Владислав Морозов - БронеМашина времени

— Если сразу не пристрелят, вполне может справиться. Собственно, это все знакомо, схема «Дурак и огурцом зарежется»… Сталкивались уже… В конечном итоге получим еще один готовый вариант, пусть и запрещенный. Только и всего…

— «Запрещенный»… Сколько раз вам надо повторять, что этой Второй Мировой с нас уже довольно! Можете вы это понять? Ведь есть дела поважнее, утвержденный план, наконец!

— Понимаю. Только все-таки разрешите не спускать дело на тормозах, раз уж все равно начали…

— И чего ты от меня хочешь?

— Я этого парнягу использую в одной долгоиграющей комбинации. Ему обещали счастливую жизнь — вот пусть и отрабатывает. Есть у меня на этот счет одна разработочка…

— «Разработочка»… Знаю я твои разработочки… Но только чтобы за счет внутренних резервов, понял? Никаких дополнительных мощностей не получишь. Адаптер ему включишь, но связь — и голосовая, и голографическая — чтобы по минимуму, только в экстренных случаях. Это, надеюсь, понятно?

— Вполне.

— Ну, тогда черт с тобой. Может быть, и афронт с фигурантом замнем… Но не вздумай расслабляться, а то переведу в группу обеспечения, с понижением. Уяснил?

— Так точно!

— Все, свободен…

ГЛАВА 4

Я тут недавно видел у знакомого новейшую карту Генштаба. Так вот, там нет Америки. Если куда-то поедете на отдых летом, учтите это, молодые люди.

Пока продолжалось мое падение неведомо куда, я от души пожелал «666-му» всех возможных на нашей планете способов медленной и мучительной смерти. Хотя, наверное, зря я ему желал такого. Если он отправится в мир иной — кто же меня будет из этой передряги выдергивать? А что передряга нешуточная и дороги назад нет, я понял опять-таки за время падения. Перед моим сознанием пронеслись галопом картинки, словно склейка из дурного кинофильма.

Какие-то импортные седоватые хмыри в отглаженной камуфляжной форме, с мужественными квадратными подбородками и непонятными орденскими планками на груди что-то высматривают на карте, в каком-то тесном ярко освещенном помещении. В карте угадываются окрестности Краснобельска… Над заснеженной равниной летят вертолеты. Много. Не меньше десятка «Апачей-Лонгбоу» и в два раза больше «Литтл-Бирдов». Пейзажи внизу до боли знакомые… У размотанной гусеницы подбитой БРМ-1 сидит на снегу Вова Тяпкин и что-то говорит в радиотелефон. Лицо Вовы разбито в кровь, а на левой коленке по брюкам расплывается темное пятно. Над ним стоит и ухмыляется здоровенный губастый негр в модерновом белом маскхалате и глубокой каске с белым чехлом. В руке негр держит огромный хромированный пистолет. Тяпкин заканчивает говорить и опускает телефон. Негр с все той же ухмылочкой стреляет ему в глаз. По грязному снегу метра на полтора разлетаются багровые брызги и куски чего-то твердого… «Шилка» молотит из все четырех стволов по приближающимся вертолетам. На ее башне знакомый номер 911. Это Бухарев. Взрывается «Литтл-Бирд», падает второй, отворачивает с дымом «Апач». Но от «зээсушки» через пару секунд остается пылающее шасси. Сорванная башня отлетает метров на десять… Среди знакомых мне заводских руин горит несколько танков и БМП. Чуть в стороне полыхает какой-то довольно мощный пожар. Похоже на склад ГСМ… Среди развалин каких-то домов застрял Т-62 с перебитой гусеницей. Старлей Чепцов, матерясь и крича что-то заряжающему, наводит башенное орудие на приближающегося противника. Это несколько американских БМП М-2 «Брэдли» и каких-то похожих на «Абрамсы» маленьких танков, разрисованных невероятно заковыристым ломаным бело-серым камуфляжем под окружающий пейзаж. Загорается и взрывается одна «Брэдли», замирает, скособочившись, маленький танк, но на «шестьдесятдвойку» обрушивается огненный вихрь, и через минуту она дымится, словно груда подожженных старых покрышек… Юрик Гречкин и Рустик ползут в темноте, по каким-то полуразрушенным подвалам. На себе Гречкин прет РПГ-7, рюкзак с ракетами и бесчувственного Мишаню, у Рустика за плечами несколько разномастных стволов и родная СВД. Фоном к действу служит зарево близкого пожара и тарахтящий свист летающих где-то рядом вертолетов…

На этом «кино» закончилось. Мне хватило времени понять, что бригады нашей, видимо, больше нет. А потом началась боль. Нет, конечно, «благодетель» успел упомянуть о том, что межвременные перемещения — процесс болезненный. Но он забыл сказать, НАСКОЛЬКО БОЛЕЗНЕННЫЙ… Видимо, так чувствует себя ежик, попавший под асфальтовый каток. Потому что не может быть, чтобы одновременно болело ВСЕ, чуть ли не до корней волос… Вероятно, в беспамятстве от болевого шока я был довольно долго, и сознание вернулось далеко не сразу. Когда начали возвращаться зрение и слух, а боль слегка притупилась, я и не пытался сразу сообразить, куда попал. Я лежал лицом вниз на чем-то, похожем на булыжную мостовую, среди обширных руин, серый холодный дождь поливал груды битых заплесневелых кирпичей и мою голову. Экипирован я был во все те же тренировочные штаны, свитер и ботинки. Рядом с моей головой стоял рюкзак непонятного образца (не походивший ни на туристский, ни на современные мне армейские образцы). На рюкзаке сверху лежала мокрая куртка-штормовка из сероватой брезентухи, очень похожая на альпинистскую. Больших трудов мне стоило подняться из лежачего положения и сесть. Я был грязен, мокр и сам себе противен. Шнуруя ботинки, я сообразил, что, похоже, попал-таки «туда, не знаю куда», — меня выдернули из февральской стужи, а вокруг наблюдалась совсем не зима средней полосы России. Было довольно тепло и очень сыро, а воздух, как мне показалось, ощутимо пах морем — был я как-то в Питере ранней осенью, очень похоже.

Интересно, куда же меня занесло? Я, преодолевая головную боль, переходящую в рвотные позывы, встал, нацепил штормовку (она была мне маловата и мокра насквозь) и с трудом пристроил на плечи рюкзак (он был довольно тяжелым с чем-то угловатым внутри). «Времяпроходец, твою мать», — ругнул я свое снаряжение. Дождь все лил и лил, и я, натянув капюшон штормовки, побрел по заваленной битым кирпичом и пеплом дороге в поисках хоть какого-нибудь навеса, где можно переждать дождь. Окружающая мокрядь грозила неминуемым насморком, а я напоминал гибрид тщательно обоссанного пня с огородным пугалом. Да и обстановка воздействовала на мои и без того больные мозги как удар мордой об стол. Вероятно, здесь когда-то была улица, но сейчас вместо проезжей части передо мной лежала полутораметровая тропинка, зажатая между двух высоченных валов битого красного кирпича, обугленных досок, битой черепицы и стекол. Под слоем щебенки, между прочим, просматривался не вульгарный асфальт, а приличная мостовая. Первой в голове появилась дурацкая идея о том, что меня таки занесло куда-то в зону недавних ядерных ударов. Тем не менее я попытался оценить эту возможность серьезно. Кровожадных мутантов, равно как пожираемых ими груд трупов и прочей подобной «лирики», в поле зрения не наблюдалось. Нет, про мутантов это все сказки. Да и вообще, при атомном взрыве все окружающее спеклось бы до состояния абстрактной композиции из художественного стекла… Да и не похоже это на знакомые по выпускам новостей Ближний Восток или Северную Корею. Не в Сан-Франциско же меня занесло? Между тем потоки грязной воды стекали с груд кирпича, превращая тропинку в сплошной ручей. Вокруг моих ботинок уже бурлили потоки мутной взвеси с кусками гнилого дерева, хлопьями сажи и масляными пятнами радужных оттенков. Я протопал среди руин уже метров восемьсот, но никаких боковых проходов в грудах кирпичей не наблюдалось. А лезть вверх по острым граням обломков, да еще в такую погоду, мне очень не хотелось. Поэтому я брел дальше, лениво соображая и чувствуя, что мои говнодавы все больше набухают от обильной влаги.

Пройдя еще метров сто, я нашел наконец то, что искал. В одном месте груда обломков образовывала причудливое углубление — своего рода пещеру. Согнувшись, я мог стоять под этим сводом на площадке примерно полтора на полтора метра, куда не попадали потоки дождя. Дальше начинался заполненный тухлой водой провал, уходивший далеко под развалины, — видимо, фундамент разрушенного здания. Я стоял, привалившись плечом к холодным кирпичам, и наблюдал, как потоки воды скатываются со свода над моей головой и, образуя на мостовой ручьи и ручейки, стекают в бывший подвал, обтекая мои подошвы. Перво-наперво я решил получше рассмотреть себя и свою, если можно так выразиться, «экипировку». Осмотрев себя, я подтвердил свою давешнюю догадку — меня действительно помыли, побрили и постригли, а одежду постирали и прожарили на предмет наличия паразитов. Вместо привычного белья я обнаружил на себе голубенькую маечку с буквами «USMC» на груди и эластичные плавки с такой же надписью. Обрядил-таки меня в обноски педиков из корпуса морской пехоты США, зараза такая… Хотя других труселей все равно в запасе нет — придется щеголять в этих, тех, что «бог послал». В карманах не было ничего, и я занялся содержимым рюкзака. Главным в моей экипировке был, как оказалось, некий ящиковидный прибор — металлический короб, похожий на армейскую рацию не самой современной модели. Раздвижная телескопическая антенна, несколько кнопок, тумблеров и лампочек-индикаторов. Назначение непонятно, маркировки никакой. Так что включать не стоит — вполне может оказаться бомба неизвестного типа. Но таскать эту фигню с собой, видимо, придется — ведь зачем-то же мне его выдали, вдруг пригодится? Кроме непонятного агрегата в рюкзаке было: две консервных банки, лишенных этикеток, целлофановая пачка с чем-то, похожим на галеты или крекеры, фляга и нож в псевдопластмассовых ножнах. Во фляге оказалась тепловатая кипяченая вода, почему-то имевшая привкус клубники. Я отхлебнул глоток, и меня замутило еще сильнее. Ножик был самый дерьмовый, туристского образца, к тому же ножны не имели крепления для ношения на ремне. Я попробовал пальцем лезвие. Н-да… Как говорил классик, колбаску-огурчики-помидорчики для закуски этим ножом нарезать можно. А вот человека подколоть, перерезать проволоку или, на худой конец, самому зарезаться — ни фига… В общем, мудозвонский балет, вторая фигура… И ничего более — ни оружия, ни документов, хоть шаром покати… Помянув «благодетеля» матерным словом, я покидал все «дары природы» в рюкзак, а нож засунул в правый карман штормовки — мало ли… И все же мысль о моем возможном местонахождении не давала мне покоя. Иногда во сне бывает такое странное состояние, когда чувствуешь, что находишься в до боли знакомом месте, но не можешь понять, где именно. Впрочем, приглядевшись, я заметил на полу под сводом россыпь стреляных гильз, уже позеленевших от времени. Я нагнулся, подобрал одну и разглядел поближе. По размеру и калибру она походила на гильзы от старой трехлинейки, но формой явно отличалась, да и сделана была не из меди, а из латуни. Подкинув ее, холодную и мокрую, на ладони, я зашвырнул гильзу подальше в воду. Звонкий шлепок резко отличался от шума воды, стекающей с небес. Черт знает, что это за город, куда я попал? Ведь ни на что не похоже… И уж точно не на «родные осины». В любой ближней «горячей точке» отечественного разлива разрушений такого масштаба быть не может, да и не строили при развитом социализме домов из красного кирпича под черепичными крышами… Нет, это, пожалуй, все-таки Европа… Господи, сил моих нет — опять вспоминается эта тягомотная хроника недавних лет: Вуковар, Сараево, Босния, Косово, Албания, белые транспортеры с буквами «UN» на броне, голубые каски и колоритные небритые ребята с автоматами… Нет, на хрен все это! На Балканы я не хотел — там мне албанские янычары быстро отрежут чего-нибудь нужное, а ооновцы потом добавят… Правда, климат здешний мне средиземноморским не показался.