Борис Громов - Терской Фронт
— Ясно, — задумчиво тянет Костылев. — Насчет «Псарни» сильно не волнуйся, Костя Убивец и Кузьма Четверть мужики спокойные и разумные. Бардака не допустят. А заняться вообще у нас чем думаешь?
Нет, похоже, этот вопрос так и будет меня тут преследовать!
— Не решил пока. Осмотрюсь, прикину. Сперва хотел к Убивцу в команду проситься, но теперь даже не знаю. Карташов на въезде к себе приглашал, в Дорожную Стражу, а может, вообще в Ханкалу подамся, там, вроде, хорошие деньги платят. Опять же, — я с хитрой ухмылкой смотрю на капитана, — у вас в Охранной Роте, говорят, вакансии имеются… Одним словом, вариантов — тьма. Даже не знаю, какой и выбрать. Пока возьму небольшой тайм-аут, огляжусь, определюсь.
— Шустрый ты малый, Михал Николаич, — расплывается в ответной улыбке Костылев. — И дня у нас не пробыл, а уже все расклады выяснил. Тебе не с автоматом бегать, а в аналитическом отделе штаны просиживать, да раннюю лысину от тяжких дум зарабатывать. А что касается Ханкалы или моей Охранной Роты, так за красивые глаза не возьмут, кое-что уметь надо.
— Нет, спасибо, — отрицательно мотаю головой я. — Мне и с автоматом пока вполне неплохо. А по поводу умений, придется — продемонстрируем. Как-никак, без малого шестнадцать лет воюю.
Капитан внимательно смотрит мне в глаза.
— Крым? Украина? Каспийская кампания?
— Везде помаленьку, — уклончиво отвечаю я, что бы опять не брякнуть чего лишнего.
— Не любишь хвастать? — подначивает он.
— Было бы, чем хвастать. С восемнадцати лет только и делаю, что в живых людей стреляю, офигенный повод для гордости, — снова выкручиваюсь я.
— Да уж, — соглашается Костылев, — кровь людская — не водичка, лить ее тяжело. Жаль, не все понимают. Ну а так, если в общих чертах, что умеешь?
— Ну, если в общих чертах… Рукопашный бой, самбо, немного боксирую. Стрелковое оружие нашего производства — практически любое, с иностранным — похуже, но из каких-нибудь М-4 или Беретты пальнуть смогу. Гранатомет, АГС, с оптикой тоже работать приходилось, но на полноценного снайпера не тяну, все эти формулы тысячных и прочие боковые поправки на ветер для меня — темный лес. МОНку или «растяжку» и сниму и поставлю. Засады, развед. поиск, организация головных и тыловых дозоров при движении колонн и секретов на маршруте. Городской бой, зачистка зданий. Есть опыт командования и малыми группами, и до взвода включительно. Вожу легковые машины, грузовики и БТР. С гусеничной бронетехникой дела иметь не доводилось. Летного опыта тоже нет. Вроде все.
— Ничего себе «все»! Получается, если все правда, то сидит передо мной командир разведывательного или штурмового взвода ОсНаз и Ваньку валяет. Силен, бродяга!
— Стоп-стоп, Игорь Васильевич! Где вы тут увидели какого-то таинственного "командира взвода"? — демонстративно оглядываюсь вокруг. — В упор не вижу.
— Понятно, ладно, не будем бежать впереди паровоза, — подозрительно покладисто соглашается капитан.
— Да, вот еще что, — я достаю из набедренного кармана штанов кожаный шнурок с жетонами, найденный в ранце бородатого главаря итум-калинских бандитов. — Думаю, это надо отдать именно вам.
Тот, молча принимает из моих рук связку жетонов, не спеша их перебирает, читает фамилии.
— Спасибо. Некоторые из этих ребят пока в пропавших без вести числились. Мы сообщим семьям. Что ж, вот и познакомились. Ладно, Михаил Николаич, не смею больше задерживать. Всего доброго.
Я встаю со стула, жму на прощанье протянутую капитаном руку и иду на выход.
— А о моих словах о командире взвода все же подумай, — слышу за спиной негромкий голос Костылева уже за порогом кабинета. Киваю в ответ и закрываю за собой дверь.
Уже почти дойдя до «Псарни» останавливаюсь в нерешительности. Возвращаться не то что страшно… Но чувствую себя все равно неуютно. Как чувствовал себя в далеком детстве по дороге в школу, когда знал, что на крыльце могу столкнуться со своим злейшим врагом Риней Гильдеевым, хулиганом из параллельного класса, державшем в страхе почти всю школу, и стайкой его прихлебателей. Понятное дело, что идти придется, и драться буду — авторитет дороже любой порванной рубашки и разбитого носа, но все равно не хотелось.
— А ну, соберись, тряпка! — мысленно командую самому себе. — Тебе что, тринадцать лет?! Детский сад развел тут!
Делаю физиономию кирпичом и неспешной, уверенной походкой направляюсь к двери в трактир. Войдя в зал, замираю на пороге. Кое-что тут крепко изменилось. Два стола в центре зала сдвинуты вместе. Вокруг них — с десяток крепких мужиков, чей внешний вид и повадки не оставляют сомнений в их роде занятий — наемники. А на столах — пресловутая скатерть-самобранка с поправкой на вкусы здоровых, полных сил и выпивающих мужчин: много мяса и зелени, свежие овощи, всевозможные соленья, от исконно русских маринованных огурчиков и квашеной капусты до черемши, свежий, одуряющее пахнущий лаваш с тмином и, разумеется, батарея бутылок, содержимое которых не вызывает ни малейших сомнений — водка. Во главе стола сидят Кузьма и бородатый Убивец. Получивший от меня трепку Толик и двое парней, что при этом присутствовали в качестве зрителей, тоже здесь. Присматриваюсь к остальным. Сразу видно — серьезные ребята, бывалые. На лицах вполне доброжелательные выражения, да и накрытая «поляна» говорит сама за себя. Похоже, можно перевести дух, проблем не будет. И, слава богу!
— Ну, еще раз здравствуй, чужак, — встает мне на встречу Костя. — Как-то не так наше знакомство началось, не считаешь? Мы тут с ребятами помозговали, решили вот, — он обводит рукой «натюрморт» на столе, — за испорченный обед извиниться. Проходи, присаживайся, поговорим, водочки выпьем.
— Согласен, знакомство с первого раза малость не задалось, — отвечаю я. — Но вот беда, не пью я водку.
— Это в смысле "пошли вы нахрен"? — мрачнеет Костя.
— Нет, это в смысле "я действительно не пью водку, но с удовольствием тяпну с вами пивка". Кузьма, пиво у тебя какое есть?
— Светлое и темное, — гудит в ответ местный хозяин и, до кучи, бармен.
— И? — киваю я на стойку бара, за которой сейчас стоит давешняя «валькирия», намекая на то, что кранов три.
— И квас, — улыбается тот.
— Понятно, тогда мне светлого пару, для начала, — говорю я и присаживаюсь на свободный край лавки.
— Ну, тогда давай знакомиться, — снова вступает в разговор Убивец. — Кузьму ты уже знаешь. Я — Костя, позывной — Убивец. С Толиком ты тоже уже знаком, он сопляк еще, позывного не заработал. Это… — следующие пару минут Убивец по очереди представляет сидящих за столом наемников, причем после каждого имени следует позывной. Не кликуха, не погоняло, не прозвище, а именно позывной. Похоже он тут — обязательная приставка к имени бывалого Вольного Стрелка. Недаром вон, Толя, при словах «сопляк» и "позывной не заработал" совсем сникает. Похоже, сегодняшнее происшествие отодвинуло его перспективу на получение персонального позывного еще дальше. А еще, до меня, кажется, доходит, чего усатый лейтенант Карташов на въезде ждал от меня, после того, как я назвал свое имя. Упс, опять «косяк». Ладно, глядишь и обойдется.
Процедура представления, наконец, завершена. Теперь моя очередь.
— Ну, что ж, здравствуйте все. Зовут меня Михаил, позывной — Чужой.
Тут я не вру. Началось все еще в первую чеченскую кампанию, когда мы, тогда совсем щенки сопливые, внезапно осознали, что "дикие чеченцы" спокойно слушают все наши радиопереговоры, а «секретные» таблицы радиокодов попадают к ним из наших штабов даже раньше, чем к нам. Нести потери из-за того, что у тебя нет секретов от врага, не хотелось, и нами было принято простое и эффективное решение. Пусть этими самыми таблицами пользуются те, кто их придумал и нохчам продал. А мы будем выдумывать свои. Позывными становились прозвища, а шифрованные команды выдумывались на общих «посиделках» всей ротой. Что после этого творилось в эфире — передать сложно. И «чехи», и наши «штабнюки», наверное, с ума сходили, слушая примерно следующую тарабарщину:
— Чужой, Сафону.
— На приеме Чужой.
— Со стороны тостера наблюдаю три бутылки «Балтики-Портер», один не выпью, подключи свою мясорубку.
— Понял тебя, Сафон, сделаем.
А означала вся эта галиматья, что командир третьего отделения первого взвода разведывательной роты сержант Сафиуллин заметил со стороны подбитого танка выдвижение группы боевиков, количеством до двадцати голов. Понимает, что силами своего отделения он может и не справиться, и просит у командира первого отделения того же взвода сержанта Тюкалова помощи огнем АГСа.
Конечно, нарушение правил радиообмена налицо. Вот только кто и что нам мог за это сделать? Вовсю шел штурм Грозного и кому было дело до каких-то балбесов-срочников, которые могли и до завтрашнего утра-то и не дожить. Но мы все же выжили, не все, но выжили. И полученное мною по совершеннейшей глупости еще на КМБ[22] прозвище превратилось в позывной, который периодически звучал в эфире Чечни на протяжении почти шестнадцати лет. И, похоже, скоро зазвучит вновь.
