Василий Головачёв - СПАСАТЕЛИ ВЕЕРА

Никита посмотрел на Тояву. Тот снова кивнул, предпочитая обходиться минимумом жестов. Встал.

— Спасибо, Роман. Когда начнете?

Инструктор тоже встал, глянул на календарь.

— Через две недели, после сборов. Вот телефон, позвоните мне двадцать восьмого.

Никита попрощался, пожав крепкую руку тренера, вышел первым, Такэда задержался:

— Два года — слишком мало, чтобы из человека танца сделать человека боя, но слишком много, когда тому угрожает опасность. Подготовь его в максимально короткий срок, даже если придется работать по двадцать четыре часа в сутки.

Роман, хмуря брови, подошел к инженеру.

— Что за опасность? Зачем этому парню менять квалификацию? Если он акробат — в добрый путь к славе!

— У него другой… путь. Я ничего пока не могу тебе рассказать, но Ник вообще-то действительно в опасности. Хорошо, если бы ты начал заниматься с ним прямо с завтрашнего дня, но, если это невозможно, пусть будет через две недели. — Такэда шагнул из комнаты. — Если он останется жив.

— Погоди… мистика какая-то! Это что — так серьезно?

— Сверхсерьезно.

— Почему же ты сам не начнешь с ним работать?

— Потому что моя компания для него увеличивает опасность появления… скажем, неких сил, с которыми даже я не смогу справиться. Нужен совершенно посторонний человек, учитель. Только учти: та сила, которая заинтересована в гибели Никиты, может обратить внимание и на тебя.

— Что за чушь! Не пугай меня своими фантазиями. Я подумаю. Если удастся отвертеться от сборов, я начну с ним работать завтра же. Жди звонка.

Два события одно за другим сорвали планы Сухова на отдых, торжественную церемонию встречи Ксении и кайф на берегу моря. Первое произошло вечером, после похода Сухова в новый театр и разговора с балетмейстером труппы Суходольским.

В хорошем расположении духа Никита принял дома душ, переоделся и только собрался позвонить Ксении и пригласить ее в ресторан, как вдруг ожил телефон. То есть по-настоящему ожил! Трубка его из голубого пластика почернела, изогнулась, выпустив лапы с когтями, и уселась на также почерневший корпус телефона, глянув на остолбеневшего танцора бусинами глаз. Взгляд ее был тяжел и злобен, он давил, угрожал, приказывал; казалось, ожившая трубка вот-вот заговорит или по крайней мере каркнет, как ворон Эдгара По. Никита даже замахнулся на нее:

— Кыш отсюда!

Трубка открыла пасть — таково было впечатление, хотя рта у нее не было и не могло быть, и зашипела. Сухов отшатнулся, и в то же мгновение трубка прыгнула на него, разматывая на лету шнур. Благодаря тому, что танцор опередил ее на мгновение, трубка не долетела до лица и вцепилась лапами в предплечье, как раз в том месте, где на коже сидела звезда, то Весть есть, если верить Толе.

Никита получил сильнейший нервный укол в руку, обжигающая боль ударила огненной спиралью через плечо, шею и ухо в голову, оглушила. Вскрикнув, он смахнул с локтя озверевшую телефонную трубку, и та, не долетев до стены, взорвалась. Телефон вспыхнул, загорелся зеленым пламенем и горел до тех пор, пока не рассыпался в прах. Тумбочка под ним при этом даже не потемнела.

Оглушенный разрядом, парализовавшим правую руку, Никита дотащился до кухни, открыл пластмассовую бутыль с колой, жадно припал к горлышку. Рука дрожала, напиток проливался на воротник, шею, грудь, но он пил, пока не осушил полуторалитровую бутыль, не почувствовав вкуса.

С час сидел в гостиной на диване, прислушивался к руке, по которой бегали тонюсенькие иголочки, и прикидывал, позвонить ли Такэде от соседей. Но рука наконец обрела чувствительность и подвижность, и Никита решил никому ничего не говорить. Как объяснить случившееся, он не знал. Галлюцинацией здесь не пахло, телефон действительно сгорел, а трубка рассыпалась в пыль, это он видел собственными глазами. Доказательством реальности происшествия был уцелевший телефонный шнур, однако вряд ли он мог рассказать правду. Единственным объяснением, ничего по сути не объяснявшим, было загадочное внедрение, о котором предупреждал Такэда. Кто-то или что-то внедрялось в какую-нибудь вещь, причем — опасную вещь, и та начинала вести себя самостоятельно, как живая.

Пахло колдовством, в которое Сухов не верил с детства, мистикой и дьявольщиной, а также чем-то безмерно чужим и далеким, запрятанным в глубинах причин и явлений, недоступных обыкновенному человеку. Пахло жутковатой тайной, влияющей на судьбу рядового жителя Земли по имени Никита Сухов. Пахло неведомой, нечеловеческой волей, управляющей событиями, свидетелем которых он случайно оказался…

К вечеру Сухов пришел в себя настолько, что почти уже не верил в историю с телефоном. Неизвестность перестала пугать его, а поскольку он был человеком, который быстро забывал неприятное, то решил не обращать внимания на всякие там «психоразведки», «печати зла» и «внедрения». Как-никак его ждал отдых — тренировки на сборах не в счет, — море и Ксения, и жизнь продолжалась. Правда, в ресторан он не пошел.

Утром, забрав машину из ремонта, Никита принялся набивать ее необходимыми вещами — от одежды до палатки и спальника, залил баки на ближайшей станции бензозаправки, принадлежащей какой-то частной фирме, и выехал за город. А уже через полчаса после съезда с Кольцевой подоспело второе происшествие, поставившее танцора перед дилеммой: рисковать ли и ехать дальше или вернуться под опеку Такэды и всерьез заняться борьбой с инструктором-«грузчиком»[13].

Сначала спустило правое заднее колесо.

Никита остановился у щита: «Кемпинг „Илья“. 5 км», снял колесо, но поставить запасное в спокойной обстановке не успел. С грохотом, ревом, воплями и песнями лихо подкатила кавалькада рокеров устроила привал. Вокруг в синих дымах закружились «Хонды», «Блэндховеры», «Харчи», «Дайхатсу» и «Навахо», замелькали кожаные куртки, штаны, юбки, металлические цепи, кресты, бляхи, молнии. На траву посыпались банки из-под пива и кока-колы, бутылки, свертки, тряпки и другой мусор. Одна из бутылок угодила в колесо машины Сухова, но он стерпел, тихо зверея.

Лексикон гонщиков не претерпел изменений с момента появления на свет этих любителей грохота и ветра, состоял он из трех-четырех десятков нормальных слов, двух десятков стандартных жаргонных выражений, десяти фонем и мата. Слушать их было мучением, но Сухов помнил наставления Такэды и терпел, скрипя зубами. За любое из выражений, с которыми обращались рокеры к своим подругам, он не задумываясь набил бы морду… если бы не видел, что «герлам» это нравится. И все же он не сдержался.

— Смотри, куда кидаешь! — рявкнул он, когда о кузов «сотки» ударилась пустая банка.

Тот, к кому он обращался, улыбаясь, швырнул в машину недопитую банку, пиво потекло по стеклу, обрызгало Никиту. Он молча стряхнул брызги, шагнул к детине (смуглое небритое лицо, тонкий горбатый нос, блестящие глаза, длинные волосы), сидевшему на высоком седле мотоцикла, и, перехватив руку, готовую метнуть еще одну банку, жал ее с такой силой, что ладонь парня смяла банку в лепешку. Рокер взвыл тонким голосом, головы его приятелей повернулись в их сторону.

— Извини, — сказал танцор, поворачиваясь спиной к парню, считая, что инцидент исчерпан, но это было ошибкой. Рокеры не знали, что такое этика и честь, ими правили другие законы, законы стаи и толпы, и Сухова ударили сзади — бутылкой по голове, причем сделала это юная «богиня», цеплявшаяся за талию своего господина.

Пока танцор сообразил, за что его ударили и кто, сосед длинноволосого наехал на него сбоку и сбил, проехав колесом по ноге.

Что было потом, Никита помнил смутно. Кажется, он свалил мотоцикл с наглецом, кого-то бил, кто-то бил его, сбивал с ног корпусом мотоцикла, бросал в него бутылки, камни, банки. Один из «кожаных» бандитов даже облил его джинсы бензином, но поджечь не успел: рядом остановились сразу три машины, из кабин выскочили крепкие ребята в спортивных костюмах, и в мгновение ока все изменилось.

Троим рокерам, особенно рьяно избивавшим танцора, скрутили руки, а остальные, повинуясь инстинкту, рванули за длинноволосым главарем.

Сухов не удивился, увидев подходящего Такэду. Сплюнув кровь — ему разбили губу, уселся на обочину дороги, рядом с машиной, у которой уцелело только заднее стекло. Сказал хрипло, не поворачивая головы:

— Сгинь, нечистая сила!

— Чистая, — сказал Толя, усаживаясь рядом.

— Создается впечатление, что эти драки провоцируешь ты, чтобы подтолкнуть меня на твой «путь».

Такэда подтянул брюки, стряхнул с них пыль.

— Если бы все было так просто.

— Ну так объясни мне, чтобы я понял. Почему вся эта гадость случается именно со мной? Почему я оказался в «круге устойчивого интереса»… так ты говорил? Интереса кого? СС? То бишь «свиты Сатаны»? Что за «свита»? Что я ей сделал, почему она устроила охоту на меня? Что за «весть» я получил и почему эта звезда движется по коже? И куда? К голове? Зачем? Что будет, когда она дойдет до цели?