Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин
Итак, я (кто именно «я» - это вопрос особый, не о том сейчас речь) оказался в детской трудовой коммуне. Восстановившаяся если не в полном, то в приемлемом объёме память услужливо подкидывает мне образец, с которого, похоже, и скопировано это заведение. Коммуна имени Дзержинского, любимое детище Антона Семёновича Макаренко, ну разумеется! Та самая, где был налажен выпуск фотоаппаратов «ФЭД» (кстати, у меня в детстве быт такой, ранее принадлежавший отцу), та, что послужила прототипом колонии «Имени Первого Мая» из книги «Флаги на башнях. И, между прочим, та самая, что встала костью поперёк горла у товарищей с украинского педагогического Олимпа. Я никогда специально не занимался историей педагогики, но всё же знал что примерно в нынешнее время, то есть в двадцать восьмом – двадцать девятом году, Наркомат просвещения УССР объявил методы Макаренко «несоветскими», непроверенными и вообще сомнительными. Его «Педагогическую поэму» отказались издавать сначала на Украине, а потом и в Москве – причём здесь решающую роль сыграл как раз негативный отзыв, данный бонзами социалистической педагогики из украинского Наркомпроса, в котором книга была названа «дискуссионной». Большой грех, что и говорить – в своё время он чуть не стоил Макаренко карьеры, а то и чего похуже…
Но бог с ними, с книгами, тем более, что я их уже читал. Куда важнее то, что появление ещё одной коммуны по типу «Дзержинской» на подведомственной упомянутому почтенному ведомству территории представлялось крайне маловероятной. Разве что…
Коммуна носит имя товарища Ягоды, нынешнего заместителя председателя ОГПУ СССР Вячеслава Менжинского, а по сути, за крайней болезненностью последнего – фактического руководителя этой главной советской спецслужбы, объединившей в себе и внешнюю разведку, и контрразведку и тайную полицию. И это, конечно, неспроста – чекисты не просто шефствуют над нашим заведением (как это было с коммуной имени Дзержинского) а создали её для каких-то своих целей – то дело выглядит совсем иначе. Республиканский Наркомпрос в этом случае не более, чем вывеска, крыша, не имеющая права голоса в делах коммуны. И заправляют тут совсем другие люди и другие силы.
Надо сказать, что то немногое, что я успел узнать за эти неполные двое суток, тоже наводили на некоторые мысли. И в первую очередь – принятые в коммуне порядки. Попади в настоящую коммуну имени Дзержинского – чёрта с два мне позволили бы уже вторые сутки кряду околачиваться по территории без дел, заниматься чем придёт в голову, знакомиться с девушками… Всё, что я знал до сих пор о порядках, царивших в созданном Макаренко коллективе, ясно подсказывало: новичок должен сразу, с первых же шагов, с первой минуты попасть в ежовые рукавицы дисциплины и коммунарских традиций, не имея свободной минутки на разного рода глупости. В том числе – и на не относящиеся к делу размышления, вроде тех, каким предаюсь я прямо сейчас. Нет, он должен бегать как подсоленный, а если и думать о чём – то как бы не накосячить, не нарушить правила, не взбрыкнуть, памятуя о прошлой вольной жизни малолетнего правонарушителя или беспризорника. И не оказаться в итоге в местном чистилище - в центре общего круга, под люстрой, где придётся объяснять всему коллективу (настроенному по отношению к новичку, как правило, с недоверием и иронией) чего это он, этот самый новичок, вздумал откалываться от коллектива? Видал я подобные «разборы полётов» - и не на экране, в вживую, в студенческой своей молодости, когда мне случалось иметь дело со сторонниками неформальной педагогики, тоже называвшими себя коммунарами. Конечно, тогда, в середине восьмидесятых всё было другим – но кое-что общее угадывалось достаточно уверенно.
Но нет, ничего подобного и близко пока не замечено. Неспроста? Ох, неспроста, и играют тут, похоже, совсем в другие игры…
И если я хочу разобраться в их правилах, то путь у меня один. Папочка в левой тумбе стола завкоммуной товарища Погожаева. Интуиция (она же чуйка, она же шестое чувство) прямо-таки вопила о том, что именно в этих картонных корочках прячутся ответы на все мои вопросы – как и ключик с тем затемнённым участкам памяти, куда я до сих пор тщетно стараюсь заглянуть.
А ещё ведь был флэшбэк, в котором фигурировала амбарная книга. И никуда не денешься от таинственного «особого лабораторного корпуса – он ведь, к гадалке не хоти, так же имеет отношение к известной конторе…
Нет, друзья мои, во всём этом ещё разбираться и разбираться, долго, упорно распутывать накрученные неизвестно кем узлы. И кончик ниточки, за которую предстоит потянуть – та самая папка.
С этой мыслью я, наверное, и заснул – словно в чёрный бездонный омут провалился.
- Здесь у нас располагается сборочный цех – сказал Олейник. – Самый крупный на всём производстве, из нашего отряда все тут работают. По большей части на монтаже, но и есть и другие участки - покраски, сушки, упаковки готовой продукции, столярка. И везде нужны рабочие руки!
Проснувшись с утра, я решил, что рассуждения – дело, конечно, хорошее, но совсем уж отрываться от коллектива не стоит. А потому – вместе со всеми прошёл обязательную процедуру поверки, продемонстрировал дээсчека (сегодня это раз была смешливая пышка из седьмого отряда по имени Клава) и после завтрака вместе со всеми отправился на «завод». Ребята привычно разбежались по рабочим местам, а Олейник, на правах начальства, устроил мне небольшую экскурсию по производству.
Предприятие работало по большей части на нужды РККА, и не просто РККА, а воздушного флота. Здесь выпускали авиастартеры - механические приспособления, монтируемые на базе грузовика, с помощью которых на аэродромах запускали самолётные двигатели.
– Какие поменьше, одномоторные, учебные или там бипланы-разведчики, можно и вручную запустить. – растолковывал мой провожатый. – А большие, многомоторные, скажем, немецкие «Юнкерсы» - только с помощью таких вот агрегатов. Скоро и у нас в Стране такие самолёты будут производить, нам на лекции рассказывали… Так что, можно сказать: без нашей продукции ни бомбардировщики в небо не поднимутся, ни пассажирские лайнеры ГВФ. На чём тогда люди будут в Минводы летать?
Я едва сдержал ухмылку. Минводы, надо же такое сказать! Много ли советских людей смогли путешествовать столь продвинутым видом транспорта? Хотя, кто-то, наверное, и пользовался…
Впрочем, это, конечно, неважно. Видно, что эта продукция составляет в коммуне предмет всеобщей гордости - и ничуть не удивительно что
