Дмитрий Казаков - Чаша гнева
– Что же, брат Анри, о делах мы поговорим завтра, – сказал тем временем магистр, – жду тебя после завтрака. Капитул вы пропустили, ужин уже закончился, так что остается лишь предаться сну. Кельи для вас отведены. Покойной ночи, братья, и не проспите заутреню.
Провожаемые пристальным взглядом магистра, рыцари выбрались в коридор. Дожидавшийся их оруженосец отвел братьев в другое крыло здания, в точно такой же коридор с рядами дверей, ведущих в кельи.
Четыре из них были отведены для вновь прибывших. Зайдя в свою, Робер обнаружил, что на столе горит свеча. Все его вещи были уже здесь. Ощущая во всем теле неодолимую усталость, Робер из последних сил прочитал молитву, после чего затушил свечу и, бросившись на кровать, уснул.
28 мая 1207 г. Левант, Иерусалим
Звон колокола ворвался в сон, и пока разум Робера пытался понять, в чем же дело, тело действовало привычным образом. Рыцарь встал, обулся, накинул поверх одежды плащ и взял в руку кель. Более-менее ясно он смог воспринимать происходящее только в коридоре, в окружении братьев, которые торопились на заутреню.
В молчании спустились по лестнице, и по длинному сводчатому коридору прошли в церковь. Здесь каждый преклонил колени, и пол оказался устелен белоснежными полами плащей. Во время службы Робер все время ловил себя на том, что засыпает. Вчерашний тяжелый переход давал о себе знать – ныли плечи и шея, и время от времени молодой рыцарь принужден был тереть лицо, чтобы не задремать.
До конца службы он достоял с трудом. Положенного после нее по статутам посещения конюшни делать не стал: во-первых, усталость брала свое, а во-вторых, найти собственных лошадей в конюшне, где их почти две тысячи – дело не для засыпающего человека.
Едва голова Робера коснулась подушки, он вновь провалился в сон.
Второе пробуждение, к молитве первого часа, выдалось несколько проще. В этот раз он смог даже слушать службу, и вполне связно повторять про себя молитвы.
Чистка оружия и доспехов, обязательная для всех братьев, не заняла много времени, а по ее окончанию в келью к Роберу заглянул брат Анри. К удивлению нормандца, который все еще чувствовал себя усталым, де Лапалисс выглядел бодро, словно не проделал вчера по жаре путь от Яффы до Иерусалима.
– Клянусь Святым Отремуаном! – сказал брат Анри. – Идем скорее, а то придется завтракать стоя.
Трапезная в главном Доме Ордена, или как ее называли здесь – палаты, оказалась огромной. Изогнутый свод поддерживали стройные колонны. Стены увешивали военные трофеи: мечи, золоченые кольчуги. Окованные щиты сверкали, отражая свет солнца, проникающий через узкие окошки.
Вопреки опасению брата Анри, в трапезной оказалось довольно пустынно. Пришедшие первыми братья занимали места спиной к стенам, а суетящиеся оруженосцы покрывали столы скатертями из холстины. Под ногами хрустел мелко нарезанный тростник.
Прозвенел колокол, извещающий о начале трапезы. Магистр вошел в сопровождении свиты, и вслед за этим зал наполнился. Взобравшийся на возвышение капеллан развернул Святое Писание и приступил к чтению. В этот же момент присутствующих принялись обносить блюдами.
Сержанты сидели вперемешку с рыцарями, а магистр ел то же самое, что и все прочие. Единственным исключением из правил для него была хрустальная чаша – знак отличия и одновременно – средство предосторожности, ведь всякому известно, что благородный хрусталь темнеет при соприкосновении с ядом[87] .
Оконечности столов, расставленных в виде широкой арки, занимали нищие. Вопреки обыкновенно наглому поведению, которое этот сорт людей демонстрирует на улице, они вели себя тихо и спокойно.
Подали сыр, когда один из рыцарей, сидящих недалеко от Робера, невысокий и коренастый, со страшным шрамом через все лицо, вдруг издал булькающий звук. Вскинул голову, но алая струйка из носа уже текла по лицу, пятнала безупречно белую одежду.
– Помогите брату Гарнье выйти! – лязгом стали прокатился по трапезной голос магистра. Поддерживаемый двумя оруженосцами, коренастый рыцарь направился к выходу.
– Контузия, – шепнул брат Анри Роберу, – удар булавы настиг брата Гарнье пять лет назад, и с тех пор у него часто идет кровь.
К трапезе контуженный рыцарь так и не вернулся.
Когда рыцари вышли из палат, брат Анри сказал:
– Меня ждет магистр. Ты же в сопровождении брата Гильома можешь осмотреть город. Я, как твой командор [88] , тебя отпускаю.
Робер поклонился. Перед тем, как покинуть резиденцию Ордена, он все же спустился в конюшни. Тут было прохладно, в полутьме причудливо смешивались запахи свежей соломы и навоза. Сновали озабоченные конюхи. С их помощью Робер отыскал Вельянгифа. Тот приветствовал хозяина сердитым ржанием. Потрепав боевого товарища по шее, Робер определил, что тот вычищен, что в кормушке достаточно овса, вслед за чем со спокойной совестью выбрался во двор, под палящие лучи солнца.
Брат Гильом уже ждал его.
– Сегодня, во имя Господа, – сказал он, ехидно улыбаясь, – мне в качестве искупления проступков назначили сопровождать тебя по городу.
– Неужели это настолько тяжкое дело? – осведомился Робер, в то время как рыцари вышли на мощеную площадь перед Храмом.
– Уж лучше это, чем чистить лук, колоть дрова или топить печи! – усмехнулся брат Гильом. – Пойдем!
Солнце палило невыносимо. Робер, недавно прибывший из Франции, обливался потом и удивлялся, как люди могут жить в таком пекле? Рыцари тем временем шли улицей Храма, где вовсю шла торговля пальмовыми ветвями и ракушками.
– Ты же знаешь, что каждый паломник должен привезти домой веточку пальмы в знак исполнения обета, – сказал брат Гильом.
– Знаю, – ответил Робер, стараясь не оглохнуть от визгливых криков торговцев.
– А вот то, что право торговать пальмовыми ветвями имеет только одна семья – этого ты, наверняка, не знаешь! – рыцарь из Шампани рассмеялся, и тут же вынужден был отскочить, чтобы не попасть под копыта меланхолично бредущему верблюду. – Куда прешь, скотина!? Так, о чем это я?
– О пальмах, – ответил Робер, ошеломленно глядя вслед огромному зверю, похожему на поросшую рыжеватым мехом живую скалу.
– Точно! – обрадовался брат Гильом. – Когда городом владели неверные, жил в Иерусалиме благочестивый юноша. И однажды кто-то осквернил одну из мечетей, где неверные поклонялись Махмуду. И султан обещал изгнать всех христиан, если виновные не будут найдены. Тот юноша решил спасти единоверцев, и взять вину на себя, но за это он испросил у общины привилегии для своей семьи на торговлю ветвями для паломников.
– А разве это не сарацины? – спросил Робер, поглядывая на бородатые и смуглые лица продавцов.
– Сирийцы [89] , – ответил брат Гильом равнодушно.
Они прошли мимо рыбного рынка и свернули на улицу Скверных кухонь. Тут к жаре добавился чад и сытные, аппетитные запахи. Прямо на открытом воздухе в десятках жаровен потрескивали угли, на которых готовились странные, экзотические блюда.
– Не вздумай пробовать! – предупредил брат Гильом. – С непривычки горло обожжешь! Они туда столько перцу кладут, сколько ты в год не съедаешь!
В животе после этих слов протестующе забурчало. Робер сглотнул слюну и ускорил шаг. Следующая улица, к его облегчению, пряталась от зноя под округлым каменным сводом. В нем через равные промежутки были пробиты отверстия, пропускающие солнечный свет. Золотые лучи падали на прилавки и освещали кипы разноцветных, переливающихся тканей. Тут был шелк, был самшит, были такие ткани, названия которых молодой рыцарь не знал. Любая модница из Европы продала бы душу нечистому только за то, чтобы оказаться здесь.
Но братьев Ордена ткани занимали мало. Гораздо интереснее было осматривать святыни. Робер увидел церковь Святого Иакова, построенную на месте, где погиб первый епископ Иерусалима, чудотворное изображение Египетской Девы Марии, жертвенный алтарь Авраама, изваяние Святого Симеона. Обилие чудес поражало, удивляло и смущало дух. Казалось странным, как можно просто жить в таком месте, не посвящая все время молитвам и созерцанию?
Но Святой Град был обычным городом, точно таким же, как Кан или Париж, здесь точно так же торговали и работали, так же ссорились и мирились, рожали и воспитывали детей.
На улице Трав, покрытой каменным сводом, тоже были свои запахи. Но не жирные и аппетитные, как на улице Скверных кухонь, а резкие и острые. Вдохнув напоенный ими воздух, хотелось чихать.
– Здесь продают специи, – сказал брат Гильом, – лучшие во всем мире. Шафран, перец, имбирь, гвоздика, корица, мускатный орех, кориандр и прочие, названий которых я не знаю.
– Неудивительно, что здесь пахнет так сильно, – покачал головой Робер, и тут же не выдержал: – Аппчхи!
