Томас Сван - День минотавра
Я выжимал из цветов жимолости нектар и поил им вас, а потом рассказывал разные истории, в которых я обязательно спасал вас от злых медведей или кровожадных волков. Вы слушали внимательно и никогда не засыпали, не дождавшись конца, хотя, наверное, понимали далеко не все – ведь вы были еще совсем маленькими.
Время шло. Икару исполнился год. Однажды, поднимаясь на балкон, я увидел, что Кора плачет. Мой отец часто плакал после смерти матери, и я знал, что слезы взрослых гораздо более соленые, а скорбь более глубокая, чем у детей. Я начал спускаться вниз на землю, но Кора остановила меня:
– Останься, Эвностий. Побудь с детьми в последний раз. Ты их больше никогда не увидишь.
Едва не потеряв равновесие, я остановился на середине лестницы и, опершись подбородком о край балкона, спросил:
– Ты меня больше не пустишь в свой дом?
– Они уходят отсюда.
– Как же ты пойдешь с ними?
Я знал, что дриада, покинув свое дерево, может прожить всего несколько дней. Оно дает ей жизненные силы, так же как соленая вода дает жизненные силы дельфину.
– Отец забирает их в Кносс, а я остаюсь.
– В город людей! – воскликнул я испуганно. Не забывайте, что дети зверей и людей боятся друг друга одинаково. Я сразу представил себе жуткую картину, как вас обоих, младенцев, закалывают, а потом подают к праздничному столу или, в качестве наживки для акул, насаживают на огромные рыболовные крючки.
– Отец не даст их в обиду, – сказала Кора, – но они будут очень скучать без нас, правда, бычок?
– А дети могут жить вдали от дерева?
– Эак считает, что могут. Он говорит, что они еще не стали такими же зависимыми от дерева, как я. Поэтому он хочет увести их именно сейчас.
И она обняла меня, будто я был одним из ее любимых детей.
– Не грусти, – сказал я, хотя это было самое худшее из всего, что случилось со времени смерти моей матери. Я прижался рогами к груди Коры и вдохнул исходящий от нее сладкий аромат листвы.
Мы не слышали, как на балкон поднялся Эак. Он не рассердился, увидев нас, ведь причин для гнева не было, но выражение его лица сразу изменилось, и он стал похож на каменную статую египетского фараона. Он вырвал меня из объятий Коры и подвел к лестнице. Пальцы его были твердыми, как коралл, но он не сделал мне больно. Спускаясь вниз, я прокричал:
– Ты не должен отнимать детей у матери!
Шесть дней подряд я приходил к вашему дереву, прикладывал ухо к стволу и слушал доносившийся изнутри плач Коры. Но никто не появлялся на балконе и никто не приглашал меня подняться наверх, а когда на седьмой день я постучал в дверь, вышел Эак и, увидев меня, захлопнул дверь прямо перед моим носом.
На следующий день я встретил его в лесу. Вы когда-нибудь видели двойные корзины, которые кладут ослу на спину? Обычно в них привозят с рынка продукты, а из леса хворост. Эак сделал такие же корзины для вас. Несмотря на то, что у Теи над головой шумели густые ветви деревьев, туго обвитые виноградной лозой, она чувствовала себя прекрасно и улыбалась, Икар же горько плакал, наверное, впервые в жизни.
Я выскочил из-за деревьев, как козлоногий бог Пан, пугающий путешественников:
– Куда ты уносишь моих детей?
Мне хотелось, чтобы эти слова разнеслись по лесу оглушительным ревом. Но я был еще слишком мал, к тому же питался кореньями и ягодами, потому что отец мой лишь изредка вспоминал о том, что надо сходить на охоту. Вместо рева получился писк. Эак посмотрел на меня отсутствующим взглядом, будто перед ним была какая-то поганка, и пошел дальше. Тогда я наклонил голову и боднул его, одновременно приготовившись поймать вас на лету, если вы выпадете из своих корзин. Он пошатнулся, но удержался на ногах. Затем, повернувшись в мою сторону, схватил меня за рога и со всей силы швырнул в кусты. Я не ожидал этого.
Через несколько секунд, а может, и минут, мне трудно сказать, сколько прошло времени, я открыл глаза и увидел рядом с собой волосатые ноги и раздвоенные копыта. Паниск, выглядевший лет на двенадцать, хотя на самом деле ему могло быть и сто, лил мне на лицо кокосовое молоко. Я вскочил и даже не поблагодарив его, стал озираться по сторонам в поисках Эака.
– Ты видел его? – крикнул я. – Человека, пришедшего к нам из города?
– Никого я не видел, кроме белок.
Паниск был явно обижен тем, что я не проявил должной благодарности, ведь он оживил меня и к тому же пожертвовал для этого своим кокосовым орехом.
Я бегом побежал к дому Коры, чтобы узнать, известно ли ей о том, что Эак забрал вас. В какой-то момент у меня даже мелькнула эгоистическая мысль: может, теперь я смогу занять ваше место, но я тут же устыдился своего позорного желания.
Вокруг дерева стояла толпа зверей: испуганные дриады и среди них Зоэ, Мосх с двумя кентаврами, паниски, медведицы Артемиды и даже трии, всегда слетающиеся на несчастье, как на мед Дерево пылало. Нижние ветви трещали, от них в разные стороны летели искры, похожие на рой светящихся пчел. Следом за ними вырывались языки пламени, и звери, прикрывая головы руками, подались назад. Балкон сморщился, как мертвое насекомое, и стал отделяться от ствола. И все же те ветви, которые еще оставались зелеными, продолжали храбро бороться с подступавшим огнем, ведь по сравнению с остальным лесом это дерево было совсем молодым и сильным. Три раза после удара молнии оно вновь оживало и покрывалось свежими побегами.
– Мы должны спасти Кору! – закричал я, подбегая к лестнице.
Ее мать остановила меня:
– Она сама подожгла дерево. Дай ей достойно умереть той смертью, которую она выбрала.
– Эак уходит из леса вместе с ее детьми!
– Пусть уходит. Он так и не стал зверем.
– Но дети ведь наполовину звери.
– Дети, наверное, вернутся, когда поймут, кто они.
Когда я закончил свой рассказ, Икар крепко обнял меня:
– Эвностий, мы вернулись. Мы опять с тобой.
– Да, – сказал я, – теперь-то уж я не отпущу вас.
Я взглянул на Тею, ожидая упрека: она наверняка на стороне своего отца. И вдруг я рассердился, вспомнив, как она весело смеялась, когда этот ненавистный мне человек уносил ее из леса.
Наконец она сказала:
– Мы не должны обвинять отца в том, что он тогда ушел. Он думал о нас.
Икар сердито посмотрел на нее:
– Но он бросил нашу мать.
– Она всегда знала, что он уйдет от нее, – ответила Тея. Но глаза ее были полны слез, и я догадался, что оплакивала она не отца.
– Тея, – сказал я. – Я не…
Внезапно Пандия схватила меня за руку:
– Кто-то следит за нами!
– Медведь? – улыбнулся я.
– Разве медведи носят шлемы?
ГЛАВА VI
ЛЮБОВЬ КОРОЛЕВЫ НЕСЕТ СМЕРТЬ
Смерть, которую встречаешь в конце жизни в своей теплой постели, в окружении любящих детей, несет успокоение и отдых вместо мрака неизвестности. Такой смерти не надо бояться. Но медленное, мучительное умирание во цвете лет страшит человека и пугает даже богов. Именно такой конец и был уготован нашему лесу, хоть он мог бы пережить еще тысячу суровых зим и тысячу раз воскреснуть весной, затягивая раны целительными фиалками и вновь ожившим шиповником.
Еще никто не знал, что предсмертные судороги начались в ту минуту, когда Пандия увидела шлем. Я задавал себе вопрос: как мог воин проникнуть в лес, не будучи замеченным стражами? Почему раковина не протрубила тревогу? Тея даже предположила, что Пандия приняла рога паниска, шпионившего за нами, за кабаньи клыки на шлеме. И все же сама вероятность появления ахейцев в лесу отбила у нас охоту продолжать пикник. Мы вернулись на поле Драгоценных Камней, забрали корзину и молча отправились домой.
На следующее утро мы почти не вспоминали об открытиях и тревогах вчерашнего дня. За завтраком, состоявшим из хлеба, сыра и стручков рожкового дерева[14], Тея ни словом не обмолвилась ни о моих объятиях, ни об истории своих родителей. Она отдала мне со своей тарелки несколько самых хороших стручков и ушла в мастерскую посмотреть, как тельхины вырезают инталии. Я остался в саду, раздумывая, что же посадить вместо моркови. Может, тыквы, большие и добрые, как домашние поросята кентавров. День был прекрасным. Голубая обезьяна вскочила на стену и стала ждать, когда Тея даст ей морковку. «Тебе придется долго ждать», – подумал я.
В сад вышел Икар. Его длинные волосы, всклокоченные после сна, были похожи на мышиное гнездо, в котором неплохо порезвился маленький мышонок.
– Эвностий, – сказал Икар. – Мне надо с тобой поговорить.
У него была физиономия пятнадцатилетнего мальчугана, но голос разочарованного в жизни человека.
– Ты скучаешь без Пердикса? – спросил я, желая утешить его.
Мне казалось, я знаю причину такого настроения. Накануне пикника Икар неожиданно объявил о том, что отпускает Пердикса на волю, и отнес его в лес к рожковому дереву. «Чтобы Пердикс нашел себе подругу», – объяснил он.
– Нет. Пердикс – это детская забава, а я уже мужчина, – ответил Икар.
