Андрей Земляной - Войны крови: Восхождение
Внезапно плечо налилось свинцом и его словно опалило огнем. Сашка поморщился, а отец Сергий продолжал:
— Злого духа, духа демона, демона пустыни, демона горных вершин, демона моря, демона болота, злого гения, злого ветра, злого демона и бесов, которые на тело болезни напускают, поражают все тело — закляни его, светлый дух неба! Закляни его, дух земли! Закляните его, Господь Саваоф, Бог Наруди — владыка могущественных Богов, Спаситель Саошиант, Пресвятая Троица, Святой Ремигий и все Святые!
Он провел рукой над раненым плечом и покачал головой:
— Ахти, господи! Не выйдет так-то легко. Эх, не осталось уже таковых-то, кои в прежние времена были. — Он вздохнул. — Светлой памяти Никон такое уязвление простым наложением десницы своей святой исцелял. Увы мне, грешному…
Отец Сергий взял Сашку за руку:
— Пойдем, отрок. Ибо яд и язвие бесовское в кровь втягиваются. А твоя кровь чистая, ей сие — хуже жгучего пламени…
…Я лежу на скамье в алтаре монастырского храма — небольшого строения, со стороны больше всего похожего на дот. Если бы не маленький купол с крестом, никто бы и не подумал, что это — храм. Узкие прорези бойниц, тяжелые кованые двери, покрытые серебристой краской… Ну не серебром же они покрыты, в самом-то деле!
Сильно пахнет сладким ладаном. Очень жарко от множества горящих свечей. Отец Сергий громко произносит:
— Злобный демон, злая чума, все бесы, дух неба и Земли изгоняет всех вас из тела раба Божьего Александра. Пусть объединятся все вместе: гений-хранитель, защитник твой, даймон-хранитель, Господь Саваоф, Бог Наруди — владыка могущественных Богов, Спаситель Саошиант, Пресвятая Троица, Святой Ремигий и все Святые со Святым духом неба и земли. Заклинание это Великого, Великого, Великого Бога, Аминь, аминь, аменями всех аменев аминь.
В плече будто взрывается граната. Отец Сергий поливает поврежденное место святой водой, прикладывает массивный серебряный крест.
— Вас, проклятых и навсегда осужденных дьяволов, силою Божьих имен Ом, Адонай, Иегова, Саваоф, Мессия, Эммануил, Тетраграмматон я сковываю, обессиливаю и изгоняю вас из тела раба Божьего Александра, из каждого места и дома, куда бы ни ходил этот раб Божий.
Своей сухонькой рукой отец Сергий приобнимает меня за плечи и неожиданно легко поднимает меня. Боль отпускает, проходит. И это очень странно: ведь он почти прижал к моему плечу горящую толстую свечку.
— Силою Божьих имен: Агла, Ом, Тетраграмматон, Адонай, Иегова; Саваоф — все злые духи, бесы, дьяволы, все болезни, выходите вон из тела раба Божьего Александра и сгорите в огне этой свечи! Заклинаю вас несказанными Божественными именами Святого Отца.
Мне кажется, или в самом деле, бьет колокол? Точно, колокольный звон. Но голос отца Сергия гремит, заглушая его:
— Силою воли изгоняю вас, всех злых духов, бесов, дьяволов, все болезни, из тела раба Божия Александра!
Кажется, что от икон с иконостаса и со стен храма на меня накатывает какая-то теплая, ласковая волна. Отец Сергий поднимает крест и почти кричит:
— Силою всех Святых, силою всех небесных сил, нечистая сила, бесы, демоны, дьяволы, болезни и всякая нечисть, повелеваю вам: немедленно уходите вон из тела раба Божьего Александра и никогда и нигде не возвращайтесь к этому рабу Божьему! — и, помолчав, вдруг спрашивает своим обычным тихим, ласковым голосом: — Как, Саша? Не болит?
Я прислушиваюсь к себе, поднимаю и опускаю руку, сжимаю кулак…
— Не болит, отец Сергий. Совсем не болит.
— Вот и хорошо. — Его лицо озаряется кроткой, доброй улыбкой. — Ступай, сынок. Иди, воин…
…Сашка уже подходил к своему корпусу, когда на него налетела Ленка. Схватила его за руки, заглянула в глаза. А потом возопила:
— Где?! Скажи, куда тебя?!
— Да ты что, Лен? — Сашка недоуменно посмотрел на подругу. — Ты чего, я ж целый…
Ленка вдруг вцепилась ему в плечи, притянула к себе. И неожиданно разрыдалась, уронив голову ему на грудь.
— Скотина, дурак! Мне сказали — ты у отца Сергия. Я думала… тебя отпевают… Сволочь, сволочь! — Она заколотила кулаками по его спине. — Ты обо мне подумал?! Подумал, а?! Я тебя спрашиваю!
— Только о тебе и думал, — соврал было Сашка, но тут же понял — не соврал.
Он обнял Ленку и начал поглаживать, как маленькую, по голове, по плечам, по спине…
— Глупенькая, я же за тебя боялся… А ты сразу драться…
…Проходивший мимо Николай хотел было усмехнуться и сказать что-нибудь этакое про телячьи нежности. Но передумал. Жить-то хотелось. И, желательно, целым и здоровым…
Сашка был уверен, что этой ночью он не заснет, но получилось совсем наоборот. После сытного ужина уцелевших старших учеников собрали в один корпус — из семи десятков ребят в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет уцелело не более половины. К ним вышел отец Сергий:
— Чада! Воины наши! Скорбит душа моя, когда я думаю о павших в бою, но радуюсь я, глядя на вас, уцелевших и сохранивших самое дорогое, что есть у нас, — младших наших! Я буду молиться за упокой души погибших, а вас же, воины, принявшие свой первый бой, благословляю. Ступайте, отдыхайте от ратных трудов…
…Сашка провалился в сон почти сразу, даже не услышав, что именно ворковала ему Ленка, прижавшись к его плечу. Впрочем, и другие ребята быстро заснули. Сказались усталость, отпустившее их нервное напряжение, которое потребовало от них всех сил без остатка. И потому никто из воспитанников не видел и не слышал, как уже за полночь в монастырь влетели несколько громоздких тяжелых автомобилей. Они черными молниями пронеслись по территории и остановились возле домика отца Сергия, где уже ждал Настоятель.
— …Что, Степа, помогла тебе конспирация? — бросил один из собравшихся — неопределенного возраста вальяжный мужик с военной выправкой, которую не мог скрыть дорогой, идеально сидящий штатский костюм. — Без малого почти четыре десятка малышей, взвод охраны чуть не подчистую и из преподавателей — девять человек! И ведь говорили же тебе, предупреждали!..
Штатский с неожиданной злостью стукнул себя кулаком по ладони:
— Прав, прав был светлой памяти князь-кесарь Федор Юрьевич,[5] когда Петру Великому советовал всю вашу братию под руку государеву прибрать! Ух, клобучье племя! Все сами да сами: дело, мол, духовное, мирянам, мол, непосильное!..
Отец Сергий слушал гневную филиппику молча, только плечи его поникали и поникали от каждого слова. Затем поднял голову:
— Мой грех, братья, и я его с себя не снимаю. — Отец Сергий перекрестился, склонил голову. — Нет мне прощения за гибель доверенных моему попечению. Велите — в скит уйду и замаливать стану, а нет, так пойду, посчитаюсь с черными. Геенну им огненную на земле устрою…
— Времена не те, брат, — вздохнул священник в митрополичьем облачении. — Сейчас у каждого связь. Навалятся толпой — не отобьешься…
Митрополит не договорил, сокрушенно махнул рукой и замолчал. Плечи отца Сергия опустились еще ниже, а голова почти скрылась под капюшоном. Казалось, что его переживания овеществились, и на всех присутствующих надавила непомерная тяжесть.
Неожиданно штатский подошел к отцу Сергию, положил руку ему на плечо:
— Ладно, Степка, ты не очень переживай. История поганая, слов нет, но тут и моей вины — во! — он чиркнул ладонью где-то поверх головы. — Кто мне, дураку старому, мешал прикрытие без твоего согласия организовать?
Человек в генеральской форме, но почему-то без погон, шагнул к говорившему и встал рядом, плечом к плечу, словно готовясь принять бой.
— Я тоже виноват не меньше. Вы, преподобный Сергий, настаивали на том, чтобы мы убрали наблюдателей и свернули системы слежения. У меня была возможность настоять на том, чтобы ваше решение не было принято. Так что… — Он замолчал и посмотрел на отца Сергия.
Тот стоял, не поднимая головы. Штатский осторожно взял его за плечо:
— Все, Степ, кончай-ка казниться. Отмаливать тебя отпускать — дело дурное. Да и было уже, когда ты в Череповце подвиг свой принимал. Шутка ли: шесть лет день и ночь без сна на коленях! И молился ты тогда так, что даже такое ничтожество, как Васька Шуйский, врагов поражал, аки громовержец. А во второй раз? Всего-то три года помолился, а заговор этого маршала-язычника в пыль разлетелся, японцам окорот дали, врагов пораскидали, да так, что даже ту страшную войну вытянули. Несмотря на то что все мы знаем: КТО за этим черным волхвом в Браниборе[6] стоял!
— Да уж, — протянул еще один визитер, на сей раз в форме генерал-полковника. — Разбегались бы наши от него в сорок первом, как же, когда бы он не вызвал ТАКОЕ… Считай, товарищ Шухтомский,[7] что твои молитвы чуть не главную роль тогда сыграли, когда мы этих Асов[8] обратно в пекло загоняли…
