Азовский гамбит - Иван Валерьевич Оченков
– Что это там? – поинтересовался боярин у охранявших ворота стрельцов.
– Опять отец Афанасий воду мутит, – пожал плечами капрал. – Должно быть, давно от патриарших слуг палки не получал.
– Батюшку батогами? – удивился проезжий.
– Чай, он не ангельского чина, – усмехнулся начальник караула. – Скажи лучше, господин, под каким прозванием тебя в проезжие листы вписать, да по которому делу следуешь.
– Архангелогородский воевода боярин Вельяминов по именному государеву указу.
– Вот оно что, – ухмыльнулся было стрелец, но тут же согнал с лица глумливую усмешку и почтительно поклонился.
– А что там иноземцы делают? – снова подал голос с высоты седла боярин.
– Где?
– Да вон их ваш поп с какими-то людьми окружил!
– Вот же сукин сын! – выругался капрал. – Не мог подождать, пока нас сменят…
– Наверное, я полковнику-то вашему расскажу, каково службу несете, – посулил боярин, несколько лет назад сам бывший главным судьей в Стрелецком приказе.
– По уставу не могем оставить пост! – сделал деревянное лицо начальник караула.
– Ну и ладно, – отмахнулся от него Никита и, дав шенкеля своему коню, понесся прямо на толпу, на ходу разворачивая плеть.
Следом за ним, но с некоторым отставанием, двинулись вооруженные боевые холопы.
Путь от Архангельского града до белокаменной Москвы неблизок. Выезжали еще по снегу на санях, и уже в пути пришлось заменять полозья высокими колесами с коваными ободьями. Случалось по дороге всякое, но все же разбойники на хорошо охраняемый боярский поезд напасть так и не решились, а вот звери лесные, оголодавшие за зиму, так и вились вокруг. Особенно досаждали волки, но после того, как охранникам удалось подстрелить парочку особенно наглых, отстали и они.
Но чем ближе они подбирались к столице, тем больше одолевали Вельяминова тяжкие думы. Зачем его вызвал царь, было понятно. Раз царица Катерина померла, стало быть, Иван Федорович свободен и может теперь жениться на его сестре. Вот только где же оно такое видано, чтобы русские государи под венец вдов вели?
С другой стороны, он ведь и не такое откалывал. Ладно старые московские порядки, которые иноземному князю вовсе даже чужие, но ведь Иоганн Альбрехт еще будучи принцем чудил так, что окружающие только ахали. Так что может и жениться, наплевав на мнение всего света.
Беда была лишь в том, что баб вокруг государя всегда вертелось столько, что иной раз и вспомнить соромно. «Что, если он и Алену видит только лишь полюбовницей?» – не давала покоя Никите предательская мысль, и чем усерднее он гнал ее от себя, тем чаще она возвращалась и продолжала терзать ему сердце.
Сказать, что Вельяминов был предан царю, – не сказать ничего! Тот, еще будучи простым принцем, выкупил его из шведского плена, приблизил к себе, а когда Никита, командовавший отрядом русских рейтар, пожелал вместе со всеми товарищами присоединиться к ополчению Минина и Пожарского, отпустил без единого упрека. Да не так, как взял, голыми и босыми, а вооруженными и в доспехах, да на справных конях. Во всем русском воинстве не было тогда полка, снаряженного лучше, чем Вельяминовский. И после, когда Иоганна Альбрехта избрали царем, о верной службе не забыл и продолжал жаловать. Шутка ли, в такие лета в бояре выйти, хотя в предках никого выше стольника не бывало!
Так что ради Ивана Федоровича он бы не то что жизнь, саму душу не пожалел бы отдать… но не сестру! И не честь!
– И что теперь делать? – неожиданно для себя спросил он вслух.
– Не тревожься раньше времени, братец, – просто ответила ему оказавшаяся рядом Алена. – Что суждено, того не миновать!
– Как же мне не тревожиться, сестрица? – тяжело вздохнул тот. – Ведь только в Москве покажемся, как всякий встречный-поперечный пальцем тыкать станет! Вот, скажет, царская полюб…
– Не смей! – обожгла его яростным взглядом молодая женщина. – Ни ты и никто иной не посмеет сказать, что я родовую честь уронила!
– Да, я-то знаю, но люди что скажут?!
– На каждый роток не накинешь платок, – уже спокойно ответила ему сестра, и Никита в который раз удивился ее самообладанию. – Да и пусть их. В лицо не посмеют, а по углам пусть шипят, змеюки подколодные!
Дело происходило на последнем перед въездом в столицу яме. Нельзя сказать, чтобы Никита совсем уж успокоился, но внешне приободрился и велел холопам подать себе вместо дорожного платья новый кафтан, богато украшенный золотыми шнурами и шитьем, да пожалованную царем шапку.
– Коня какого седлать прикажешь? – правильно понял намерения хозяина начальствующий над слугами ключник Лукьян.
– До ворот поеду на чалом мерине, – распорядился Вельяминов, – а перед ними пересяду на Снежка.
– Все сделаем, – поклонился ключник и велел оседлать для боярина помимо неказистого дорожного конька белого как снег аргамака, происходившего от жеребца, захваченного в свое время у самого Радзивилла.
– Вот еще что, – остановил его Никита Иванович. – Сам с прочими холопами снарядитесь как следует. Чтобы в панцирях все, и с огненным боем, да при саблях. Внял ли?
– Чего ж тут непонятного, господин, все сладим, коли велишь. Но не прикажешь ли и тебе оружие подать?
– Нет, – отказался хозяин. – Мне и плети довольно.
Так что перед готовыми взбунтоваться москвичами Вельяминов оказался весьма представительно одетым, а за его спиной маячило полдюжины верховых слуг, снаряженных не хуже, чем царевы рейтары на войну.
– Стойте, православные! – крикнул он окружившим иноземцев посадским. – Почто разбой творите?
– А тебе какое дело?! – огрызнулся высокий и худой как жердь мужик в заплатанном зипуне.
– Плетей захотел? – миролюбиво осведомился не желавший доводить дело до драки Вельяминов.
– Не мешайся, господин, – более почтительным тоном отвечал не желающий уступать горожанин. – Это немцы, и мы их бить будем!
– Это за что же? – нахмурился Никита.
– А почто они матушку-государыню уморили, и вообще понаехали!
– Ты думай, что говоришь! – строго прервал его боярин. – За такие слова и на дыбу угодить недолго…
– А ты кто таков? – окрысился на незваного заступника расстрига. – Почто за немчуру заступаешься?
Давно почувствовавшие, что дело пахнет жареным, иноземцы при виде вступившегося за них знатного дворянина приободрились и попытались к нему пробраться, но не тут-то было. Мужики и бабы сомкнули ряды и не позволили им двигаться дальше. Тогда они принялись кричать:
– Спасите нас, добрый господин! Мы не сделали никому ничего дурного!
– Чего? – машинально переспросил ничего не понявший Никита.
– Они говорят, что ни в чем не виноваты и не причинили никому зла, – пояснила непонятно откуда взявшаяся княгиня Щербатова.
– Кой черт тебе в карете не сиделось, сестрица! – с досадой промычал сквозь зубы Вельяминов и легонько сдавил бока своего скакуна.
Правильно понявший намерения своего хозяина конь сделал шаг вперед и едва не сбил широкой грудью зачинщика бунта.
– Гляньте, православные, – взвизгнул расстрига, – отца вашего духовного едва копытами не стоптали!
– Одумайтесь, люди! – зычно прокричал боярин, не давая опомниться остальным. – Не слушайте кликуш, не то беды не оберетесь!
– Да кто ты таков? – раздавалось со всех сторон.
– Вы что, ополоумели?! – подал голос из-за спины хозяина Лукьян. – Перед вами царский воевода боярин
