Андрей Величко - Дядя Жора

— Давайте я все по порядку изложу. Итак, родители Конькова умерли от тифа, когда ему было четыре года. Мальчика взял в семью двоюродный брат его отца. А в начале июня вы послали в Москву очередного своего комиссара, разобраться, почему полиция ничего не может или не хочет сделать с Хитровкой. Этот комиссар энергично взялся за дело, но девятнадцатого июля с ним случилось досадное происшествие — под колеса его автомобиля попал человек, вам про это наверняка докладывали.

Помню, подумал я, было такое. Комиссар сбил какого-то рабочего, у пострадавшего несерьезные травмы, его тут же доставили в больницу, а к вечеру урегулировали вопрос с компенсаций. Более того, я вспомнил, что в той аварии явно виноват мой комиссар, потому как пешеход находился на одном из имеющихся в Москве семи пешеходных переходов. Однако групп разбора ДТП в Москве еще не было, они пока имелись только в Георгиевске и в Питере. В принципе, надо было, конечно, поглубже поинтересоваться подробностями, но ведь дело происходило через день после Тунгусского бабаха!

— Итак, — продолжила Татьяна, — у пострадавшего были переломы руки, двух ребер и сотрясение мозга. Предложенная комиссаром Ладейниковым компенсация в двести рублей его вполне устроила, но через три дня он внезапно скончался в больнице. Так вот, этот пострадавший был приемным отцом Конькова. Да, и еще один штрих. Ладейников ехал со встречи с Гиляровским, где, по словам последнего, каждый из них употребил грамм по двести водки.

— Та-а-к, — начал потихоньку звереть я, — а вот про это мне никто не докладывал. И насчет легких травм, от которых люди мрут, тоже…

— Коньков, судя по характеристике и словам сослуживцев, — продолжила Татьяна, — был человеком очень обстоятельным и необдуманных решений не принимал. Так что он три недели ждал вашей реакции на это происшествие… Но комиссар выполнил свое задание и уехал в Питер, а через несколько дней появилась ваша статья, где вы разъясняли обществу статус своих комиссаров. Что за некоторые нарушения законов, если будет доказано, что предотвращенный ими вред значительно больше причиненного, они ответственности не несут. А за нарушения, не связанные непосредственно с их заданием, ответственность на общих основаниях, но всегда по верхнему пределу. Так вот, Коньков ждал еще две недели. Увидев, что ничего не происходит, он, видимо, сделал окончательный вывод, кто виноват во всей этой истории.

У меня появилось большое желание прямо тут же попросить Танечку устроить несчастный случай всей дирекции моего комиссариата. Но, пожалуй, лучше сначала узнать ее мнение…

— Директору — пора, — без особых сомнений заявила дама. — И даже не по результатам этой некрасивой истории, а вот из каких соображений. У ваших комиссаров очень большая власть, но не своя, а отраженная от вашей, так сказать. В комиссариате нет ни оперативных, ни силовых подразделений. Когда они бывают нужны, просто временно задействуются люди полковника или мои. Так вот, директор недавно родил приказ о кадровом резерве, скоро принесет вам на подпись. Суть его в том, что лица, по тем или иным причинам не попавшие в школу комиссаров, могут поступить на службу в так называемый отряд кадрового резерва. Откуда якобы, если вдруг появится вакансия, можно поступить в школу… А на деле — обычное вооруженное формирование.

Через четыре дня в малом конференц-зале Гатчинского дворца состоялась встреча канцлера с общественностью. В качестве нее выступали полтора десятка репортеров обоего пола от газет разных направлений, трое летчиков из Георгиевска и представители политических партий.

Я кратко изложил предысторию вопроса. Народ начал с интересом рассматривать комиссара Ладейникова, сидевшего под охраной в углу зала.

— Данное деяние, — продолжил я, — было совершенно вне всякой связи со служебными обязанностями. А, значит, совершивший его подлежит суду на общих основаниях, но никакой меры наказания, кроме максимальной, суд назначить не имеет права. В случае непредумышленного убийства это семь лет. Господин Ладейников, у вас есть фантазия или вам рассказать, как отнесутся хоть уголовники, хоть политические к оказавшемуся в их компании бывшему комиссару?

Судя по виду комиссара, фантазия у него была.

— Однако, — продолжил я, — учитывая ваши прошлые заслуги, принято решение предоставить вам выбор, который вы и сделаете прямо сейчас.

Ладейников оторопело уставился на протягиваемый ему одним из охранников пистолетик двадцать второго калибра.

— Там один патрон, — пояснил я.

Несколько минут в зале стояла мертвая тишина, а потом ее прервал негромкий хлопок выстрела. Один из репортеров дернулся было вперед, но застыл, увидев направленные на него пистолеты охраны.

— Можете подойти и убедиться, — разрешил я, — фотографировать тоже можно, на это вам дается три минуты.

— Да, и еще одна новость, — продолжил я по истечении этого срока. — Сегодня ночью от острой сердечной недостаточности скончался директор Государственного Комиссариата господин Загрядский, царствие ему небесное. В некрологах же можно отразить следующую мысль…

Я отпил воды из стакана и продолжил:

— Комиссар неподсуден, пока он действует в рамках своего задания. За совершенное вне этих рамок он получает максимальное наказание. Если же упомянутый комиссар действует против государственных интересов, руководствуясь какими-то своими, то живет он ровно до того момента, когда его художества станут известны вышестоящему начальству.

Гоша, естественно, был в курсе происходящего. Правда, в известность о Танечкиных планах я его не ставил — ибо это внутреннее дело моих спецслужб. А сказала мне Татьяна вот что:

— В принципе, конечно, может быть и такое, что Коньков дошел до решения своим умом. Но не менее вероятно, что его кто-то очень тонко и незаметно направлял… И есть тут еще одна странность — отсутствие хоть какой-нибудь предсмертной записки. Оно, конечно, он пилот, а не писатель, но все же мне это кажется несколько странным. Вот, собственно, на расследование чего я и просила санкцию в начале нашей беседы.

Так вот, этого я Гоше не говорил, но он сам спросил меня:

— А ты не допускаешь, что кто-то выучил маршруты поездок комиссара, потом назначил потерпевшему место встречи, а в нужный момент просто окликнул его, например? И в это же время, другой кто-то начал потихоньку нашептывать лейтенанту нужные слова…

— В принципе допускаю, — согласился я, — и уже начал помаленьку разбираться в этом.

— Значит, если выяснится, что все так и было, ты сможешь воскресить этих двоих?

— А зачем? Наказали же их не столько за само происшествие, сколько за то, что вместо мгновенного и четкого доклада на самый верх они начали замазывать картину. Если бы это расследование началось сразу, насколько больше было бы шансов на успех!

— Вообще-то в твоем мире власть давит людей, чуть ли не сотнями ежегодно, и ничего, а тут ты с первого случая на дыбы взвился. Причем даже без «Кошки» тебе на крышу было бы то же самое, как мне кажется. Почему?

— Вот как раз потому, что я у себя на это насмотрелся. И здесь согласился быть канцлером при императоре именно России, а не оккупированной территории, население которой можно давить, чем хочешь в любых количествах. Кстати, в деле защиты себя от народа власти того мира съели не одну собаку, нам до них далеко. Там бы самолет, пилот которого вдруг решил отбомбиться по какой-нибудь чиновной сволочи, вряд ли имел бы хоть какой-то шанс это сделать. Блин, хоть и противно чувствовать себя похожим на тех, но придется, пожалуй, всерьез заняться этим вопросом…

— Это ты на компенсацию намекаешь? Могу выделить средства, как лишившемуся крова погорельцу.

— Обойдусь, и сам еще не до конца обнищал.

— Да, кстати, Маша просила передать, что она умоляет тебя не строить на месте Орловского домика хрущевскую пятиэтажку. Так что к тебе на днях зайдет наш генеральный архитектор, то есть великий князь Петр, на предмет согласовать проект твоей будущей московской резиденции.

Вечером я с некоторым трудом поборол желание напиться до отключки, а вместо этого начал думать о выводах, которые следует сделать из этой истории. Самый простой и лежащий прямо на поверхности, то есть создать еще одну спецслужбу по присмотру за комиссарами, я отмел сразу. Потому что если идти по такому пути, то для комплектования этих постоянно плодящихся контор в России элементарно не хватит населения! Так, стоп, значит, население, оно же народ… Вот уж он-то, как правило, всякие злоупотребления видит прекрасно. Но, опять же есть примеры, если бездумно поощрять такие вещи, так скоро одна половина России начнет писать доносы на другую. Значит, этим должны заниматься не все, а только некоторые. У которых совесть есть, как минимум. То, что в наше время понятие "совесть нации" извратили донельзя, еще не значит, что само по себе это вредное явление. Далее следует вопрос "где взять". В народе, надо думать, больше-то негде… Вот, кстати, прекрасное поле для всеобщего и равного, включая женщин, избирательного права — выборы в народный контроль. Контролер ничем не руководит, он только может донести до власти мнение народа о ее действиях… А что, неплохо. Дать контролерам что-то вроде депутатской неприкосновенности, но не такое отъявленное, а только от действий местных властей. Вот только кого бы посадить, этим заняться? Что-то совсем я сегодня тупой, подумалось мне. Комиссар по делам национальностей свою работу практически выполнил, то есть создал вполне работоспособное министерство, дальнейшая деятельность — это уже рутина. Так пусть теперь поработает министром народного контроля! А я, наконец, пойду спать.