Дорис Лессинг - Сириус экспериментирует
Я выскажу здесь мысль, которая пришла мне в голову еще тогда и которая до сих пор кажется мне правильной. Если какой-либо вид изнежен комфортом и убежден, что подобная жизнь — его неотъемлемое право, его можно приучить к определенным физическим усилиям, однако при этом можно говорить лишь о физиологической адаптации, поскольку в душе эти люди, за исключением самых гибких, считают такую жизнь невыносимой. Недуг, которым они страдают, известный под названием «жалость к себе», подтачивает их волю, а не плоть.
Как только мы создали такие лагеря и жизнь в них пошла своим чередом, возникла серьезная проблема.
Трудовое обучение колонистов включало задания двух типов. Первый был связан с животными Роанды. Используя местные породы оленей, мы также занимались выведением новых видов. Это позволяло волонтерам привыкнуть к идеям евгеники, широко распространенным по всей империи, и научиться отбирать особи, которые годятся для употребления в пищу или могут стать рабочими животными. Разумеется, фауна Роанды была не знакома волонтерам, прибывшим с разных планет, и это помогало поддерживать в них заинтересованность и энтузиазм. Им быстро надоедало заниматься одним и тем же, и приходилось постоянно подыскивать всё новые и новые стимулы. Кроме того, чтобы люди проводили побольше времени на воздухе, мы поручали им классифицировать и описывать растительность Роанды. Мы отправляли их в длительные научные экспедиции, в ходе которых наши сотрудники строго следили, чтобы они не наносили вреда окружающей среде. Но хотя подобную работу трудно назвать тяжким трудом, для большинства из них она оказывалась непосильной. Именно такие выводы мы сделали на тот момент и не ошиблись. И все же до сих пор я не могу отделаться от одной мысли: возможно, недостаток энтузиазма колонистов объяснялся иначе, — они знали — все, что им поручают, уже сделано другими. И хотя им говорили, что это лишь подготовка к работе на других планетах, у них не было желания учиться. Они беспрерывно требовали, чтобы им дали «настоящую работу», ворчали, что их недооценивают и поручают делать «всякую ерунду», и не использовали предоставленную им возможность приучить себя к трудностям. Словом, колонисты были ненадежными, ленивыми и неумелыми.
Дело кончилось тем, что их пришлось отправить обратно на планеты, с которых они прибыли, хотя у них был шанс на деле показать, что их амбиции не лишены оснований. Нам не хотелось усугублять их горькое разочарование, и мы всячески пытались смягчить аргументацию своего решения. Мы утешали неудачников как могли, уверяя, что спустя некоторое время найдем для них «настоящую работу». В целом было понятно, что подобные попытки не просто обречены на провал, но и приводят к весьма неприятным последствиям: когда миллионы незадачливых колонистов вернулись на родные планеты, их жалобы и недовольство спровоцировали массу беспорядков, которые представляли серьезную угрозу для империи. В итоге нам пришлось заняться укреплением своей военной мощи в тот самый момент, когда мы рассчитывали обеспечить стремительный рост благосостояния за счет долгожданного роспуска армии. Планеты, где волнения переросли в бесчинства, на некоторое время превратились в подобие огромных тюрем. И все же я могу со всей ответственностью заявить, что мы сделали все возможное, чтобы облегчить участь несчастных жертв технического прогресса.
Между тем проблема осталась нерешенной: миллионы неприспособленных к труду людей продолжали вырождаться, а нам по-прежнему не хватало умелых и энергичных кадров для работы на планетах, открытых благодаря все тому же техническому прогрессу.
В итоге нам пришлось использовать местные виды. Они еще не утратили природной силы и не были развращены комфортом — полагаю, читатель понимает, что мы были чрезвычайно осмотрительны, знакомя их с беззаботной жизнью и роскошью Сирианской империи, — и после соответствующей подготовки могли обучать новых колонистов. Мы отбирали на новых планетах племена и виды, которые годились для этой цели, и обучали их не там, где они родились, а на какой-нибудь другой планете. Какое-то время мы проводили такое обучение на Роанде, используя пустые селения и станции, покинутые персоналом после неудавшегося эксперимента. Работа, которую мы поручали этим крепким и энергичным созданиям, была значительно тяжелее той, что выполняли изнеженные колонисты. Нам требовалось сохранить способность этих видов к физическому труду и в то же время сделать их инициативными и предприимчивыми. Мы объясняли, что их задача — изучить возможности развития флоры и фауны, не нанося ущерба окружающей среде. Результаты были обнадеживающими.
Помню, как в этот период я отправилась с группой персонала на Второй Южный Континент на корабле сил связи. Мы пролетели с севера на юг, затем облетели побережье и всю территорию континента. Внизу расстилались прекрасные лесистые равнины, по которым текли широкие, спокойные реки. И повсюду в этом раю, где паслись стада мирных животных, были видны поселения, созданные в ходе успешного эксперимента. Мы совершали посадку то тут, то там, и так день за днем, неделя за неделей. Представители разных племен и видов из наших бесчисленных колоний были очень разными, но находились примерно на одном уровне развития — все они только-только начали вставать на задние конечности и пользоваться руками. Покрытые шерстью и безволосые, с разным цветом кожи, с нависающими бровями и безбровые, с выступающими подбородками и вообще без них, обнаженные и в набедренных повязках из листьев и шкур, медлительные и расторопные, готовые учиться, но не способные ни к чему, кроме тяжкого труда… Такое путешествие по континенту позволяло подвести итоги: насколько расширилась Сирианская империя за последние годы. Удовольствие, которое мы получили, немного смягчило разочарование после неудачного эксперимента с плененными аборигенами.
Но когда все эти животные — надо сказать, что некоторых из них я видела впервые, — все эти виды, среди которых не было не способных к адаптации, вновь проходили перед нашим внутренним взором и мы вспоминали то, что нам рассказывали об экспериментах Канопуса на севере и о поразительном уровне развития аборигенов, было понятно: то, чего удалось добиться нам, не идет ни в какое сравнение с достижениями Канопуса. Мы понимали это. Мы думали об этом. Тогда мы говорили об этом открыто, хотя некоторое время спустя нас ослепила гордыня, которая не позволяла нам признать истинное положение дел.
Этот во всех отношениях успешный эксперимент на Роанде, в ходе которого нам удалось превратить такие разные виды в гибких, хорошо адаптирующихся колонистов, принес нам огромное удовлетворение и укрепил доверие к Колониальной Службе. И все же это было еще одно поражение. Мы отлично понимали, что едва ли виды, с которыми мы работали, будут стремительно развиваться в будущем, и если кто-то из них и сумеет добиться заметных успехов, это произойдет очень не скоро. Было очевидно, что не стоит рассчитывать ни на скачки в их развитии, ни на то, что через несколько тысяч лет они будут жить в городах столь же прекрасных, как на Сириусе, и изменятся настолько, что в них с трудом можно будет узнать милых, добродушных обезьяноподобных аборигенов, которые жили на склоне холма неподалеку от Главного управления и служили источником забавы для нас и наших гостей.
Канопианский эксперимент радикально изменил аборигенов. Они стали абсолютно другими.
Именно это и было главным.
Поскольку мы неплохо справлялись с изучением видов, с которыми работали, и примирились с их ограниченными возможностями, мы решили расширить масштабы разведывательных операций на севере, хотя они и без того велись достаточно интенсивно. Повсеместно работали как целые группы, так и агенты-одиночки. Мы почти перестали маскироваться, — во-первых, от нас никто не прятался, во-вторых, в небе над южным полушарием постоянно сновали наши транспортные корабли, которые обеспечивали связь между Первым и Вторым Южными Континентами, и мы всегда могли объяснить свое появление необходимостью совершить вынужденную посадку. Кроме того, отсутствие маскировки было связано еще с одним обстоятельством.
Шаммат. Конец прежней Роанды
Нас посетили эмиссары Шаммат. Теперь в это трудно поверить, но в то время про Шаммат не слышал почти никто. Разумеется, мы не могли игнорировать Путтиору, империю, которая пользовалась чрезвычайно дурной репутацией. Однако это объяснялось лишь тем, что нам постоянно приходилось отражать ее набеги на наши территории. О Шаммат мы знали только то, что на эту планету, покрытую опаленными солнцем скалами, Путтиора выселяет преступные элементы. Так или иначе, ее обитателями были сплошь авантюристы и головорезы. Для них технологическая эра еще не наступила, — и об этом свидетельствовало то, что корабль, который приземлился на равнине неподалеку от Главного управления, оказался космическим челноком, украденным у Канопуса. По каменистой дороге поднималось четверо шамматян. Они держались уверенно, точно желанные гости, — подобная дерзость всегда отличала их поступки и поведение. По фенотипу они относились к разновидности 2, — волосы на голове, частичное оволосение тела, типичные для данного вида зубы, руки хорошо развиты, ноги используются только для перемещения. В своем развитии они опережали почти все виды, которые мы готовили к работе на колонизированных планетах, но отставали от коренных жителей Роанды, с которыми работал Канопус. Принимая этих бесцеремонных и воинственных гостей, которые, судя по всему, были настоящими варварами, мы задумались, способен ли этот вид, распространенный в трех империях — на Канопусе, нашем родном Сириусе и в Путтиоре, — догнать северян при помощи гигантов. Незадолго до этого мы выдвинули гипотезу о том, что гиганты с Планеты 10 владели секретами быстрой эволюции низших видов.
