Александр Бушков - А. С. Секретная миссия
– Не сомневаюсь, – мягко сказал Пушкин. – Господин профессор, право же, с вашим умом и талантом вряд ли стоит обращать внимание на тявканье невежд. Как выражаются у нас в России, собаке вольно и на владыку лаять… Вы, кажется, заговорили о составленном нами каталоге?
– Что? Ах, да… В самом деле, ваш каталог, проиллюстрированный схемой расположения книг на полках, крайне любопытен. Первое, что приходит в голову человеку, который сам каждодневно имеет дело с книжным собранием, – на нижних полках расставлены книги, которые должны быть под рукой, поскольку используются часто, зато на верхних, под самым потолком, отстаиваются те, к которым владелец обращается значительно реже… Это логично?
– Безусловно.
– Рад, что вы понимаете… Так вот, не стану утомлять вас перечнем авторов и названиями их трудов, ограничусь подмеченной тенденцией. Примерно семьдесят процентов библиотеки вашего любителя черной магии составляют книги, посвященные той дисциплине, которую я определяю как ресомантику. Остальное примерно поровну делится меж остальными тремя классификационными разделами. И занимает как раз верхние, наименее часто используемые ряды полок. Вы улавливаете мою мысль?
– Кажется, – сказал Пушкин. – Вы хотите сказать, что этот человек, много и упорно занимаясь черной магией, сначала перепробовал первые три дисциплины, но, не достигнув, должно быть, желаемого, сосредоточился на управлении неодушевленными предметами…
– Именно! К тому же это прекрасно сочетается с вашими рассказами, молодые люди. Рискну предположить, что в вызове духов, наведении порчи и других аналогичных искусствах он оказался не силен. Еще и оттого, что все перечисленные вами книги, в общем, не содержат в себе каких-то настоящих знаний… печатанные легальным образом книги их не содержат вообще. Представляют собой либо дилетантские упражнения, либо откровенное пособие для жуликов, желающих выдать себя за магов, чтобы облегчить кошелек легковерного обывателя. Вроде небезызвестного «Словаря натурального волшебства». Не угодно ли? – Саркастически расхохотавшись, он, почти не глядя, протянул руку, выдернул толстый том и раскрыл: – «Наполнить четыре скорлупы грецкого ореха смолою, в каждую влепить кошачью лапу; пустить кошку в этом наряде бегать ночью на чердак, и она произведет необычный стук»…
Пушкин сказал:
– Боюсь вас огорчить, профессор, но сей труд и у нас переведен еще тридцать лет назад…
– Вот видите! Опасаюсь, что немало нашлось ловкачей, которые посредством безвинного животного изображали «духов»… Но, если мы вернемся к серьезным вещам… Итак, ваш человек разочаровался в том, чем занимался прежде, и занялся ресомантикой – не зря же ей посвящено три четверти книг его собрания. Если рассудить, они тоже не таят в себе полезных откровений… но кое-какие указания, направления поиска там все же можно отыскать при усидчивости – чтобы отыскать крупинку золота, перебирают целые горы пустого песка… А поскольку печатные издания определенно сопрягались с какими-то рукописями… Вот рукописи – дело другое! То, что прячут от печатного станка, частенько таит в себе нечто… И наконец, после того что вы рассказали о петербургских и прусских убийствах, можно неопровержимо сделать вывод, что ваш молодчик в конце концов превратился-таки в настоящего ресоманта… Вы не представляете, до чего интересно было бы ознакомиться с содержимым его дорожного чемодана. Что-то он сжег, согласен, но наверняка прихватил с собой бумаги, без которых, я полагаю, не обойтись… Можно, конечно, вызубрить наизусть, но… – Он с сомнением покачал головой. – Человек спокойнее себя чувствует, не полагаясь исключительно на память, сохранив кое-какие записи – я имею в виду, человек заурядный, обыкновенный, ничем не выдающийся. Из ваших рассказов следует, что его нельзя было назвать ученым, мыслителем, обладателем уникальной памяти…
– Совершенно верно, – сказал Пушкин. – Во всех отношениях человек самый заурядный – не глупец, конечно, но и не из тех, кто одарен искрой Божьей. Один из многих. Отличие только в том, что именно ему посчастливилось наткнуться на некие потаенные знания из области черной магии…
– Тем более. У него просто обязан быть с собой какой-нибудь пакет с бумагами, где изложено основное. Серьезные заклинания обычно длинны, многословны, изложены на забытых языках, где сочетания букв самые невероятные, а манипуляции опять-таки отнимают массу времени и не ограничиваются произнесением вслух нужных слов.
– Но с Големом, как мне объяснили, обстояло гораздо проще, – сказал Пушкин. – Достаточно было простого глиняного шарика…
– Молодой человек! – прямо-таки взвился профессор. – Вы мне представляетесь весьма неглупым и многообещающим юношей, а потому по-дружески предостерегаю от упрощения! В чем-то вы совершенно правы: достаточно простого глиняного шарика с короткой каббалистической надписью… но вы не представляете себе, какими долгими и обширными были те практики, что привели в конце концов к созданию шарика!
– Простите, об этой стороне я как-то не подумал…
– Не смущайтесь, у вас еще все впереди. Главное, бойтесь упрощать. В конце-то концов, даже создание прозаической булки требует предварительно овладеть сложной практикой, наработанным поколениями опытом. Что уж говорить о магии. О чем бишь я? Да, так вот – я не сомневаюсь, что какие-то бумаги он возит с собой, сжечь их вместе с остальным было бы весьма неосмотрительно…
– Вот только поймать осталось, – сказал барон.
– Совершенно верно, – кивнул граф. – Профессор, нет ли у вас каких-нибудь догадок по поводу того, как нам его искать?
– Искать?! – профессор Гаррах уставился на него прямо-таки недоумевающе. – Простите, но это уж дело агентов, сыщиков, или как там они у вас называются… Граф, я вас чрезвычайно уважаю еще и за то, что вы постоянно приносите великолепную пищу для ума… но я вынужден в который раз повторить: из меня сыщика не получится. Не оттого, что у меня есть какие-то моральные препоны, ничего подобного… Я добросовестно пытаюсь довести до вас нехитрую мысль: обычными полицейскими методами, то есть разнюхиваньем, расспрашиваньем и рысканьем по подозрительным местам, вы здесь ничего не добьетесь. По весьма существенной причине: вы имеете дело с тайными, по-настоящему тайными обществами…
– Масоны? – оживился барон.
– В вашем возрасте и при вашей службе стыдно отвлекаться на подобных клоунов! – фыркнул профессор. – Это именно клоуны, играющие в свои ритуалы, как дети в лошадки. Настоящие тайные общества, составленные из тех, кто пользует магические, чернокнижные практики, насчитывают многие сотни лет. Многие! Некоторые достойные уважения и доверия источники и авторитеты полагают даже, что речь идет о тысячелетиях. Вы представляете, какая изощренность в выживании, сохранении тайны и умении оставаться незаметными присуща людям, которых, не забывайте, столетиями преследовала инквизиция, а до того, как гласят иные рукописи, некие аналогичные департаменты еще античных времен? И полагаете, что ваш покорный слуга, потолкавшись там и сям, поболтав с теми и с этими, способен в одночасье обнаружить тех, кого инквизиция в пору своего расцвета и всемогущества не смогла искоренить полностью? Вы, право, мне льстите, граф… И совершенно зря.
– Ну, простите, – сказал граф с бледной улыбкой. – Меня все это время не оставляла надежда: вдруг каким-то чудом что-то у вас да получится…
– Не тот случай, – отрезал профессор. – Я не чудотворец. По-моему, я вам уже говорил однажды: плюньте вы на гордыню и отправляйтесь в Рим. Попытайтесь наладить отношения с инквизицией. Она существует до сих пор, пусть и не в прежнем виде…
– Я пытался, профессор, – сказал граф. – Дело не в гордыне. Со мной там не захотели разговаривать, притворяясь, будто не понимают, о чем я прошу, что имею в виду. У меня создалось впечатление, что нас не воспринимают всерьез…
– Повсюду обскуранты!
– Увы… По крайней мере, вы нам дали какое-то направление.
– Слушайте, – сказал барон. – Мне тут пришло в голову… А может, в Италии поискать? Не зря же ваш прохвост, Александр, действует в самом сердечном согласии с Руджиери…
– С кем? – рокочущим, жутким шепотом спросил профессор.
– Руджиери – это тот кукольник, про которого мы вам рассказывали, – пояснил граф. – Флорентиец. Знаете, мне приходит в голову, что барон может оказаться прав. С самого начала выглядел странным этот сердечный союз. Если Ключарев сам доискался до некоего умения, – зачем ему обычный кукольник? Если кукольник и сам умел использовать неодушевленные предметы – зачем ему Ключарев? Можно предположить, они друг друга дополняют. У обоих нашлось что-то, чем он поделился с сообщником…
