Цена империи. Чистилище - Влад Тарханов
— Почему об этом нет ни слова в докладе? — прозвучал вопрос Государя, похожий на выстрел в упор.
— Потому что не решился доверить это бумаге, пока. Но ожидаю в ближайшее время получение бесспорных доказательств сего и роли британцев во многих преступлениях против правящей фамилии.
Пока шел этот разговор шум за дверью постепенно нарастал. Несколько раз Императору приходилось издавать командирский рык, коей на время воцарялась тишина. Но когда после стука в дверь, послышались голоса доктора Боткина и княгини Долгоруковой, Александр Николаевич капитулировал и, прежде чем Мезенцев должен был впустить посетителей и удалится, Император спрятал папки в потайной ящик и сказал:
— Генерал, как только вы получите доказательства, я вас жду. И если это правда, то я начинаю личную войну с Британией.
Но, увы эта встреча была последняя. Уже через день, слухи о столь надолго затянувшейся аудиенции Шефа жандармов гуляли по столице. После нервного дежурства Андрей Иванович зашел в небольшую ресторацию, известную умеренными ценами и прекрасным качеством блюд. Там он заметил старого знакомца, неприметного английского дипломата, Эдмунда Константина Генри Фиппса, внука первого барона Малгрейв Генри Фиппса и бывшего губернатора Цейлона сэра Колина Кэмпбелла. Сей приятный и обходительный джентльмен, сибарит, охотно соривший деньгами, более пятнадцати лет (с небольшими перерывами) трудился на должности одного из секретарей посольства, не проявляя слишком большого рвения в службе. Единственное, что не знал Чекмарев, так того, что восемнадцатилетний внук барона Фиппса участвовал в тайном собрании в Уоберн-Эбби, после чего в том же, 1858 году, выпускник школы Харроу встал на стезю дипломатической карьеры. Что такое ляпнул полковник во время приятной беседы с дипломатом, которого знал по многим приемам, установить так и не удалось. Но в результате этой беседы генерал-лейтенанту, генерал-адъютанту, шефу жандармов и главе Третьего отделения Николаю Владимировичу Мезенцеву был вынесен смертный приговор.
[1] А.С.Пушкин «Сказка о царе Салтане»
Глава шестая. Уходящая вдаль
Глава шестая
Уходящая вдаль
Санкт-Петербург. Зимний дворец
11 февраля 1880 года
Не люблю этих пикников возле смертного
одра
(императрица Мария Александровна)
ЕИВ Мария Александровна
14 января 1880 года императрица Мария Александровна (в девичестве, до принятия православия Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессенская и Прирейнская) вернулась из Канн, где проходила лечение. Она с детства не отличалась здоровьем, а тут еще это проклятие девятнадцатого века: туберкулез, который в то время лечить не умели, да и в наше время лечится с огромным трудом. Тридцать девять лет она была женой Александра, сына императора Николая. За это время подарила мужу восемь детей! Предназначение императрицы заключалась в рождении наследников престола в максимально возможном количестве. Сегодня она проснулась вся в холодном поту, ей приснился страшный сон. Неудивительно! Последних двадцать лет она жила в постоянном страхе потерять супруга, за которым охотились проклятые «нигилисты». Мария не разбиралась в том, к каким группировкам принадлежали те, кто пытался убить государя, называя их всех самым привычным для нее словом. Еще в Каннах начали приходить странные видения, непохожие на другие. Но все это было совершенно небольшими фрагментами, отрывками, которые не складывались в единую картину. И вот сегодня, в эту морозную январскую ночь, когда она согреться не могла даже в спальне, к ней пришло прозрение: вся картина развернулась перед ее мысленным взором, во всей своей страшной и отвратительной полноте. И дева Мария, матерь Божья, небесная покровительница ее, защитница и спасительница государства Российского светлым ликом своим и горькими слезами из глаз своих подтверждала: это должно случиться! Государыня пошевелилась, потом позвонила, призывая прислугу и велела одеваться. А потом молилась, истово, чтобы понять, что ей со всем этим делать. От молитв, или от того, что еще не завтракала и не имела совсем сил, но Мария Александровна на несколько секунд сомлела. В видении она увидела, как следует поступить. Обеспокоенный лейб-медик появился буквально через четверть часа после того, как государыню привели в чувство. Императрица позволила себе отвлечься на Сергея Петровича Боткина. Не смотря на всё его искусство, надежды на выздоровление не было. В 1875 году он оказался первым русским врачом, который был «пожалован в лейб-медики Двора Его Императорского Величества с назначением состоять при Её Императорском Величестве Государыне Императрице с оставлением при занимаемых им ныне должностях». Увы, умения Сергея Петровича лишь продлили жизнь Марии Александровны, но силы стремительно уходили из нее. Боткин появился у ее ложа взъерошенный, обеспокоенный, его прическа была не слишком аккуратной, а усы и борода подстрижены самым хаотичным образом. Чумной скандал[1] подорвал авторитет лейб-медика, отразившись на его повседневных привычках, но императрица менять врача уже не собиралась. Побеседовав, государыня попросила Сергея Петровича оставить ее одну. Она ждала прихода епископа Ладожского Гермогена, викария Санкт-Петербуржской епархии. Константин Петрович Добронравин был известным ученым, историком, философом и богословом. Он принял монашество после смерти супруги в 1873 году, предварительно устроив судьбу дочери. В этом же году появилась его труд «Очерк истории славянских церквей», который привлёк внимание императрицы. В 1876 году он стал епископом, викарием Санкт-Петербуржской епархии и частым собеседником ее величества. Он имел на государыню не меньшее влияние, чем духовник трех императоров, протоприсвитер Василий Борисович Бажанов. Гермоген появился примерно через час после ухода лейб-медика Боткина. Государыня попросила исповедать ее. Когда все оставили их вдвоем, епископ стал читать покаянный канон. Но читал его быстро и кратко, видел, как быстро силы покидают пожелавшую исповедоваться женщину. В таких Случаях Господь простит своему ничтожному слуге отступление от правил. Но государыня за эти несколько минут сумела собрать волю в кулак, стараясь говорить тихо, но четко и внятно.
— Мне был страшный сон. Он посещал меня не раз, и не два. Это как мозаика, когда картинку надо сложить из маленьких осколков. Господи! Сегодня я увидела его… весь. И пришла во сне ко мне дева Мария. Она смотрела на меня, и слёзы капали из её глаз.
Императрица замолчала. Гермоген молчал тоже, он не знал, что ему сейчас говорить, предпочитая слушать.
— Я видела смерть своих детей и внуков. Страшную мучительную смерть! Всё моё потомство погибнет! ВСЁ! Вместе с Империей. «За что это нам»? — спросила я небеса. И нам, Романовым, и стране нашей. Русские люди, верноподданные будут убивать их, как скот на бойне. Простые русские люди. — императрица сделала вынужденную паузу, чтобы продышаться, успокаивая искореженные болезнью легкие. — Они были в необычной отвратительной форме. И в их руках было странное оружие. И на их руках была кровь Романовых. И я спросила уже деву
