Кровь на эполетах (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович

– Ты только никому другому этого не скажи! – погрозил пальцем Кутузов. – Не то я твой подвиг государю распишу, а ему донесут, что Руцкий легко побил французов от того, что те воевать не хотели. Недоброжелателей у тебя после сегодняшнего дня много найдется. Но вернемся к Буонапартию. Если не станет сражаться, куда пойдет?

– Вернется в Боровск, оттуда двинется на Верею и Можайск.

– То есть на Смоленскую дорогу?

– А ему больше некуда.

– Пожалуй, – согласился Кутузов. – Ладно, голубчик, ты иди, а мы Карлом Федоровичем вдвоем покумекаем.

Я отдал честь, повернулся кругом и вышел.

– Что скажешь, Карл Федорович? – спросил Кутузов после того как капитан скрылся за дверью.

– Не ожидал, – признался полковник. – Странно слышать о таких маневрах неприятеля. Но и не верить Руцкому после того как он точно предсказал поход узурпатора на Малый Ярославец, причины нет.

– Таится капитан, – задумчиво произнес светлейший. – Нам сказал, что у французов лекарем служил, но, полагаю, врет. Хотя лекарь он добрый, – «Государя пользовал, – добавил мысленно, – и тот его отметил». – Мню, что офицером он у французов был, да еще в немалых чинах. Похоже, что при штабе. Вон как лихо расписал, как и куда Буонапартий пойдет – и все по памяти. В карту даже для отвода глаз не глянул.

– А зачем ему таиться? – удивился Толь.

– Дабы шпионом не сочли. Когда кампания с французом началась, их чуть ли в не каждом иностранце видели. А тут бывший офицер узурпатора. Повесили бы Руцкого на ближайшем дереве, глазом не моргнув. Он, думаю, из плена так скоро сбежал, потому что понимал: узнают французы, кто таков, расстреляют немедля. Сегодня дрался насмерть по той же причине – нельзя ему в плен попадать. Даже за топор схватился. Однако нам он человек полезный, бери его на заметку. Ежели все, сказанное им, сбудется, не брезгуй и впредь совета спросить.

– Слушаюсь, ваша светлость! – поклонился Толь.

– Иди, голубчик! Генералам скажи, что совещание окончено, приказ объявлю завтра. А я отдохну, устал, – Кутузов зевнул, прикрыв рот ладонью. – Составь список офицеров, отличившихся сегодня, но до поры придержи. Ежели неприятель отойдет, как Руцкий говорил, завтра напишу государю и приложу тот список, а вот ежели Буонапартий сражение зачнет, дополнять придется.

Кутузов на время смолк и задумался. Если Наполеон решится атаковать, устоит ли армия? Не повторится ли Бородино, когда, несмотря на отвагу и героизм русских солдат и офицеров, пришлось отступать и, в конечном счете, сдать Москву? Теперь за спиной Калуга, а армия хуже прежней – потери обескровили ее. Много едва обученных солдат, никуда на годятся генералы. Наступать они умеют плохо – это показало сражение под Тарутино. Хотя светлейший в письме царю подал его как решительную и бесспорную победу, сам прекрасно понимал: это не так. Не будь французы столь беспечны, дело могло кончиться поражением русских войск. «Устоят, – решил Кутузов после размышлений. – Позиция у нас хорошая, пушек много – отобьемся».

– О нижних чинах не забудь, – сказал генерал-квартирмейстеру. – Прикинь, сколько кому крестов выделить. Они славно бились, заслужили. Скажи Платову: пусть его казаки глаз с французов не спускают. Наши летучие отряды – также. Они первыми выход Буонапартия из Москвы приметили, пусть и далее стараются.

Светлейший жестом отослал полковника и прошел в комнату, где ему уже была приготовлена постель. Там слуга помог ему снять мундир и стащить сапоги. Князь тяжело повалился на перину, укрылся пуховым одеялом и забылся беспокойным старческим сном.

В батальон я возвращался в приподнятом настроении. Как там у Пушкина? «Старик Державин нас отметил и, в гроб сходя, благословил…» Приятно. Только в гроб Кутузову пока рано, ему еще французов из России выгонять, хотя выглядит главнокомандующий неважно. Помочь бы, но как? Старость не лечится. Кутузову – 67, это даже по меркам моего времени немало, добавим походную жизнь, два огнестрельных ранения в голову… У старика наверняка гипертензия – с его возрастом и весом это как пить дать. Потому и спит много – инстинктивно чувствует, что организм требует. Во сне у человека артериальное давление снижается – так называемый «диппинг», это уменьшает вероятность инфаркта и инсульта. Последний здесь называют «ударом»: дескать с господином N случился удар, вследствие чего несчастного парализовало полностью или частично. Это в лучшем случае. В худшем N везут на кладбище… Гипертензия опасна не только инсультом. Высокое артериальное давление досрочно изнашивает внутренние органы, прежде всего сердце. Потому в моем времени гипертоникам рекомендуют ежедневно принимать препараты, снижающие давление. Только где ж их взять? Я даже давление измерить Кутузову не могу – тонометры изобретут только в конце века. Однако помочь хочется: Михаил Илларионович этого заслужил как никто другой. Посоветовать народное средство, например, свеклу? Варить ее в кожуре, а полученный отвар пить с медом. Не панацея, конечно, таблетки не заменит, но хоть что-то. Надо будет попробовать протолкнуть идею. Я царя лечил, так что светлейший прислушается.

Получить похвалу от главнокомандующего в присутствии сонма генералов дорогого стоит. Это я понял, выйдя из кабинета Кутузова. В приемной ко мне подошли Неверовский с Паскевичем, пожали руку, а мой комдив вдобавок громко поблагодарил за отвагу, проявленную батальоном сегодня, тем самым давая окружающим понять, что и он при делах. Неверовский в свою очередь вспомнил, как наша рота егерей помогла ему отбиться от Мюрата под Красным. Другие генералы благодарить не спешили, хотя поглядывали с любопытством, отдельные – с неприязнью. Вышедший из кабинета Кутузова Толь объявил, что совещание окончено. Генералы потянулись к выходу. Воспользовавшись моментом, Паскевич отвел меня в сторону и укорил вполголоса:

– Врать светлейшему все же не стоило.

– Главнокомандующий меня за это отругал, – сообщил я.

– Его не проведешь, – кивнул Паскевич. – Но награда будет?

– Обещал, – заверил я.

– Отдыхайте! – сказал генерал и пошел к выходу. Я – следом.

В расположении батальона меня встретили офицеры и Спешнев. На их лицах читался жгучий вопрос: с чего Руцкого потащили к Кутузову? Я не стал томить и рассказал, добавив от себя, что светлейший поблагодарил батальон за проявленную отвагу.

Субалтерны заулыбались. Ротные такого восторга не проявили, но по их лицам было видно, что похвала светлейшего им приятна. Любят в армии Кутузова. Спешнев выразительно посмотрел на меня, я в ответ пожал плечами: не знаю, включат ли в список представленных к наградам и командира полка. По идее должны, но как выйдет? Если Наполеон завтра уйдет, скупиться не станут. У победы много отцов, а тут, как ни крути, она есть. В ответ Спешнев вздохнул.

– Предлагаю, господа, это отметить, – предложил Синицын. – Есть чем. В трофеях нашлось.

Господа проявили полное понимание. Мы расселись у костра на принесенных денщиками чурбаках, Синицын достал из ранца несколько бутылок, и они тут же пошли по рукам. Вино, ликеры… В Москве награбили. Некоторые из бутылок початы, наверняка покойные французы из них хлебали, но присутствующих это не смутило. Напитки полились в жестяные стаканы от манерок, из которых переместились в желудки. Хорошо!

Внезапно в стороне послышался топот копыт, и в освещенный костром круг вступили четверо коней. Всадники ловко спешились и пошли к нам. Ба, знакомые лица! Есаул Кружилин и его сотники.

– Добрый вечер честной кампании! – поприветствовал нас Кружилин и поинтересовался: – Что празднуем?

– Капитан Руцкий от светлейшего князя вернулся, – ответил за всех Спешнев, с любопытством глядя на казаков. – Сам Кутузов его благодарил, награды офицерам батальона обещал. Вот и празднуем, – добавил с гордостью. – Присаживайтесь, господа, разделите с нами радость! Есть вино, ликеры.

– У нас лучше, – улыбнулся Кружилин и протянул руку назад. Один из сотников вложил в нее тяжелую бутылку. – Вот! – есаул показал ее нам. – Французская водка, «бренди» называется. Крепкая, но мягкая.