разве вы не видите? — с напряжением в голосе сказал циркач.
— А почему она в сторонке стоит?
— Это цирковой инвентарь. Мы везём его с собой за границу.
— Понятно.
Я подошел к гире поближе, взялся за ручку и… едва не надорвался.
Роман хмыкнул.
— Что, Гриша, тяжело? Тогда в цирке тебе не выступать, как гражданину Фролову…
— Тяжело, Рома! — признался я. — Очень тяжело… Если мне не изменяет склероз, золото где-то раза в три тяжелее железа, и эта с виду пудовая гиря — не может столько весить.
Я посмотрел на побледневшего циркача.
— Антон Павлович, у вас дома найдётся пила по железу?
— Зачем⁈ — бескровными губами прошелестел он.
— Да за тем, что сдаётся мне — эта гиря не совсем подходящая для выступлений. Что-то с ней не так, и мы просто обязаны это
