Анатолий Спесивцев - Вольная Русь

— Так может его…

— Поздно. Нас-то с тобой он уже обкашлял-обчихал. Да и, вроде бы, простуда у него, не холера, авось и не передастся. Турки-то от холода, дождя и ветра страдают, недоедают, а у нас с этим всё в порядке. В тепле и сытости сидим, и мокряди у нас нет. Бог не выдаст, свинья не съест.

Как бы в подтверждение этих слов, грек снова раскашлялся. Затем, придя в себя, с тревогой уставился на оговаривающих его судьбу казаков. Он не мог не понимать, что сейчас решалась его судьба, а о злобе и жестокости казаков среди турок ходило множество рассказов, один другого страшнее.

— Еще, какие слухи он слышал о разных неустройствах у турок? И расспроси подробнее, правда ли Египет отделиться захотел? Кто там бунтует, мамелюки? — свернул на любимую тему геополитики Аркадий. Ещё со времён советских кухонь любимую — мальчишкой любил слушать разговоры родителей с гостями.

Некрег принялся расспрашивать перебежчика, тот охотно и многословно отвечал, до уха характерника доносились и знакомые слова — мамелюк, паша, оджак, Мурад, Левант, но смысла хоть одной фразы он уловить не смог. Пришлось ждать.

Атаман выяснил, что восстали, объявили об отделении от султаната Гирея не мамелюки, а египетский паша и поддержавшие его воины местного оджака. Они захотели стать такими же независимыми, какими были до недавнего разгрома испанцами янычары Туниса и Алжира. Именно так прозвучало официальное объявление от имени султана Ислама.

— А мамелюки? — поинтересовался Москаль-чародей, помнивший, что с ними и Наполеону сражаться довелось.

— Про них он ничего не слышал. Видно они подчинились паше и тоже приняли участие в бунте.

Посетовав про себя на малую информированность источника, Аркадий продолжил допрос.

— Ещё чего-то он слышал?

— Да. Среди турок ходят слухи, что бунтуют в Леванте арабы. Будто они вырезали там все турецкие войска, а на востоке Анатолии опять объявился истинный Осман, якобы выживший благодаря божественному вмешательству султан Мурад. И он поднимает турок на битву с иноплеменниками, оджаком.

— Так чего же они сюда попёрлись, если у них там такая веселуха?! — удивился Москаль-чародей, позабыв, что грек-райя вряд ли в курсе подробностей принятия решений в окружении султана.

Атаман пожал плечами, но вопрос перевёл. Ответ оказался кратким и обескураживающим: турки узнали об этих событиях в пути или уже здесь.

Пока Аркадий соображал, что ещё спросить, грек заёрзал на лавке, состроил виноватую рожу и что-то просительным тоном произнёс. Выслушавший его Некрег недовольно поморщился и перевёл просьбу Москалю-чародею: — До ветру просится, сильно его поджимает.

— Так пускай сходит, не хватало, чтоб здесь обоссался.

Атаман кратко выразил согласие, и перебежчик спешно раскутал намотанное вокруг себя тряпьё. Вопреки опасению Аркадия, он сидел не бесштанный как было ему подумалось. Видимо, казаки шаровары на смену просыхавшим выделили, как и какие-то чувяки, в которых страждущий облегчения и посеменил подпрыгивающей походкой в сторону сральни.

— От ссыкун! — выразил отношение к происходящему Некрег. — Всего ничего у нас находится, а уже четвёртый раз до ветру бегает.

«Однако. Уж не подсыл ли этот перебежчик? Для связи с кем-то здесь, вполне могли послать агента, вот и бегает он, якобы, до ветру. Правда, тогда он блистательный актёр — ну все признаки крайней нужды в облегчении у него присутствовали. Хм… да и вспоминая, как сам маялся недержанием мочи, простудив то ли мочевой пузырь, то ли простату в летнем походе… а сейчас-то далеко не лето, на хрен всё поотмораживать можно. Но очень уж связно, судя по потоку информации от переводчика, грек отвечает. Ни за что не поверю, чтоб такие сведения выдал бывший простой рыбак или грузчик. Вот купец приличного уровня или контрабандист, а скорее и то, и другое…»

Вернувшийся перебежчик поспешил замотаться в тряпьё и сел на прежнее место. Видно было, что и после короткого путешествия по относительно тёплому коридору он замёрз. На вопрос о прежней деятельности он ответил, что был купцом и судовладельцем, но попал в беду и лишился всего состояния.

— Купец, судовладелец, а также моряк и контрабандист? — бог его знает почему, решил удовлетворить своё любопытство Москаль-чародей.

Услышав перевод, грек бросил на характерника настороженный взгляд, но ответил утвердительно.

Дальнейший допрос особых успехов не принёс. Разве что Аркадий уверился во мнении, что восставшие арабы — это друзы, а в Египте власть захватили именно янычары, точнее, воины оджака, а не мамелюки. В любом случае, в сочетании с возобновлением антиоджакского восстания на востоке Малой Азии, перспектива для продолжения так неудачно начатого похода на север вырисовывалась для турок тухлой и сулящей множество новых неприятностей. Пусть на востоке осталась Анатолийская армия, пусть там пребывали верные Гирею татары, без регулярного снабжения Румелийской армии продовольствием войско ждала катастрофа. Грабить на юго-востоке Болгарии было просто некого — не церемонясь, казаки вынудили местное население отселиться. Кто уехал в Валахию, кто перебрался в Крым — главное, что на несколько дней пути добыть пропитание стало можно лишь охотой, для сотен тысяч людей источников пищи здесь и сейчас не существовало.

«Что у турок пошла междоусобица — это, конечно, хорошо. Теперь даже самые дикие и фантастические планы по разгрому отдельных частей великой до недавно державы строить можно. Что оджак оказался настолько склонен к сепаратизму… тоже хорошо. Кстати, мамелюки там ведь наверняка о возврате власти над Египтом мечтают, до последней капли крови за турок биться не будут, а вот в спину им ударить могут легко. В общем, как в песенке про маркизу — всё хорошо, но… Не будет теперь долгой осады, на которую мы рассчитывали. При сложившихся обстоятельствах сама жизнь вынуждает султана штурмовать Созополь. Эх, сколько задуманных пакостей так и останутся в планах… И уничтожить изнурённую осадой турецкую армию не судьба».

Перебежчик не рассказал, просто не знал этого, что положение гиреевской армии осложнилось до чрезвычайности. Можно сказать — катастрофически. Разорённая Анатолия прокормить многочисленное — несмотря на все беды — население столицы и слишком большую для нынешней Турции армию не могла. Теперь же ожидать новых поставок никак не приходилось — восстание египетского оджака самими голландцами и было инспирировано. Развал могучей империи на несколько враждующих частей полностью соответствовал интересам европейских колониалистов — слабым, находящимся во вражде государствам, несравненно легче диктовать условия торговли. У султана Ислама и верхушки стамбульского оджака не осталось другого выхода, кроме немедленного штурма осажденной крепости. Над собранным для восстановления империи войском нависла угроза голода, запасы продовольствия собранные в Созополе стали не просто желанной, а жизненно необходимой добычей.

Впрочем, на срочно собранном атаманском совете геополитические новости прошли рефреном. Старшину интересовали конкретные вопросы удержания крепости в своих руках, вот их кратко и обсудили. В принципе, к битве казаки готовились несколько лет и особого беспокойства у собравшихся предстоящий приступ не вызывал. Единодушно решили даже не выставлять казаков на валах заранее, предпочтя поберечь их здоровье и силы.

Долгожданный, но всё равно непредсказуемый штурм

Заснуть в предутренние часы Москалю-чародею не судилось. Пусть атаманы в приступах на крепости и их отражении разбирались несравненно лучше него, но уж если взялся возглавлять оборону, то будь добр делать это без дураков и имитации деятельности. Неудачливые и неловкие командиры у казаков очень редко отделывались отставкой, куда чаще их начальствование заканчивалось нырянием в мешке или выдачей незадачливых начальников врагу живыми, что сулило куда более длительное и неприятное расставание с жизнью. Надежд на индульгенцию от такого исхода благодаря прошлым заслугам характерник не питал — понимал в каком обществе оказался. И, кстати, считал подобный оборот дела справедливым: завёл людей на смерть — отвечай первым.

Раздавать ценные указания, соображать о возможных негативных поворотах для осаждённых грядущего сражения пришлось, невзирая на жуткую головную боль. Уже здесь, в семнадцатом веке, у Аркадия появилась метеозависимость — головная боль при изменении погоды. Причём, чем старше он становился, тем сильнее болела голова.

«Чёрт! Впору волком завыть для облегчения. Хм… а это мысль! И легче, может быть, станет, окружающие не очень удивятся, все же «знают», что я оборотень. Раз завыл — значит так надо, душа, значит, просит».

Невольно улыбнувшись этой мысли, он тут же скривился — в виски, будто раскалённые иглы кто загнал. К счастью, подобные приступы случались нечасто, но и обыкновенное уже для него тупое нытьё в черепушке радости не доставляло.